Общее политическое положение в 1862 году

Во всем рассказе своем о 1862 годе я ничего не упоминал о делах внешней политики, имея ввиду посвятить им отдельную статью. Впрочем, этот год в отношении общей политики европейской можно признать одним из самых мирных и благополучных,

425

если только выделить дела «восточные», то есть касающиеся Балканского полуострова. Временное это затишье в международных отношениях больших держав объясняется тем, что каждая из них имела достаточно своих домашних забот и затруднений.

Так, Австрия все еще не могла найти твердой опоры для своего государственного устройства, и все усилия центрального правительства связать в одно целое разноплеменный состав Империи разбивались, встречая упорное противодействие со стороны некоторых национальностей, особенно же мадьяр, домогавшихся полной автономии для Венгерского королевства. Лишившись большей части своих итальянских областей, Австрия в то же время видимо теряла и прежнее свое преобладание в составе Германского Союза, в котором все более усиливалось значение Пруссии.

Во всей Германии общественное мнение было в высшей степени занято вопросом о преобразовании политического и военного устройства Союза, в смысле упрочения его единства и могущества. Но переговоры, которые велись по этому важному вопросу между кабинетами, не приводили ни к какому результату — и по весьма понятной причине: вследствие соперничества между обеими главными державами, домогавшимися главенства в Союзе. Второстепенные же государства Союза относились с большим недоверием и опасением к предполагаемому объединению Германии и в особенности боялись прусской гегемонии. Поэтому из выработанных трех проектов — австрийского, прусского и саксонского — ни один не мог привести к соглашению. Между тем, образовавшееся еще с 1859 года «народное собрание» (National Verein) из вожаков либеральных партий всей Германии снова собралось в сентябре 1862 года в Веймаре для обсуждения оснований желанного преобразования союзного статута. Собрание решило образовать из 40 избранных делегатов свой постоянный комитет, который, имея пребывание во Франкфурте, рядом с союзным сеймом, следил бы за действиями правительства по вопросу, разрешения которого нетерпеливо ожидала Германия.

Пруссия, домогаясь преобладания в Германском Союзе, настойчиво работала над организацией и развитием своих военных сил; но как уже было упомянуто прежде, правительство встречало в этом отношении упорное сопротивление со стороны палаты народных представителей (Landtag). При открытии заседаний ее, 2/14-го января 1862 года, король Вильгельм в своей тронной речи

426

так же, как и в предшествовавшем году, настаивал на необходимости утверждения палатами предпринятых военных реформ и дополнительных военных кредитов, а также развития флота для защиты берегов Германии. Однако же и на этот раз палата отвергла внесенное министерством представление и вследствие того была распущена (27-го февраля/11-го марта). Вместе с тем переменился и личный состав министерства: президентом кабинета назначен князь Гогенлоэ; но министром иностранных дел остался граф Бернсторф. Положение дел в Пруссии было весьма натянутое; вдобавок возникли недоразумения с курфюрстом Гессен-Кассельским, едва не вызвавшие военного столкновения.

Произведенные в апреле новые выборы в прусскую палату дали результат вовсе невыгодный для министерства. В новом своем составе ландтаг открыт 7/19-го мая. На утверждение его внесен уже измененный проект бюджета с некоторыми сокращениями; при этом президентом кабинета выражена была надежда, что ввиду этой уступки со стороны министерства палата уже не встретит препятствия к одобрению сделанных правительством реформ в военной организации. Однако же и на этот раз палата оказала сопротивление. Возникшие снова пререкания между министерством и ландтагом вызвали новую перемену в кабинете: 12/24-го сентября князь Гогенлоэ оставил свой пост, и президентом кабинета назначен состоявший в то время посланником прусским в Париже известный нам Бисмарк-Шёнгаузен.

Новый президент кабинета дебютировал (17/29-го сентября) объявлением ландтагу, что правительство, ввиду отказов на неоднократные его представления, признало бесполезным подвергать рассмотрению ландтага бюджет на 1863 год и берет его назад, предоставляя себе внести его в следующую сессию, вместе с бюджетом 1864 года и оставляя в силе сделанные уже военные реформы. Вслед за тем палаты были закрыты. В то же время вышел из министерства граф Бернсторф, и портфель иностранных дел принял сам Бисмарк. Прусским посланником в Париж назначен граф Гольц, вместо которого в Петербург перемещен из Брюсселя граф Редерн.

Западные морские державы Франция и Англия в начале года были заняты предпринятою ими, вместе с Испанией, мексиканской экспедицией. Еще в 1861 году, в сентябре и октябре, велись переговоры между этими тремя кабинетами о том, чтобы соединенными силами заставить республиканское правительство удовлетворить претензии, заявленные подданными этих государств по

427

случаю вспыхнувших в Мексике в 1856 году междоусобий и неурядицы. Переговоры привели к заключению договора, подписанного в Лондоне 31-го октября (нов. ст.): положено было неотлагательно снарядить союзную эскадру с десантными войсками. С необыкновенной поспешностью приступлено было к исполнению. Испанская эскадра, предупредив другие, подошла к Вера-Крупу 8-го декабря (нов. ст.) и высадила на берег до 8 тысяч человек; эскадры же английская и французская прибыли лишь в самом конце 1861 года. В это время мексиканский генерал Аль-монте разъезжал по европейским столицам и вел переговоры в Париже, Вене и Брюсселе относительно возведения на мексиканский престол австрийского эрцгерцога Максимильяна (женатого на дочери бельгийского короля Леопольда I, Шарлотте). Мысль о возведении эрцгерцога на мексиканский престол принадлежала Наполеону III и проникла в печать уже в исходе 1861 года; но министерство французское еще в марте 1862 года официально отрицало это намерение пред палатами. Быть может, оно в то время находило нужным не тревожить преждевременно вашингтонское правительство, которое уже в феврале поручало своим представителям в Париже, Лондоне и Мадриде протестовать против предполагавшегося восстановления монархии в Мексике. Вместе с тем можно думать, что император французов хотел сохранить за собой свободу действий, пока не обрисовалось положение дел в самой Мексике. Надобно заметить, что предприняв мексиканскую экспедицию, союзники основали свои планы на показаниях некоторых личностей, бежавших от смут, вызванных в Мексике раздорами между разными политическими партиями. Личности эти, конечно, принадлежали к партии, потерпевшей поражение. Как мало можно было полагаться на их заявления — выказалось с первого же шага европейских войск на мексиканский берег. Союзники были сильно разочарованы в своих ожиданиях, не найдя вовсе в стране того сочувствия к восстановлению монархии, о котором возглашали приехавшие в Европу авантюристы и интриганы. Появление внешнего врага только способствовало укреплению республиканского правительства Хуареса.

Испанский генерал Прим, приняв главное начальство над высаженными войсками, в начале года двинулся от Вера-Круца вовнутрь страны; но между союзными начальниками, как бывает обыкновенно, начались с первых же дней несогласия. Признавая опасным удалиться от своей базы, то есть от морского берега,

428

Прим поспешил войти в переговоры с республиканским генералом Добладо и 7/19-го февраля подписал в Соледадо мирный договор. Лондонский кабинет удовлетворился достигнутым результатом; мадридский кабинет, хотя на первых порах и не одобрил поспешности своего генерала, однако же потом утвердил договор. Эскадры английская и испанская получили приказания возвратиться в Европу. Одна Франция отвергла с негодованием Со-ледадскую конвенцию и решила продолжать войну с республиканским правительством.

С этого времени явственно выказалось, что император Наполеон III, затеяв мексиканскую экспедицию, преследовал свои особые политические цели. Прежние союзники упрекали друг друга в нарушении заключенной между ними конвенции. Все дальнейшее ведение экспедиции приняла на себя одна Франция. Оставшимся на мексиканском берегу французским войскам посланы были, в марте, подкрепления под начальством генерала Лорансэ (Lorencez), который и принял главное начальство над экспедиционным корпусом. В половине апреля он предпринял наступательное движение, занял беспрепятственно Оризабу и 22-го ап-реля/4-го мая подступил с 5 тысячами войска к Пуэбле. Но тут французы встретили сильный отпор и с потерей принуждены были отступить к Оризабе, где и остались в оборонительном положении, в ожидании новых подкреплений.

Известие об этой неудаче произвело во Франции тяжелое впечатление. Тут только император Наполеон увидел, в какое заблуждение был он введен проходимцами, уверявшими его, что в Мексике достаточно появления французского мундира, чтобы «похититель власти» Хуарес был свергнут самими мексиканцами. Пришлось отправлять в Мексику новые, более значительные силы (до 25 тысяч человек); главное начальство вверено генералу Форе, который прибыл на театр войны 8/20-го июля. Войска же и запасы, необходимые для продолжительной экспедиции, прибывали лишь постепенно, и потому до самой осени французский экспедиционный корпус должен был оставаться как бы в блокаде, окруженный партиями республиканских гверильясов, нередко прерывавших даже сообщение с морским берегом.

Мексиканская экспедиция была одной из самых неудачных и тягостных для Франции затей Людовика-Наполеона. Она связала ему руки на многие годы, быть может, на благо остальной Европе. Однако же она не мешала Наполеону III продолжать по-прежнему свое вмешательство в дела Италии, удерживая за собой

429

роль опекуна над подрастающим детищем. Постоянно балансируя между двумя целями — поддержанием папского престола в угоду клерикалам и покровительством национальным стремлениям народа итальянского, Наполеон III изыскивал средства к установлению какого-либо modus vivendi между Ватиканом и туринским кабинетом; но усилия его оказывались безуспешными, по невозможности согласовать цели диаметрально противоположные. Встреченные в этом отношении затруднения усугубились в начале описываемого года разладом, возникшим между обоими представителями Франции в Риме, дипломатическим и военным — между посланником маркизом Лавалеттом и командующим оккупационным корпусом генералом Goyon. Последний был заменен (в мае) генералом Монтебелло (братом французского посла в Петербурге), а вслед за тем маркиз Лавалетт был вызван в Париж и в половине июня привез Папе Пию IX новый проект соглашения с туринским правительством; но предложение это было решительно отвергнуто Ватиканом.

Со своей стороны, туринский кабинет, образовавшийся в феврале 1862 года под председательством Раттацци из самых видных деятелей нового королевства (генерала Чиальдини, адмирала Пер-сано, Дурандо, Депретис, Пеполи, Манчини), держался в то время политики примирительной и выжидательной. На долю итальянского правительства выпала нелегкая задача: с одной стороны, принимать энергические меры для прекращения разбойничества в южной части полуострова, с другой — сдерживать увлечения слишком пылких патриотов, нетерпеливо требовавших присоединения Рима и Венеции. Благодаря сдержанной и осторожной политике туринского кабинета ему удалось, при сильной поддержке императора французов, достигнуть признания королевства Итальянского дворами берлинским и петербургским. Об этом важном успехе объявлено было туринским палатам 6/18-го июля. В циркуляре же русского вице-канцлера от 6/18-го августа объяснено было, что итальянское правительство, поддерживаемое большинством в палатах, дало достаточные ручательства в твердом намерении своем подавить всякую попытку нарушения мира со стороны крайних партий и тем открыло возможность петербургскому кабинету восстановить прерванные дипломатические сношения с туринским двором. Вследствие того, русским посланником в Турине снова назначен генерал-адъютант граф Стакель-берг, занимавший уже этот пост до 8/20-го октября 1860 года, а потом состоявший представителем России в Мадриде. Граф Ста-

430

кельберг, прибыв в Турин 31-го августа/12-го сентября, представил 6/18-го сентября свои верительные грамоты королю Виктору-Эммануэлю, который принял русского посланника с особенным радушием. Король, со своей стороны, отправил в Петербург, как уже было сказано, чрезвычайное посольство с генералом Соннац<ем> во главе. Место русского посланника в Мадриде занял князь Волконский, бывший прежде посланником при короле неаполитанском Фердинанде II.

Признание королевства Итальянского Россией и Пруссией, разумеется, было весьма неприятно венскому двору, продолжавшему относиться враждебно к туринскому правительству. Неудовольствие венского двора по этому случаю усугубило натянутые отношения, возникшие в то время между Австрией и Россией по поводу восточных дел.

Однако же все усилия дипломатии оказались не в силах сдерживать патриотический пыл итальянцев. В конце июля снова поднялась тревога, вследствие новых затей Гарибальди, который разъезжал по Италии, произнося везде зажигательные речи об освобождении Рима; затем появился в Сицилии, где начали опять собираться волонтеры со всех частей Аппенинского полуострова*. Воззвания народного трибуна производили во всей стране сильное возбуждение; во многих городах королевства и в самом Риме произошли революционные демонстрации. Правительство принимало всякие меры против образования гарибальдийских шаек: объявило в Сицилии военное положение; усилило войска на границах папских владений; приказало итальянским судам присоединиться к английским и французским для охранения берегов Аппенинского полуострова от высадки гарибальдийцев. Заседания палат были закрыты.

Несмотря на все принятые меры, Гарибальди с небольшой шайкой приверженцев незаметно переправился 8/20-го августа, на английском судне, из Катании к берегам Калабрии и высадился у Мелито (близ мыса Спартивенто). Тогда в Южной Италии объявлено было военное положение, и начальствовавший там войсками генерал Ламарморе был облечен широкими полномочиями. 15/27-го августа гарибальдийская шайка имела первую встречу с королевскими войсками, а 17/29-го числа была

* В начале следующего предложения в автографе зачеркнуто: «Несмотря на прокламацию Виктора-Эммануила, осуждавшего всякое покушение против Рима». (Прим. публ.)

431

совершенно разбита при Аспромонте, окружена и забрана в плен; сам предводитель ее Гарибальди, раненый, отправлен в Специю, где содержался некоторое время в заключении; но вскоре потом получил амнистию и уехал на свой остров Капреру.

События эти снова подняли тревогу в клерикальной партии и отозвались на взаимных отношениях Италии и Франции. В октябре произошла в Париже перемена кабинета: на место Тувенеля, министром иностранных дел назначен Друэн-де-Люис (Drouyn de Lhuys), а министром внутренних дел — маркиз Лавалетт, место которого в Риме занял князь де Латур-д'Оверн; в то же время, как посланником французским в Турине назначен граф Сартиж, на место Бенедети, считавшегося горячим сторонником кавуровской политики объединения Италии*

Общее мирное настроение европейской политики в 1862 году, как уже было замечено, нарушалось лишь событиями на Балканском полуострове: военные действия между Турцией и Черногорией, равно как и вооруженное восстание в Боснии и Герцеговине, продолжались большую часть года; между Турцией и Сербией возникли серьезные столкновения; в соединенном княжестве Молдо-Валахии велась по-прежнему насильственная ломка всего внутреннего строя; наконец, в Греческом королевстве совершился династический переворот.

Черногорцы в продолжение многих месяцев упорно отстаивали свои горы от вторжения значительных сил Омер-паши и держали в блокаде турецкий гарнизон в Никшиче. Хотя константинопольские газеты беспрестанно вводили Европу в заблуждение известиями о мнимых победах турок; но в действительности оказывалось, что в большей части столкновений успех оставался на стороне черногорцев. Два раза (в апреле и мае) турки пытались освободить гарнизон Никшича и оба раза были отражаемы с большой потерей. Сам Омер-паша был ранен, и место его временно заступал Дервиш-паша.

Петербургский кабинет, желая остановить эту кровопролитную борьбу, убеждал Порту признать независимость Черногории;

* Далее в автографе зачеркнуто: «Несколько позже (19-го ноября/1-го декабря) переменилось министерство и в Турине: кабинет Раттацци уступил место кабинету Фарини, в котором портфель иностранных дел принял Пазолини, военный - генерал Ровере, а финансов - Мингети». (Прим. публ.)

432

но предложение это было отвергнуто. Омер-паше предписано возобновить наступательные действия. Князь черногорский обращался к европейским консулам с протестом против образа действий турок и с просьбой к европейским державам оказать поддержку Черногории. Но кроме России, никто не выказал участия к крошечной этой стране, геройски отстаивавшей свою независимость против всех усилий Оттоманской Империи. Австрия же и Англия даже подстрекали Порту к подавлению строптивых горцев. Силы и средства Черногории были истощены продолжительной и неравной борьбой. В течение августа турки начали брать верх; они вторглись, наконец, вовнутрь страны и угрожали самой столице княжеской Цетинье. Тогда князь Николай был вынужден принять суровый ультиматум турецкого главнокомандующего, поставившего условием занятие черногорской границы турецкими блокгаузами и право владеть военной дорогой сквозь все княжество. Вслед за тем изъявили покорность боснийские и герцеговинские инсургенты.

Русское правительство предписало (10/22-го сентября) своему посланнику в Константинополе князю Лобанову-Ростовско-му, по соглашении с представителями других держав, протестовать против турецкого ультиматума, условия которого, по мнению петербургского кабинета, были равносильны военному занятию княжества Черногорского и составляли потому прямое нарушение status quo, установленного международной конвенцией 1858 года. Лондонский же кабинет, с обычной своей жестокостью, одобрял суровые условия, предписанные Черногории победителем. В депеше графа Росселя к английскому поверенному в делах в Петербурге Ломлею (от 18/30-го сентября) весьма рельефно выказался взгляд британского правительства. Английский министр прямо выражал, что для Англии исключительный интерес в этом деле заключается в поддержании целости и неприкосновенности Оттоманской Империи на точном основании Парижского трактата и что она не допустит чужого вмешательства в отношения султана к его христианским подданным*. Если же Черногория считает себя независимою, то, по мнению графа Росселя, она должна нести и последствия войны, затеянной ею же самой для поддержания возмутившейся турецкой области (т.е. Боснии и Герцеговины), и следовательно Порта, одержав воен-

* Позднейшие действия Англии показали, насколько она осталась верна этому основному принципу ее политики.

433

ный успех, имеет полное право поставить побежденному такие условия, какие считает нужными для своего обеспечения на будущее время.

Высказанную с таким цинизмом теорию великобританского кабинета опровергал князь Горчаков в депеше к барону Бруннову от 28-го сентября/ 10-го октября179. Не останавливаясь на общей точке зрения графа Росселя относительно международных прав Турции в черногорском вопросе, русский вице-канцлер указывал на собственные обещания самой Порты, данные при начале войны с Черногорией — не нарушать существовавшего status quo; занятие же турками военной дороги чрез территорию Черногории, по мнению князя Горчакова, давало право другим державам напомнить Порте ее обещания. Далее вице-канцлер развивал свой взгляд на положение христианского населения Оттоманской Империи, среди которого беспрерывные волнения и возмущения угрожают общественному миру и спокойствию; успокоение же этого населения возможно не иначе, как устранением поводов к его неудовольствию и жалобам. Князь Горчаков опровергал поставленную английским министром прискорбную дилемму: или полное подавление христианского населения, или распадение Турецкой Империи. Напротив того, самое сохранение этой Империи, собственные ее интересы требуют водворения мира и спокойствия, а единственное средство для достижения этой цели состоит в умеренной и примирительной политике, в успехах цивилизации и культуры.

По поводу обмена этих депеш возникла горячая полемика между газетами «Morning post» и «Journal de St. Petersbourg». В органе Пальмерстона появилась яростная статья, в которой выставлялась в извращенном виде вся политика России относительно Турции и отвергалось право России выступать в роли защитницы Черногории. На резкие и недобросовестные выходки английской газеты «Journal de St. Petersbourg» отвечал победоносно, хотя и в сдержанном тоне180.

Несмотря на противодействие лондонского кабинета и на пассивный образ действий других кабинетов, заступничество России не осталось без последствий: Порта отказалась потом от занятия военной дороги чрез Черногорию.

Давнишние враждебные отношения между Сербией и Турцией приняли в 1862 году острый характер. Порта не раз протестовала против принимаемых сербским правительством деятель-

434

ных мер к развитию своих военных сил*, а в начале 1862 года начала сосредоточивать войска на сербской границе. Как уже было замечено, главным поводом к неудовольствиям было присутствие турецких гарнизонов в некоторых укрепленных пунктах сербской территории, в особенности же в белградской цитадели. 12/24-го мая 1862 года произошло там резкое столкновение между турецкими солдатами и сербской полицией. Турки затеяли драку, отбили у полиции двух арестантов, причем два сербских жандарма тяжело ранены. Городское население пришло в сильное волнение; турецкий паша отказал в удовлетворении. Несколько времени спустя, 3/15-го июня случилась новая, еще более серьезная схватка между сербами и турецкими солдатами, причем убито 13 сербов и двое турок. Сербское правительство начало принимать военные меры; в городе было сильное раздражение. Турецкий комендант, со своей стороны, приготовился к защите, а 5/17-го числа вздумал бомбардировать город. Тогда в Белграде было объявлено военное положение. Сенат предоставил князю широкие полномочия; войска приступили к осаде крепости. Находившиеся в Белграде европейские консулы, по совещании между собой, протестовали против нарушения турками международного права. В совещании не участвовал только австрийский консул, который держал постоянно сторону турок и находился в близких сношениях с турецким комендантом крепости, а пред самым открытием бомбардирования уехал из Сербии. Английский консул также действовал двусмысленно. Лондонский кабинет пробовал свалить всю вину случившегося столкновения на сербов и даже предлагал занять Белград австрийскими войсками; но русское правительство положительно воспротивилось такому умыслу.

Князь сербский Михаил обратился к султану с требованием вывода турецких гарнизонов из всех пунктов, занятых ими в пределах Сербии. В Константинополе переполошились. Комендант крепости был сменен; прислан в Белград комиссар для расследования дела. Комиссар этот признал, что повод к столкновению был дан турками; вместе с тем констатировано, что бомбардированием повреждено в городе до 157 домов. Вследствие объяснений турецкого комиссара с князем Михаилом и после обмена дипломатических нот между державами положе-

* Далее в автографе зачеркнуто: «и устройству полиции». (Прим. публ.)

435

но было подвергнуть возникший вопрос обсуждению конференции в Константинополе.

Конференция эта открылась 13/25-го июля. После долгих споров между представителями держав и Порты постановлено, чтобы турки очистили крепости Сокол и Ужицу (находившиеся среди сербской территории), но сохранили за собой прочие, лежавшие по Дунаю крепости (Шабач, Белград, Семенд-рию и Ада-кале), с тем однако же, чтобы в Белграде турки исключительно держались в цитадели и не допускались в город. Кроме того, определено, чтобы турецкое правительство вознаградило жителей Белграда за поврежденные дома. При этом оставлено без внимания, что турки занимали еще Малый Звор-ник, на правом (то есть сербском) берегу Дрины. Постановление конференции получило утверждение держав, и затем приступили было к приведению его в исполнение. Особая смешанная комиссия была назначена в Белграде для оценки поврежденных бомбардированием имуществ и для проведения делимитаци-онной линии между гласисами крепости и городом.

Сербское правительство продолжало принимать деятельные меры к устройству своих военных сил; но при враждебном к Сербии отношении Австрии встречались большие затруднения в приобретении необходимой для сербских войск материальной части, особенно оружия и артиллерии. Помощь в этом отношении могла быть оказана одной только Россией. В начале августа получил я от Министерства иностранных дел сообщение, что вследствие просьбы сербского правительства о доставлении ему от 30 до 40 тысяч ружей последовало Высочайшее повеление сообразить, каким способом просьба эта могла быть удовлетворена, при условии совершенной тайны. По этому щекотливому делу я вошел в личное соглашение с директором Азиатского департамента генерал-адъютантом Н.П. Игнатьевым, и вот что мы с ним придумали. В то время спекуляторы скупали везде старое оружие для отправления в другие части света, а быть может, втайне и для снабжения разных повстанцев, не исключая и польских. Мы также вели тогда переговоры с одним гамбургским коммерческим домом о продаже ему старых 7-линейных ружей, остававшихся в складах за перевооружением армии новыми 6-линейными нарезными ружьями; но мы ставили непременным условием — вывоз оружия в Америку. Под предлогом подобной продажи в частные руки старого нашего оружия решено было отправить просимые Сербией 40 тысяч ружей

436

из наших южных артиллерийских складов (Киева и Херсона). Для сохранения же в тайне истинного назначения оружия я принял на себя вести все дело лично и командировал состоявшего при мне для поручений полковника Слуцкого со словесным наставлением выбрать оружие из складов, упаковать его и перевезти до нашей границы на Пруте, где передавать грузы в распоряжение сербского агента Николича, для дальнейшего провоза чрез княжества Молдавию и Валахию. Все это было исполнено с полным успехом: в течение октября и ноября вывезено было около 40 тысяч ружей, 3 тысяч сабель и несколько других предметов вооружения; тайна не была нарушена в наших пределах181. Только один из транспортов чуть было не испортил всего дела: при перевозке по Дунаю один из ящиков как-то разбился и возбудил сомнение турецкой таможенной стражи. По этому поводу возникли дипломатические объяснения, оставшиеся, впрочем, без последствий. Но иностранная печать не упустила случая поднять тревогу. В английских газетах («Morning Post» — орган Пальмерстона) появились снова яростные нападки на интриги и коварство России; заподозрили, что провозимое оружие назначалось болгарам. Отвечая на эти нападки, наша дипломатическая газета «Journal de St. Petersbourg» (11-го января 1863 г.) возражала, что оружие провозилось частными лицами, скупавшими его из наших складов точно так же, как скупается старое оружие во всех государствах, и что, во всяком случае, сербское правительство, пользуясь по существующим договорам правом содержать свою армию, не может быть лишено и права приобретать оружие везде, где найдет для себя удобным.

Открытое в Бухаресте 25-го января/6-го февраля, с большой торжественностью, народное собрание обоих соединенных княжеств Валахии и Молдавии дебютировало постановлением — присвоить этим княжествам общее наименование «Румынии». Название это, очевидно, было придумано для того, чтобы тверже закрепить за созидаемым новым государством родство с Западной Европой, на основании исторического предположения о происхождении молдо-валахского наименования от древних римлян — военных поселян на берегах Дуная.

Князь Куза продолжал с большой настойчивостью и самоуверенностью предпринятое им полное преобразование всего устройства в княжествах. Поддерживаемый Францией, он по-пре-

437

жнему систематически вытеснял влияние России и старался порвать все связи с ней. Ко всем другим поводам к неудовольствию нашего правительства на образ действий князя Кузы прибавился в 1862 году вопрос о греческих или «посвященных» монастырях.

Монастыри эти имели особенное значение для православных христиан на востоке. С тех пор, как Сирия подпала под владычество мусульманского правительства, означенные монастыри служили хранилищами всех пожертвований, приносимых благочестивыми христианами в дар «Святым местам». Молдавия и Валахия, хотя и подвластные султану, пользовались однако же такой автономией, что жертвователи считали тамошние монастыри наиболее обеспеченными складочными местами пожертвований своих. Таких монастырей считалось до 70; в них накопились веками значительные имущества, движимые и недвижимые. «Посвященные» монастыри пользовались искони особыми правами, утвержденными договорами и султанскими фирманами; внутреннее в них управление, распоряжение капиталами и хозяйством были вполне изъяты из ведения местной светской власти. Настоятели монастырей носили звание наместников константинопольского патриарха. Права эти всегда уважались не только местными христианскими властями, но и самой Портой. Монастыри находились под особенным покровительством русского правительства. После временного занятия княжеств русскими войсками и организации в них нового управления П.Д. Киселевым182 господари, получив более прежнего самостоятельности, начали домогаться установления правительственного контроля над имуществами и капиталами «посвященных» монастырей и даже обращения некоторой доли доходов их в пользу государственной казны. Однако же монастыри, под защитой русского правительства, отстаивали свои права; для разрешения же некоторых спорных вопросов учреждена была особая комиссия, которая, однако же, ни к какому решению не пришла, и занятия ее были прерваны наступившей войной 1853 - 1856 годов. Парижский договор 1856 года совершенно изменил отношения России к княжествам. После войны господари возобновили свои притязания на известную долю монастырских доходов; вопрос был подвергнут обсуждению конференции, которая постановила 30-го июля 1858 года предоставить решение полюбовному соглашению между княжеским правительством и монастырями в годичный срок. С избранием в то же время князя Кузы господарем обоих княжеств дело приняло вдруг

438

резкий оборот. Вопреки протоколу конференции 1858 года он издал декрет о наложении секвестра на монастырские имущества. По настоянию России этот декрет был отменен; вызваны в Бухарест поверенные от монастырей для переговоров о полюбовном решении спорных вопросов на основании протокола 30-го июля 1858 года. Переговоры длились бесплодно более года, в течение которого ни разу не было допущено общее собрание вызванных делегатов; а между тем в 1860 году князь Куза издал самовольно новый декрет, которым воспрещалось монастырям возобновлять контракты на отдачу монастырских имуществ в аренду, что лишало их весьма крупной цифры дохода. Делегаты от монастырей разъехались, и тогда (в июле 1860 г.) представители пяти держав в Константинополе обратились к Порте с нотой, в которой напоминали о неисполнении князем Кузой обязательств, возложенных на него решением международной конференции. Порта, со своей стороны, обращалась к князю с теми же напоминаниями; но властитель соединенных княжеств не обращал уже внимания на протесты Европы и в ноябре 1862 года позволил себе открыто насильственные распоряжения: он наложил секвестр на все доходы монастырей, обязав последние все получаемые арендные уплаты вносить в княжеское казначейство; самовольно сменил некоторых из настоятелей, избранных духовными властями; мало того, воспретил в монастырях церковную службу на греческом языке, заключил в тюрьму архимандрита Кирика и, несмотря на протесты представителей пяти держав, продержал его в заключении несколько месяцев. В ответной ноте представителям держав князь Куза свалил вину всех своих противозаконий на греческое же духовенство и требовал предоставления ему права решать своей властью все дела о монастырских имуществах. Не ожидая решения держав, он самовольно перечислил монастырские имущества в категорию имуществ государственных; по распоряжению правительства и с содействием военных команд забраны из монастырских хранилищ все ценности, не исключая церковной утвари; на содержание же монастырей положено было отпускать из казны определенную годовую сумму.

Такое беспримерное самовластие вызвало целый ряд жалоб, протестов и возбудило негодование в русском правительстве. Но князь Куза, вполне уверенный в поддержке Франции, знал, что Россия, при тогдашних обстоятельствах, не решится из-за монастырей ссориться с Наполеоном и рисковать поднять снова грозный «восточный вопрос».

439

В королевстве греческом положение дел давно уже было крайне шаткое и тревожное. Король Оттон, в продолжение 30-летнего своего царствования, не умел приобрести ни любви, ни доверия народа; он оставался всецело баварцем, равнодушным к интересам страны, избравшей его в свои короли *. Неудовольствие росло с каждым годом; политические партии были в постоянной борьбе; министерства сменялись беспрерывно; в самой палате происходили бурные столкновения и скандальные сцены; образовались тайные общества и заговоры.

С начала же 1862 года дело дошло до народного восстания; мятежники даже овладели цитаделью в Навплии. Войска нередко выказывали сочувствие к мятежу. В октябре вспыхнул бунт в самых Афинах, и в ночь с 11/23-го на 12/24-е провозглашено низложение баварской династии. Король и королева, бывшие в то время в отсутствии из столицы, немедленно же покинули страну. Образовалось временное правительство, под председательством Бульгариса.

По первому известию о совершившемся в Греции перевороте три «покровительствующие» державы вошли между собой в соглашение и условились устраниться от прямого вмешательства во внутренние дела Греции, если временное правительство окажется в силах удержать страну от анархии и нападения на турецкую территорию. Только эскадрам трех держав предписано было собраться у греческих берегов для наблюдения за дальнейшим ходом дел.

Переворот в Афинах произошел с замечательным спокойствием. Но предстоял вопрос-о замещении вакантного престола. Выбор кандидата был нелегкий. Со стороны петербургского кабинета было немедленно заявлено (19/31-го октября), что Россия остается верной протоколу 3-го февраля 1830 года, в силу которого на греческий престол не может быть допущен никто из принцев трех покровительствующих держав. Несмотря на то, английская и французская печать с бессовестной наглостью не замедлила обвинить Россию в честолюбивых видах, от которых она будто бы вынуждена была отказаться только вследствие настояния лондонского и парижского кабинетов, тогда как в действительности случилось совершенно наоборот: именно заявление России заставило Англию отказаться от кандидатуры принца Аль-

* Далее в автографе зачеркнуто: «Ему также ставили в упрек и то, что он находился под влиянием королевы (принцессы Ольденбургской)». (Прим. публ.)

440

фреда герцога Эдинбургского, имевшей в Афинах поддержку довольно сильной партии. В Лондоне опасались, что в Греции возьмет верх партия республиканская; знали также, что на Ионических островах возбуждено сильное неудовольствие на английский протекторат. Лондонский кабинет объявил формально (5/17-го декабря), что в случае восстановления в Греции прочного порядка на монархических началах Англия готова отказаться от своих прав на означенные острова и присоединить их к Королевству эллинов.

Ю-го/22-го декабря последовало в Афинах торжественное открытие народного собрания.

Политика европейская не могла оставаться совершенно чуждой важным событиям, происходившим за океаном. С самого возникновения междоусобия в Северо-Американском Союзе в 1861 году уже обнаружилось неодинаковое влияние этой прискорбной войны на отношения великой американской республики к европейским державам. Отношения к Англии и Франции становились все более натянутыми, тогда как между петербургским и вашингтонским кабинетами упрочивались дружественные сношения и продолжался обмен взаимных и доброжелательных заявлений. Советы России содействовали мирному решению столкновения Се-веро-Американского Союза с лондонским кабинетом по поводу захвата федеральным крейсером английского судна «Трент». Князь Горчаков, в депеше 9-го января к русскому посланнику в Вашингтоне Стеклю, одобрив уступчивость американского правительства в этом деле, вновь давал совет оказывать такую же умеренность и во внутренних делах Союза, восстановление которого петербургский кабинет считал необходимым условием общего политического равновесия. В ответ на это американский статс-секретарь по иностранным делам Сюард, в депеше от 6/18-го февраля, снова благодарил русское правительство за добрые и разумные советы: «Я уверен, - писал он, - что настоящее несчастное междоусобие окончится полным и прочным восстановлением Союза, а тогда человечество окажет глубокое сочувствие и удивление той правдивости, постоянству и разумности, с которыми Император Всероссийский содействовал столь великому результату своими советами и влиянием... Взаимное доверие и дружба между республиканским правительством на западе и великой, благотворной монархией на востоке - доставят новые, важные гарантии мира, порядка и свободы всем народам...» |83

441

К началу 1862 года силы враждующих сторон на главном театре войны - на Потомаке доходили до 180 тысяч федералистов (северян) и до 150 тысяч сепаратистов (южан). Морские силы Союза были доведены до 264 судов, вооруженных 2557 орудиями, с 22 тысячами человек экипажа. Из этого числа 33 судна блокировали порты южан. Второй этот год войны начался довольно успешно для федеральных войск: союзному генералу Борнсайду удалось уничтожить небольшие морские силы сепаратистов, а в апреле (14/26-го) федералисты овладели Новым Орлеаном. Но вообще военные действия велись вяло и не имели решительных результатов. Три раза федеральные войска возобновляли наступательное движение за Потомак к Ричмонду - столице южан (в июне, июле и сентябре); каждый раз столкновения противников были чрезвычайно кровопролитными, и тем не менее дело кончалось отступлением федералистов на прежние позиции. В исходе года (30-го октября/11-го ноября) главнокомандующий федеральной армией престарелый генерал Макклеллан был сменен; место его занял генерал Борнсайд, который в четвертый раз возобновил (1/13-го декабря) наступление к Ричмонду и опять принужден был, с огромной потерей, отступать за Рапаганок.

Так прошел второй год войны без всякого ощутительного изменения в положении обеих сторон. По официальным показаниям оба первые года войны стоили Союзу до 500 миллионов долларов. К концу 1862 года силы федералистов были доведены до 660 тысяч человек (в том числе только 20 тысяч регулярных войск); у южан - до 448 тысяч (одной милиции).

В октябре парижский кабинет обратился к петербургскому и лондонскому с предложением войти в соглашение относительно средств к прекращению кровопролитной борьбы в Северной Америке. Предположение Наполеона III заключалось в том, чтобы не входя в разбирательство поводов к возгоревшейся междоусобной войне, обратиться коллективно от имени трех держав к обеим воюющим сторонам с увещанием о заключении перемирия на полгода. Лондонский и петербургский кабинеты уклонились от такого непрошеного вмешательства в американскую распрю. Наш вице-канцлер в депеше от 27-го октября/8-го ноября заявил, что русское правительство, сочувствуя всякой попытке к примирению враждующих, опасается, однако же, чтобы предположенное императором французов формальное предложение от имени трех европейских держав не показалось вашингтонскому правительству некоторым давлением со стороны Европы и не повредило

442

делу; тем не менее князь Горчаков прибавил, что если б парижский кабинет остался при своем намерении и обратился бы от своего только имени с означенным предложением к воюющим сторонам, то наш посланник в Вашингтоне окажет в дружественной форме поддержку этой гуманной попытке. Задуманное Наполеоном III предложение было сделано парижским кабинетом и встретило со стороны вашингтонского правительства такой прием, какой предвидел наш вице-канцлер, так что французский посланник поспешил взять назад свою ноту.

Остается для полноты моего обзора сказать несколько слов о положении дел на крайнем востоке Азии.

1862 год ознаменовался важным переворотом в Японии. После продолжительных междоусобий удалось, наконец, «даймио-сам» (мелким феодальным владельцам) свергнуть «тайкуна», присвоившего себе полновластие в государстве, и восстановить верховную власть «микадо»184. Последствием этого переворота было объявление недействительными всех договоров, заключенных с европейскими государствами от имени тайкуна.

В Китае продолжался обширный мятеж «тайпинов», властвовавших уже во многих областях «Срединной» Империи. Они овладели Нанкином, некоторыми другими приморскими городами и осадили Шанхай. Мятежные толпы везде, где брали верх, жестоко расправлялись с правительственными властями, беспощадно грабили, истребляли все, что оказывало им сопротивление. Пекинское правительство, так недавно еще не допускавшее сношений с Европой и надменно относившееся ко всем иностранцам, теперь уже искало их помощи против внутренних бунтовщиков. Уже в 1861 году в некоторых случаях китайские местные власти в борьбе с тайпинами пользовались руководством американских офицеров, а в 1862 году само правительство официально обратилось к начальникам остававшихся еще в китайских водах эскадр Англии, Франции и Америки. Иностранные офицеры обучали китайских солдат в Тянцине и Шанхае; даже принимали начальство над китайскими отрядами. С помощью европейцев Шанхай был освобожден от угрожавшей этому торговому городу опасности быть взятым и разграбленным тайпинами. Последние были прогнаны из всей окрестной страны; но лишь только иностранные офицеры оставили китайских военачальников на собственные их силы, мятежники опять появились под стенами Шанхая.

443

Осенью 1862 года снова пришли на помощь европейцы, снова тайпины удалились; однако же они удержались в ближайших от Шанхая городах: Нинг-По, Чу-Чжею, Хан-Чжею и других.

Таким образом, англо-французская экспедиция 1859- 1860 гг. не только сломила высокомерную замкнутость «Срединной» Империи и заставила пекинское правительство открыть европейской торговле доступ в известные приморские пункты страны, но еще положила начало постепенному развитию в будущем нравственного и политического влияния Западной Европы на крайнем востоке Азии.