Глава 8 Финал революции

Власть, либеральная оппозиция и революция в период июльского политического кризиса

Роспуск I Думы положил начало политическому кризису, во многих отношениях ставшему последним всплеском революции, после которого она уже окончательно и бесповоротно пошла на спад. Однако в воскресенье 9 июля, когда было обнародовано решение о роспуске, подобный исход этого кризиса отнюдь не был очевидным. Напротив, практически все политические силы, кто с надеждой, а кто с опаской ожидали (и, как оказалось, не совсем безосновательно) массовых антиправительственных выступлений.

Особенно важен вопрос о достойном поведении после роспуска Думы был для сделавших ставку на нее кадетов. Многим из них казалось, что не только влияние, но само существование партии зависели от того, сможет ли она не потерять лицо организации бескомпромиссной и решительной, но при этом отвергающей насильственные методы сопротивления. Идеальной в этом отношении была бы роль жертв полицейского произвола. Распустив Думу в воскресенье, правительство лишило депутатов возможности устроить героический спектакль и вынудило их перейти к активным действиям, встав тем самым на полулегальную поч'ву. Неизвестно, просчитывались ли в «верхах» различные варианты поведения думской оппозиции, но нельзя не прийти к выводу, что именно кадеты оказались 9 июля в патовом положении, когда любой их шаг оказывался бы ошибочным. В отличие от левых они не могли думать об объявлении себя Учредительным собранием или Временным правительством и о призыве масс к «прямым действиям» (забастовкам и восстанию), а в отличие от умеренных не могли позволить себе мирно разойтись по домам1.

Впрочем, возможность активного сопротивления правительству многими кадетами с порога не отвергалась. Вопрос ставился по-другому: «Готов ли народ на организованное выступление, есть ли надежда на победу?»2 Никаких признаков этого сонная в обычный летний воскресный день столица не подавала... В таких условиях ес-

457

ли призыв к пассивному сопротивлению (неплатежу налогов и саботажу рекрутского набора) и не казался кадетам максимумом возможного, то он мог стать тактически удобным первым шагом, платформой для дальнейших действий, зависящих от хода событий. Неслучайно составление проекта будущего Выборгского воззвания было поручено «гению тактики» - Милюкову. На экстренном заседании кадетского ЦК, собравшемся утром 9 июля на квартире у Пе-трункевича, царило вполне понятное возбуждение. Еще за несколько дней до того «Речь» убеждала, что роспуск Думы «равносилен гражданской войне». Ф.Ф. Кокошкину было поручено провести «юридическую экспертизу» действий правительства, и он пришел к выводу, что закон все-таки нарушен, поскольку в указе не определена дата выборов в следующую Думу. Наспех составленный Милюковым проект воззвания показался многим слишком умеренным. По словам Винавера, это был «жалкий минимум действия». Сам лидер кадетов признавал в воспоминаниях: «У нас не было языха, которым мы могли бы поднять народ... Наш шаг, нуждавшийся в ученом комментарии Кокошкина, действительно "не звучал", ибо был заранее осужден не дойти до понимания народа»3. Но если так, то не лучше ли оставаться на почве закона? В ЦК были и противники воззвания (И.В. Гессен, Л.И. Петражицкий и другие), считавшие «тактически верную» линию проигрышной стратегически. Но тем не менее она была одобрена, причем было принято решение выехать на территорию Финляндии, где собрание депутатов не рисковало быть арестованным.

Длившиеся несколько часов переговоры с трудовиками привели к тому, что те, настроенные в массе своей гораздо более радикально, но не имевшие единого плана действий, последовали за кадетами. Очень показательна брошенная при этом одним из трудовиков фраза, которую можно считать квинтэссенцией их «оппортунистической революционности»: «Хорошо, мы едем, но знайте, что этим мы губим дело освобождения народа»4. В целом беспартийные трудовики не откликнулись в тот момент на призывы эсеров к активному сопротивлению. Отправились в Выборг и социал-демократы, которые так и не смогли прийти к единству по вопросу о том, к чему нужно призывать народ: стачке, переходящей в восстание (как считали меньшевики) или выдержке и готовности к будущим боям (точка зрения большевиков). Рассчитывать на массовое выступление крестьянства не приходилось (даже оптимистически настроенные революционеры ждали его никак не раньше осени), рабочие же без поддержки деревни, по мнению большевиков, победить не могли.

Ход Выборгского совещания 9-10 июля хорошо известен и подробно проанализирован в литературе5. Достаточно сказать, что полторы сотни собравшихся здесь под председательством Муром-

458

цева думцев были очень далеки от единства. Даже внутри фракций споры по ходу совещания лишь разгорались; по-разному виделись депутатам и значение, и содержание, и форма воззвания. По словам Милюкова, в среде кадетов «критика грозила убить последние остатки героических настроений»6. Указывалось, что предлагавшиеся в воззвании формы гражданского сопротивления (неплатеж налогов, отказ от призыва в армию) неконституционны, не могут иметь реального значения. Некоторые трудовики предлагали вернуться в Петербург, другие, напротив, - руководить революцией, оставшись в Финляндии. Неизвестно, чем бы закончились дискуссии, но в дело вмешалось правительство, потребовавшее от выборгского губернатора прекратить сборище. Тот обратился к Муромцеву, и бывший председатель бывшей Думы объявил совещание закрытым. При этом по предложению Петрункевича было решено подписать разработанный документ в существующем виде. Воззвание было срочно отпечатано тиражом в 10 тыс. экземпляров, и днем 11 июля участники совещания на поезде, украшенном красными флагами, под звуки «Марсельезы» отправились в Петербург. «Нас приветствовали как "героев", а между тем в собственном сознании я видел всю бутафорию своего "геройства"», - вспоминал В.А. Оболенский7.

Левые партии имели в виду дальнейшее сопротивление с обращением за помощью к народу, армии и флоту. Сразу после подписания воззвания в той же выборгской гостинице «Бельведер» группа эсеров, трудовиков и социал-демократов составила свое воззвание к армии и флоту. А уже 12 июля в Петербурге наряду с ним стал распространяться и манифест «Ко всему крестьянству», подписанный комитетами фракции РСДРП и Трудовой группы, ЦК РСДРП, ЦК ПСР, Всероссийскими крестьянским, железнодорожным и учительским союзами. В нем крестьяне фактически призывались к немедленному восстанию8. Все эти акции были предприняты по инициативе эсеров; социал-демократы, не имея четкого представления о собственной тактике, лишь «присоединялись». Впрочем, ни эти, ни более поздние воинственные призывы серьезного отклика в массах не получили.

Для кадетского же руководства прибытие в Петербург означало, по характерному выражению Милюкова, что «Первая Государственная дума отошла в историю»9 (что и было оформлено соответствующим решением ЦК 15 июля). Попытки левых подвигнуть кадетов на дальнейшие действия успеха не имели.

В дальнейшем левые партии использовали Выборгское воззвание для революционной агитации (при этом сам его текст «поправлялся» в радикальном духе)10, а правительство - для демонстрации общественному мнению внутри и особенно вне страны революционного характера «либеральной» оппозиции11. Кроме того, внима-

459

тельно следившее за настроением страны, оно могло с удовлетворением констатировать, что воззвание, по словам Гурко, «не получило никакого отклика в стране, и это обстоятельство сразу обнаружило всю незначительность их (думцев. -Авт.) влияния на те народные элементы, на которые мечтали опереться выборгские трибуны»12.

Большинству кадетов очень скоро стало очевидно, что воззвание никак нельзя занести в актив партии. Это был настоящий провал. По словам В. А. Оболенского, «прозаический конец Первой Думы был бы лучше, а главное - понятнее для населения, чем предпринятая нами поездка в Выборг и составление воззвания, тактический смысл которого даже для многих сочувствующих нам остался непонятным»13. Примечательно, что почти никто из подписавших его сам и не собирался руководствоваться призывами не платить налогов14. Окончательно, хотя и после жарких споров, инициированных левыми кадетами, и в дипломатичной форме похоронено воззвание было на IV съезде партии в конце сентября15. Решение съезда признать проведение воззвания в жизнь невозможным ознаменовало серьезный кризис внутри партии. Однако история самого воззвания на этом не закончилась. Еще 16 июля против подписавших его депутатов было возбуждено уголовное дело по обвинению в «распространении... воззвания, призывающего население к противодействию закону и законным распоряжениям властей». К суду, состоявшемуся уже в декабре 1907 г., было привлечено 167 человек, явилось 157. Все за исключением двоих были признаны виновными и приговорены к трехмесячному тюремному заключению, которое они отбывали в 1908 г.16. Но независимо от суда, по Положению о выборах в Думу, все, находившиеся под следствием, были лишены избирательных прав и не могли участвовать в выборах во II Думу. Впрочем, такая перспектива была очевидна юридически образованным кадетам еще утром 9 июля и обсуждалась ими, как только возникла мысль о воззвании.

Помимо прочего, воззвание стало поводом для того, чтобы окончательно отвергнуть мысль о возможном участии кадетов в правительстве. «Когда же кадеты поехали в Выборг и стали там проделывать свой фарс, всем стало очевидно, что роль их кончена. Ума не хватило», - писал Крыжановский17. Воззвание, а также спокойствие, с каким встретила роспуск Думы страна, сильно подорвали «акции» Д. Ф. Трепова (в сентябре он скоропостижно скончался), и напротив, еще более укрепили позиции нового премьера.

Вскоре после роспуска Думы Столыпин начал новый тур переговоров с общественными деятелями, стремясь привлечь их в правительство. Участниками консультаций стали, во-первых, кн. Г.Е. Львов и Д.Н. Шипов, по-прежнему пользовавшийся в «верхах» репутацией одного из самых влиятельных «умеренных». Они с

460

самого начала выдвинули ряд условий, делавших благополучный исход переговоров крайне маловероятным. Шипов и Львов настаивали на предоставлении «общественникам» не менее половины министерских портфелей (в том числе постов министров внутренних дел и юстиции), отмене смертной казни, чрезвычайных положений, объявлении амнистии и земельной реформы на началах принудительного отчуждения, созыве Думы не 20 февраля 1907 г., как то предусматривал указ о ее роспуске, а не позднее 1 декабря 1906 г. Практически сразу переговоры зашли в тупик и были прерваны18.

Иначе повели себя «мирнообновленцы» - гр. П.А. Гейден, Н.Н. Львов, а также октябрист А.И. Гучков. Гучков предложил на пост министра народного просвещения профессора П.Г. Виноградова, а в качестве министра юстиции - А.Ф. Кони, которого удалось уговорить встретиться со Столыпиным. Встреча не помогла - Кони отказывался, и тогда по выходе с дачи премьера Гейден изложил ему комбинацию, которую задумали «общественники»: получив в сзои руки пять портфелей, они смогут привлечь на свою сторону А.П. Извольского и В.Б. Фредерикса и, приобретя таким образом большинство в правительстве, проводить свою программу. Наивность этих расчетов была очевидна. Тем не менее на следующий день Кони дал себя уговорить, но из последовавшего затем разговора с Гейденом и Гучковым сделал печальный, но закономерный вывод: «За словами моих собеседников я, к прискорбию, видел не государственных людей, которые "ходят осторожно и подозрительно глядят", а политиканствующих хороших людей, привыкших действовать не на ум, а на чувства слушателей, не теоремами, а аксиомами». В откровенном разговоре со Столыпиным Кони рассказал ему о планах общественников. Премьер ответил, что никакого троянского коня в своем кабинете не желает и не допустит19. Кандидатура Гейдена была отвергнута. Виноградов сообщил, что согласен войти в правительство только вместе с Шиповым. Комбинация распадалась. К тому же император из аудиенции с Н.Н. Львовым и Гучковым 20 июля вынес «глубокое убеждение, что они не годятся в министры сейчас. Они не люди дела, т.е. государственного управления, в особенности Львов». При этом, добавлял он в письме Столыпину, «я был против вступления целой группы лиц с какой-то программой»20. На этом переговоры завершились. 27 июля на вакантные должности были назначены: главноуправляющим земледелия -кн. Б.А. Васильчиков, обер-прокурором Синода - брат министра иностранных дел П.П. Извольский, министром торговли и промышленности - Д.А. Философов.

Был ли этот второй тур переговоров, как полагают многие историки, лишь уловкой, позволявшей прикрыть «переход к реакции», или средством выиграть время в условиях волнений в Свеаборге и Кронштадте, подавленных как раз накануне того момента, когда пе-

461

реговоры были прерваны? Думается, что Столыпин искренне желал ввести в состав правительства нескольких деятелей, которые придали бы его кабинету вес в глазах общества и позволили бы нейтрализовать, если не привлечь на свою сторону часть оппозиции. Никакого злостного «коварства» в подобных замыслах, конечно, не было. Неудивительно и то, что каждая из сторон, участвовавших в консультациях, преследовала свои цели. Важно отметить другое. Речь не шла о достижении компромисса: участники переговоров говорили на разных языках и имели в виду не просто различные, а совершенно несовместимые цели (за исключением, может быть, Гучкова, неожиданно почувствовавшего к Столыпину подобие симпатии). Ни о каком политическом партнерстве не могло быть и речи.

Конечно, такой исход был закономерен. Вместе с тем можно утверждать, что и июньские, и июльские переговоры серьезно повлияли на «политическую физиономию» Столыпина: в ней стало гораздо меньше того «умеренного октябризма» и расчетов на сотрудничество со «здравомыслящим обществом», с которыми он приехал в Петербург. Правительство как единственная сила, которая в состоянии проводить осмысленные реформы независимо или даже вопреки общественному мнению, - в такой концепции не было ничего нового. Напротив, именно ею руководствовались все крупные реформаторы предшествующих десятилетий, и в этом смысле столыпинский курс междумского периода по форме был столь же привычен для самодержавия, сколь для «общественности» была привычной оппозиция правительственному реформаторству. Казалось, что и власть, и оппозиция с облегчением вернулись к исполнению хорошо знакомых им ролей. Однако летом 1906 г. революция не закончилась, а правительство (точнее, часть его) еще не распрощалось с надеждой на заключение против «смуты» союза с частью общества. Попытки добиться этого были связаны с именем нового премьера.

Народное дзижение на заключительном этапе революции

Роспуск I Государственной думы не вызвал социального взрыва, на который рассчитывали многие революционеры. И дело здесь было не только и не столько в недостаточной информированности населения о случившемся, сколько в том, что авторитет Думы, несмотря на явное сочувствие народа ее левому крылу, был еще сравнительно невысок, поскольку она не успела еще принять ни одного закона, которого ждало общество. К тому же досрочный роспуск Думы был произведен в рамках закона, а объявление о созыве следующего состава народных представителей на основе прежнего избирательного закона давало возможность надеяться на сохранение недавно обретенного страной законодательного учреждения. От-

462

резвляюще действовала и ежедневная критика в адрес Думы в революционной оппозиционной и правой печати. Поэтому даже в эпицентре событий - Петербурге, где проходили заседания Думы, день 9 июля 1906 г. прошел спокойно.

Растерялись поначалу и социал-демократы, пользовавшиеся наибольшим авторитетом у питерских рабочих. Дело в том, что взгляды большевиков и меньшевиков на роль Думы в общественно-политической жизни страны были далеко не однозначными. В глазах меньшевиков, одержавших победу на проходившем в апреле-мае 1906 г. IV (объединительном) съезде РСДРП и преобладавших в составе ее ЦК, Дума стояла на «столбовой дороге революции», и нужно было всячески поддерживать ее и добиваться создания ответственного перед ней кадетского правительства. Исходя из этого, меньшевики считали, что роспуск Думы - это сигнал к новому подъему революционной активности масс и что начинать нужно с объявления всеобщей стачки в ее защиту. Большевики же были настроены по отношению к Думе гораздо более скептически и к тому же считали, что эффективно повлиять на ситуацию пролетариат сможет не просто стачкой, а стачкой-восстанием, которая, в свою очередь, не принесет успеха без поддержки крестьянства. На подъем же крестьянского движения можно было рассчитывать не раньше осени. Что касается эсеров, то они тоже были не за стачку, а за восстание, но, в отличие от большевиков, считали возможным поднять его немедленно, ориентируясь в первую очередь на армию, флот и крестьянство21.

В итоге первые десять дней после роспуска Думы ушли на препирательства между революционными партиями по вопросу о формах и сроках их ответа на действия правительства, а принятый 10 июля частью депутатов Думы так называемый Выборгский манифест с призывом к гражданскому неповиновению властям еще только начал свой путь к народу, да и вряд ли мог воодушевить его на борьбу с правительством. И трудно сказать, как развернулись бы события, если бы 18 июля 1906 г. стихийно не восстал гарнизон крепости Свеаборг близ Гельсингфорса, а в ночь на 20 июля свеаборж-цев не поддержали бы матросы и солдаты Кронштадта.

Всего в июле 1906 г. в армии произошло не менее 40 локальных восстаний (Брест-Литовск, Ферганская обл., Самара, Литва, Крас-новодск, Дагестан и другие)22. Они были вызваны в основном тяготами армейской службы, но роспуск Думы в ряде случаев действительно сыграл роль сигнала к отказу солдат повиноваться командирам. Однако все эти выступления остались кратковременными, изолированными друг от друга вспышками протеста, а их руководители либо пошли под расстрел, либо были строго наказаны.

Главные же события развернулись тогда в непосредственной близости от Петербурга на территории Финляндии, в крепости

463

Кронштадт и близ Ревеля. Великое княжество Финляндское, вернувшее себе в октябре 1905 г. в полном объеме свою автономию, являлось настоящей оперативной базой русских революционеров, которые широко пользовались царившей на его территории относительной свободой. Объектом пристального внимания социал-демократов и эсеров стали в первую очередь русские сухопутные и морские силы, дислоцированные на территории Финляндии. Крепость Свеаборг, расположенная на 13 островах под Гельсингфорсом, имела 6-тысячный гарнизон, а сам Гельсингфорс являлся местом стоянки части кораблей Балтийского флота. В 1905-1906 гг. здесь работали члены военных организаций РСДРП (в основном большевики) и эсеров, причем именно последние инициировали июльское восстание в Свеаборге, прямо связанное с роспуском I Думы.

Уже 9 июля в Гельсингфорсе прошел 20-тысячный революционный митинг с участием социал-демократического депутата Думы украинского рабочего М.И. Михайличенко, известного писателя Леонида Андреева, командира финской Красной гвардии капитана . И. Кока и представителя эсеров. В последующие дни эсеры и вошедшие в соглашение с ними социал-демократы начали готовиться к восстанию, намеченному на 18 июля. Но стихийные выступления солдат-минеров начались уже вечером 17 июля (по одной из версий, они должны были стать отвлекающим маневром, призванным отвлечь внимание командования от главной группы заговорщиков). Поводом к выступлению послужил чисто бытовой эпизод - отмена так называемых «винных денег», которые выдавались солдатам вместо положенной им водки. Восставшие, не предъявляя прямо каких-либо политических требований, захватили три острова, над одним из которых взвился привезенный из Гельсингфорса красный флаг со словами «Учредительное собрание» и- «Земля и воля» - типично эсеровскими лозунгами того времени. Общее число повстанцев, которыми руководили два очень молодых офицера социал-де-• мократа Аркадий Емельянов и и Евгений Коханский'(традиционно их считают большевиками), достигало 3 тыс. человек. Попытка расширить масштабы восстания и захватить полуостров Скаттуден, где располагались военный порт Свеаборгской крепости и матросские казармы, была быстро пресечена, и в итоге восстание свелось к продолжавшейся 18 и 19 июля артиллерийской дуэли между восставшими и оставшимися верными присяге правительственными войсками и к нескольким партизанским акциям финских красногвардейцев и рабочих в Гельсингфорсе, не принесшим, однако, ожидаемых результатов.

К решительным действиям свеаборжцы, по существу, так и не приступили, ожидая подхода кораблей Балтийского флота, на которых, как заверяли эсеры, тоже должно было начаться восстание. К вечеру 19 июля три корабля действительно подошли к Свеабор-

464

гу, но вместо помощи восставшим открыли по ним огонь. Это и решило судьбу восстания, сделав продолжение борьбы просто бессмысленным. К рассвету 20 июля все было кончено. Арестованы были около тысячи солдат, несколько сот матросов и группа финских красногвардейцев (около тысячи повстанцев погибли в боях или сумело скрыться из Свеаборга). 28 участников восстания были расстреляны, более 700 оказались в тюрьмах, около 300 - на каторге. Оправдали лишь 72 человека23.

Еще быстрее, всего за одну ночь на 20 июля закончилось плохо подготовленное и выданное провокаторами восстание матросов и солдат в Кронштадте, где находилась основная база Балтийского флота. Крепость уже давно имела репутацию «революционного гнезда» (напомню, что в октябре 1905 г. здесь произошло одно из самых крупных, хотя и неудачных военных восстаний периода революции). В 5-тысячном гарнизоне было немало пролетарских элементов, а также матросов, переведенных с других флотов за причастность к революционному движению. Поэтому кронштадтцы, как магнит, притягивали к себе революционеров, и в итоге, по оценке министра внутренних дел П.А. Столыпина, 80% матросов и до половины солдат крепости можно было считать «сознательными, т.е. революционерами»24.

Сообщение о начале восстания в Свеаборге спровоцировало поспешное выступление 3 тыс. моряков и 1,5 тыс. солдат кронштадтского гарнизона. Инициаторами восстания снова стали эсеры, причем на этот раз их ЦК договорился с ЦК РСДРП о том, что обе партии будут действовать в Кронштадте солидарно. Однако намеченный ими план действий сразу же оказался скомканным, поскольку через провокаторов власти заранее узнали о намерениях революционеров и приняли ряд предупредительных мер. Неудачной оказалась идея проведения восстания в ночное время: в итоге безоружные матросы (оружие на берегу им не выдавалось) метались по затемненному городу и были быстро окружены верными правительству войсками. Слишком поспешно сдался и один из захваченных революционерами укрепленных фортов крепости, который мог держать под обстрелом значительную часть Кронштадта и подходы к нему. К этому нужно добавить, что корабли Балтийского флота участия в восстании не приняли.

Расправа с повстанцами была суровой: 36 человек были казнены, причем их тела сбросили в море; 130 попали на каторгу, более 300 - в тюрьмы, свыше 900 - в исправительно-арестантские части. В итоге были репрессированы 1417 человек (для сравнения отметим, что во время самого восстания погибли всего 9 человек, а ранены были 20)25.

Третьим очагом восстания на Балтике стал учебный крейсер «Память Азова», на котором проходило морскую практику около

465

700 гардемаринов. Восстание на корабле, находившемся вблизи Ревеля, тоже началось в ночь на 20 июля. Руководили им прибывший на «Память Азова» из Гельсингфорса большевик Арсений Коптюх (его арест и послужил сигналом к началу выступления) и взявший на себя командование кораблем Николай Лобадин. ЦК эсеров направил на крейсер И.И. Фундаминского (Бунакева), который, однако, добрался до «Памяти Азова» уже тогда, когда восстание закончилось (он был арестован, но затем освобожден из-за отсутствия прямых улик причастности к выступлению). Раскол команды на сторонников и противников восстания помог командованию быстро справиться с его участниками. 18 матросских вожаков были расстреляны.

Планы революционеров предусматривали также военные восстания в Севастополе, Либаве и Усть-Двинске, но реализовать их не удалось.

Восстания на Балтике подтолкнули, наконец, революционные партии к более решительным действиям в Петербурге. В ночь на 21 июля прошло координационное совещание, участники которого поддержали предложение ЦК РСДРП объявить всеобщую стачку солидарности с восставшими солдатами и моряками. Правда, этот шаг уже явно запоздал, поскольку военные восстания 20 июля были разгромлены, но информация об этом до революционеров еще не дошла, и они действительно рассчитывали поддержать вставших на сторону революции солдат и матросов. Однако настроение питерских рабочих явно не совпадало с желаниями революционных центров и мало напоминало октябрь 1905 г. Забастовка шла вяло, недружно. 21 июля прекратили работу только 40 тыс. рабочих, а всего в стачке 21-25 июля участвовали не более 70-80 тыс. человек.

Осознание того, что военные восстания потерпели поражение и привели к огромным жертвам, что Думу уже не вернешь и Столыпин торжествует полную победу, естественно, парализовало волю рабочих к сопротивлению. К тому же за две недели, прошедшие после роспуска Думы, они успели «перегореть», а разногласия внутри РСДРП и в революционном лагере в целом не могли не действовать на них обескураживающе. Это проявилось и в Петербурге, и особенно в Москве, которая ориентировалась в данном случае на столицу. Забастовку в первопрестольной начали по директиве ЦК РСДРП только 24 июля. На следующий день в ней участвовали уже рабочие около 200 промышленных предприятий (50 тыс. рабочих). Однако окончание стачки в Петербурге послужило сигналом и для москвичей, прекративших бастовать 27 июля.

Три дня длилась 10-тысячная забастовка в Астрахани, организованная эсерами. В других промышленных.центрах настроение рабочих забастовке явно не благоприятствовало. Всего в июле 1906 г. официальная статистика зарегистрировала около 170 тыс. стачеч-

466

ников, в том числе 75 тыс. бастовавших по экономическим мотивам26. Из июльских забастовок можно выделить прекращение работ на бакинских и грозненских нефтепромыслах, на Нарвской и Кренгольмской мануфактурах в Эстонии и др.

В сельской местности социальная активность населения, как известно, в огромной мере зависит от цикла сельскохозяйственных работ. И в этом отношении разгар лета - июль был мало подходящим моментом для выступлений крестьян в защиту Думы. Отношение к ней в деревне тоже было достаточно противоречивым: с одной стороны, на нее возлагались большие надежды, а в депутатах-трудовиках видели прямых защитников крестьянских интересов, с другой - Дума за 72 дня своей работы, конечно, не могла реально улучшить положение сельских тружеников. Поэтому депутатам крестьяне сочувствовали, но не настолько, чтобы немедленно взяться за топоры и вилы. В итоге ожидавшейся многими современниками июльских событий «новой пугачевщины» явно не получилось, хотя и спокойной обстановку в деревне назвать было нельзя.

К сожалению, историки вынуждены пока оперировать лишь явно устаревшими и неполными данными о крестьянском движении в июле 1906 г.27. Тем не менее достаточно высокий его уровень очевиден, так что июнь и июль 1906 г. стали вторым (после последнего квартала 1905 г.) пиком крестьянских выступлений в ходе революции, причем это, несомненно, было связано с получаемой в деревне информацией о выборах, работе и роспуске Думы. Однако качественного скачка в поведении крестьян в то время все же не произошло, и формы их выступлений остались в основном традиционными -отказ от уплаты налогов, захват помещичьего имущества, поджоги, потравы, порубки леса, а также стачки сельскохозяйственных рабочих и арендные забастовки. Очень остро реагировали крестьяне на аресты своих вожаков, причем число участников подобных акций с требованием освобождения деревенских активистов достигало нередко нескольких сотен, а то и тысяч человек и сопровождалось столкновениями со стражниками и казаками. Так было, например, в Льговском и Рыльском уездах Курской губернии. Часто отмечались в июле 1906 г. случаи проведения антиправительственных митингов и распространения революционной литературы. В Ставрополье крестьяне встали на защиту земляка, депутата-трудовика Ф.М. Онипко, арестованного за участие в Кронштадтском восстании 20 июля 1906 г. Митинги с требованием его освобождения проходили более месяца и привели к тому, что депутат был приговорен не к смертной казни, а к ссылке на поселение.

Самыми крупными очагами крестьянских волнений в июле 1906 г. были Черноземный центр, сильно пострадавшие от засухи Поволжье и Украина. Выполняя указания своего ЦК, самарские эсеры даже попытались поднять восстание в селе Кинело-Черкассы, но по-

467

терпели неудачу. Более сотни крестьянских выступлений произошло в Саратовской губернии28.

В целом протестные выступления солдат, матросов, рабочих и крестьян в июле 1906 г. не смогли приостановить отступления революции, пик которой был пройден в конце 1905 г. Однако их исход свидетельствовал не только о силе правительственной власти, но и о том, что воля народных масс к сопротивлению ей еще не сломлена. Июльские события 1906 г. показали, что ни революционеры, ни либеральные политики не могут по своему усмотрению манипулировать социальными «низами», если для этого нет достаточно серьезных поводов, способных поднять народ на борьбу. Роспуск I Думы потрясением для народа не стал. Было совершенно очевидно, что власть явно сильнее революционеров, и народ это хорошо чувствовал.

В последующие месяцы 1906 - начале 1907 г. массовое протест-ное движение в стране постепенно затухало. Так, за пять последних месяцев 1906 г. бастовали менее 200 тыс. фабрично-заводсхих рабочих (половина из них по политическим мотивам), а в первом квартале 1907 г. - около 150 тыс. (более 60% их стали участниками политических стачек)29.

В августе-сентябре 1906 г. прошла стачка бакинских рабочих, протестовавших против репрессий в отношении своих активистов и суда над матросами, арестованными за налет на склад Каспийской флотилии с целью захвата оружия для революционных организаций. В результате забастовки моряки были спасены от грозивших им смертных приговоров. Пролетарии Харькова и Екатеринослава отметили забастовкой годовщину расстрела своих товарищей в дни Всероссийской октябрьской политической стачки 1905 г. В Одессе в ноябре-декабре прекратили работу 3 тыс. моряков с торговых судов общества «Ропит», протестовавших против закрытия их профсоюза «Регистрация» и ареста некоторых его членов. Их поддержали портовые грузчики и железнодорожники города. Забастовки солидарности с репрессированными товарищами прошли также в Лодзи, Луганске, на Симском заводе в Башкирии, причем в последнем случае стачка переросла в настоящее восстание, усмирять участников которого пришлось с помощью войск.

Аналогичные выступления рабочих продолжались и в начале 1907 г. Волна политических забастовок прокатилась в связи со второй годовщиной «Кровавого воскресенья» (Петербург, Харьков, Баку, Ревель, Екатеринослав, Самара, Лодзь и др.). В ряде мест была прекращена работа в день открытия II Государственной думы 20 февраля 1907 г. Продолжалась и борьба рабочих на экономической почве. С конца декабря 1906 г. началась цепная реакция баг кинских нефтяников на сверхприбыли их хозяев в связи с повышением цен на нефть. При этом выдвигались поистине беспрецедент-

468

ные требования: 8-часовои рабочий день, единовременное вознаграждение в размере определенного процента (от 12 до 50) с прибыли нефтедобывающих фирм за последние два года, повышение за-раоотнои платы на 30-60%, а также официальное признание промысловых комиссий, в функции которых входили прием и увольнение рабочих. Стачки продолжались до начала февраля 1907 г. и охватили около 40 тыс. рабочих. Понятно, что добиться полного удовлетворения столь высоких требований бастующие не смогли и им пришлось довольствоваться лишь частичными уступками нефтепромышленников.

9 марта 1907 г. в Баку началась экономическая стачка моряков, охватившая затем все побережье Каспия и грозившая парализовать хозяйственную жизнь многих районов России, нуждавшихся в азербайджанском и среднеазиатском хлопке и нефти. Для подавления забастовки, организованной местными социал-демократами, из Петербурга был даже командирован командир Отдельного корпуса жандармов барон Таубе, принявший экстренные репрессивные меры: около 800 матросов были арестованы, многие высланы из Баку и заменены балтийскими военными моряками. Одновременно власти постарались склонить судовладельцев к уступкам бастующим. В итоге 25 апреля 1907 г. стачка закончилась в пользу моряков. Их победе помогли и бакинские рабочие, которые провели 18 апреля по призыву городского комитета РСДРП, мусульманской социал-демократической группы «Гуммет», эсеров и армянской партии «Дашнакцутюн» всеобщую 25-тысячную забастовку солидарности с моряками Каспия.

Когда полиция закрыла 19 февраля 1907 г. московский профсоюз печатников, началась всеобщая забастовка в типографиях Москвы, Петербурга,-Харькова, Киева, Екатеринослава и других городов, в результате которой профсоюз возобновил свою работу. Не помог владельцам более 70 московских типографий и объявленный ими локаут, лишивший заработка 7 тыс. печатников. 1 марта состоялось соглашение рабочих с владельцами типографий, пошедшими на попятный. Зимой 1907 г. в Москве бастовали также 3 тыс. трамвайщиков и рабочие известной чайной фирмы Высоцкого. Последняя стачка перекинулась затем на другие фабрики Высоцкого в Одессе и Екатеринбурге. Активно участвовали в стачечном движении 1907 г. текстильщики Центрального промышленного района, особенно страдавшие от повышения цен на продукты питания. Крупные забастовки прошли на Украине. 41 день продолжалась стачка железнодорожников Омска, которая даже привлекла к себе внимание Государственной думы, но закончилась поражением рабочих и арестом 70 их активистов.

Знаменательным событием в истории рабочего движения первых месяцев 1907 г. стала широкая кампания солидарности рабочих

469

г

5

России с жертвами лодзинского локаута, объявленного фабрикантами в декабре 1906 г. и продолжавшегося четыре месяца. За ворота были выброшены 20 тыс. рабочих-текстильщиков, причем локаут сопровождался настоящей «охотой на социалистов» со стороны польских консервативных националистических организаций и выселением голодающих семей рабочих из квартир. На эти вопиющие факты горячо откликнулись рабочие, их профсоюзные организации и печать в Петербурге, Москве, Иваново-Вознесенске, Костроме. Развернулся сбор средств в фонд помощи польским товарищам, который был высоко оценен ими как знак пролетарской интернациональной солидарности.

Апрельско-майские стачки 1907 г. стали завершающим аккордом Первой российской революции. По данным фабричной инспекции, в них участвовали 300 тыс. рабочих, причем 270 тыс. человек поддерживали требования политического характера30.

Первомайские забастовки прошли в 1907 г. в 36 городах. В Петербурге бастовали или не работали с разрешения администрации (на 16 предприятиях, что тоже было большим успехом рабочих) более 120 тыс. человек почти с 240 заводов и фабрик31. На ряде столичных предприятий прошли митинги, а на окраинах Петербурга и в его пригородах - маевки. В Варшаве в связи с общегородской забастовкой были арестованы и высланы из города 800 человек.

Таким образом, пролетарское движение заканчивало революционный период на высокой ноте, хотя ответить на роспуск II Думы и изменение избирательного закона рабочие уже не смогли, да, видимо, и не хотели, поскольку II Дума в их глазах мало чем отличалась в плане результативности своей работы от ее предшественницы -I Думы, которая в общем и целом оставила рабочих довольно безучастными к ее судьбе.

Постепенно затихало и крестьянское движение. Тем не менее во второй половине 1906,- первой половине 1907 г. еще были зафиксированы последние вспышки вооруженных выступлений крестьян против властей в Николаезской слободе Астраханской губернии и селе Большая Лепетиха Таврической губернии (август 1906 г.), в Ядринском уезде Казанской губернии (февраль) и селе Арпачеве Тверской губернии (апрель). Радикальные действия крестьян были при этом спровоцированы самими властями (аресты крестьянских активистов, ввод войск для сбора налогов)32.

К ставшим уже привычными в период резолюции и продолжавшимся в 1906-1907 гг. податным и арендным забастовкам прибавился осенью 1906 г. и бойкот рекрутчины, к которому призывали крестьян не только революционеры, но и депутаты I Думы, подписавшие Выборгское воззвание. Уклонения от призыва в армию были отмечены во Владимирской, Уфимской, Симбирской, Самарской губерниях и в некоторых других местах.

470

Продолжались, хотя уже и в значительно меньших размерах, чем в 1905 - первой половине 1906 г., захваты помещичьих земель, порубки леса, разгром имений (Курская, Симбирская губернии). Однако в целом крестьянские выступления уже не носили столь массового и агрессивного характера, как прежде. Всего в 1907 г. было зарегистрировано более 2100 крестьянских выступлений - в три раза меньше, чем в 1906 г. и в 4,5 раза меньше, чем в 1905 г. Тем не менее, если в 1905 г. к суду были привлечены 12,2 тыс. крестьян, то в 1907 г. (с учетом арестованных в 1906 г.) - 13,5 тыс. человек33. Характерно, что в период работы II Государственной думы вновь наблюдался небольшой всплеск «приговорной» активности крестьян, но на этот раз в адрес депутатов было направлено уже втрое меньше обращений, чем в адрес депутатов-перводумцев34.

Что касается сколько-нибудь значительных революционных выступлений в армии и на флоте, то их в последние месяцы революции вообще отмечено не было.

«Обновление России»: столыпинская программа на начальном этапе ее реализации

«Перед нами до собрания следующей Государственной думы 180 дней. Мы должны их использовать вовсю, дабы предстать перед этой Думой с рядом уже осуществленных преобразований, свидетельствующих об искреннем желании правительства сделать все от него зависящее для устранения из существующего порядка всего не соответствующего духу времени», - таковы были первые слова, услышанные Гурко от Столыпина после назначения того главой правительства. «Эту фразу он повторял мне впоследствии неоднократно, и я уверен, что он ее говорил и всем членам своего кабинета», -добавлял Гурко35. Не была ли эта декларация лишь позой, призванной продемонстрировать, что у сделавшего столь молниеносную карьеру провинциального губернатора есть своя политическая программа и решимость ее реализовать? Конечно, масштаб Столыпина как государственного деятеля летом 1906 г. был ясен далеко не всем даже среди его коллег. По словам Коковцова, и до роспуска Думы, и после него взгляд министров на Столыпина был далеко не свободен «если и не от не вполне серьезного отношения к отдельным его замечаниям, часто отдававшим известным провинциализмом и малым знанием установившихся навыков столичной бюрократической среды, то, во всяком случае, от слегка покровительственного отношения к случайно выкинутому на вершину служебной лестницы новому человеку, которым можно и поруководить, и при случае произвести на него известное впечатление»36. Однако это представление очень быстро изменилось.

471

Споры об этой, безусловно, ярчайшей личности своего времени, о значении и итогах его деятельности по спасению получившего серьезные повреждения корабля российской государственности не утихают на протяжении вот уже почти целого века. Кого только не видели в Столыпине, превращая его в объект ненависти или почитания!37 Заметим, что и в том, и в другом случае он часто воспринимался как создатель (почти е.х nihilo) масштабной, цельной и оригинальной политической программы. Между тем, по авторитетному, хотя, может быть, не совсем беспристрастному мнению СЕ. Кры-жановского, «в кругу государственных начинаний ни одна мера не принадлежала лично Щетру] Аркадьевичу], хотя он и умел их осваивать и придавать им личный отпечаток... Отсюда - пестрота и бессвязность законодательного творчества того времени, когда рядом уживались самые противоположные проекты и течения, которые первое время он стремился объединить общей идеей "обновления"...»38 К такой же оценке склоняются и современные историки. По словам Д. Мейси, «фактически все политические программы, которые он (Столыпин. - Авт.) исполнял или пытался проводить, были продолжением проектов, обсуждавшихся ранее, до начала беспорядков 1905 г., и затем развитых различными комиссиями в премьерство Витте...»39. Стоит отметить, что едва ли можно при этом сомневаться в политической самостоятельности Столыпина. Вопреки утверждениям недоброжелателей, он никогда не был ничьим «приказчиком» (оценка Ленина), хотя очень чутко реагировал на те чужие идеи, которые казались ему плодотворными.

Заседания правительства премьер вел не очень искусно (особенно поначалу); «распустил» он и Министерство внутренних дел, так и не став умелым, по столичным меркам (где оценивалось владение административной техникой), чиновником. Стихией Столыпина, несомненно, была публичная политика, сама возможность заниматься которой (так, впрочем, до конца и не реализовавшаяся) появилась в России лишь в ходе первой революции. «Никому из его крупных предшественников... - писал Крыжановский, - нельзя было отказать ни в личной храбрости, ни в самоотверженной преданности долгу, но ни один из них не умел, подобно Столыпину, облечь свою деятельность той дымкой служения высшим началам самопожертвования, которые так сильно действуют на сердца»40. Способствовали тому не только его огромная воля (неизбежно превращавшаяся порой в упрямство), но и редкий ораторский дар, позволивший власти как бы «обрести себя» в отношениях с Думой. Многие сановники воспринимали этот, по меткому определению Крыжа-новского, «драматический талант» премьера с иронией, недоумением или раздражением, обвиняя его в «искании популярности»: «Любя рукоплескания, он постоянно жаждал их и выдвигал нередко на первый государственный план такие вопросы, которые, обеспечи-

472

вая сочувствие большинства Думы (речь идет о III Думе. - Авт.), заслоняли более существенные и важные потребности»41.

Конечно, такие упреки были несправедливы. Вместе с тем в основе их лежал действительно существовавший резкий контраст между традиционным этосом сановника как верноподданного слуги, не только не ищущего похвалы публики, но даже не имеющего нужды с нею контактировать, и новым для России представлением о нем как о политике, стоящем между троном и обществом. Парадоксально, но в этом отношении другой крупный деятель той эпохи, СЮ. Витте, сравнение с которым Столыпина давно уже стало общим местом исторической литературы, был, при всем своем внимании к общественному мнению и при всей своей нелюбви к Николаю II, гораздо более традиционен, чем Столыпин.

Глубоко неверно поэтому считать Столыпина сторонником сугубо традиционных методов управления, лишь по необходимости «заигрывавшим» с Думой. Напротив, без Думы его бурная деятельность в значительной степени просто лишалась смысла (другой вопрос - какими виделись ему «правильная» Дума и формы сотрудничества с нею). Понять логику его действий в первый год пребывания на посту премьера можно, лишь учитывая этот немаловажный фактор.

Почти сразу после подавления восстаний в Свеаборге и Кронштадте Столыпин приступил, как и было обещано от имени императора в манифесте о роспуске Думы, к «поднятию благосостояния крестьянства... без ущерба чужому владению»42. 12 августа без обсуждения в Совете министров был принят закон о передаче Крестьянскому банку казенных, а несколько позже - удельных и кабинетских земель. «Мере этой, - писал Гурко, - Столыпин придавал исключительное значение, полагая, что она произведет благоприятное впечатление в крестьянской среде и вырвет у кадет один из боевых и прельщающих сельское население пунктов их программы». В каком-то смысле премьер'действительно использовал кадетскую идею о государственном фонде земель, передававшихся, правда, не в пользование, а на выкуп. По позднейшим воспоминаниям Гучкова, во время переговоров о вхождении общественных деятелей в кабинет он заявлял: «...Нет предела тем улучшениям, облегчениям, которые я готов дать крестьянству... я даже не так уже расхожусь с кадетской программой, я только отрицаю массовое отчуждение»43. В тот момент он стремился подчеркнуть то, что объединяло его с умеренными общественниками, но при желании в программе аграрной реформы, которую проводило правительство, несложно было обнаружить и акцентировать противоположные черты, позволявшие надеяться на поддержку правых. За пределами же политической риторики смысл реформы мог окончательно определиться только в ходе ее реализации: «подправленный» практикой, он мог

473

существенно отличаться от первоначальных деклараций и ожиданий. Зависел он и от параллельных преобразований в административно-судебной сфере.

Примечательно, что Гурко не скрывал от своего начальника отрицательного отношения к передаче Крестьянскому банку казенных и удельных земель. Это мера оценивалась им как бесполезная (крестьяне, утверждал он, и так арендуют все передаваемые банку земли) и даже опасная, поскольку и крестьянство, и общество легко могли прийти к выводу о закономерности отчуждения частных земель. Да и для правительства подобное «развитие» принятых мер могло стать логичным. Лидеру Объединенного дворянства А.А. Бо-бринскому премьер якобы даже не побоялся в то время сказать: «А вам, граф, с частью ваших земель придется расстаться»44. Нельзя не согласиться с обоснованным мнением, что Столыпин признавал закономерность и благотворность перехода дворянских земель в руки крестьян, но не принудительным, а естественным путем45. В отличие от Гурко, видевшего в разрушении общины средство сохранить дворянское землевладение, он не только не усматривал никакого противоречия между индивидуализацией крестьянского землевладения и его приращением, но полагал, что это — взаимосвязанные аспекты одной и той же задачи.

К тому времени съезды уполномоченных губернских дворянских обществ, первый из которых состоялся в Петербурге еще до роспуска Думы, 21-28 мая 1906 г., сумели зарекомендовать себя серьезной политической силой. Ее особенностью был внепартийный, как бы частный характер, позволявший избегать каких-либо широковещательных программных заявлений и при этом полностью использовать возможности внеинституционального, закулисного влияния на власть. Можно согласиться с тем, что «Объединенное дворянство» было «лоббистской организацией, созданной для того, чтобы использовать в интересах некой группы возможности возникшей после 1905 г. более открытой кзазипарламентской политической системы»46. Отмечаемое исследователями «глубокое разномыслие по основным, кардинальным вопросам политической жизни страны»47 (на дворянских съездах, например, отчетливо выделялись два крыла - славянофильское и западническое), которое было бы гибельным для любой политической партии, не мешало этой организации, спаянной чем-то гораздо более серьезным по сравнению с политическими взглядами, а именно общностью жизненных интересов и ментальности. Впрочем, во второй половине 1906 г. противоречия между Столыпиным и дворянским «лобби» только намечались.

Значительное место в политике, кабинета этих месяцев занимала и разработка репрессивных мер. Ключевой в их числе стало принятие Положения 19 августа об учреждении военно-полевых судов.

474

Часто задают вопрос: сыграло ли какую-либо роль в одобрении этого самого непопулярного мероприятия правительства покушение на премьера 12 августа? Напомню, что в результате организованного эсерами-максималистами взрыва дачи Столыпина на Аптекарском острове сам он не пострадал, но были убиты и ранены несколько десятков человек, серьезные травмы получила одна из дочерей Столыпина, легко ранен был его сын. Приехавший на место взрыва Гурко увидел испачканного чернилами премьера, который с жаром говорил: «Это не должно изменить нашей политики; мы должны продолжать реформы; в них спасение России»48. «Удивительное самообладание Столыпина» после покушения снискало ему, по словам Коковцова, «большой моральный авторитет»: он «как-то сразу вырос и стал всеми признанным хозяином положения»49. Инициатива же введения военно-полевых судов принадлежала, судя по всему, не премьеру, а императору и была встречена Столыпиным без особого восторга50. Тем не менее закон был принят практически без обсуждения51. Военно-полевому суду обвиняемые предавались в тех случаях, «когда учинение преступного деяния является настолько очевидным, что нет надобности в его расследовании». Суд должен был решать судьбу обвиняемых в течение не более чем двух суток, еще сутки отводились на исполнение приговора. Никакой защиты и обжалования не предусматривалось. Закон действовал 8 месяцев; за это время военно-полевые суды приговорили к смерти 1102 человека (казнено было 683)52. Впрочем, казни продолжались и после отмены Положения: по одному из подсчетов, если в 1906 г. было казнено 144 человека, то в 1907 - 1139, в 1908 - 825, в 1909 - 71753. Для эпохи, еще не знавшей тоталитарных режимов, - это цифры очень большие, особенно учитывая явный спад массового движения после лета 1906 г. Впрочем, их стоит сопоставить с количеством жертв революционного террора. Только в течение 1906 г. от рук революционеров погибло 768 и было ранено 820 представителей и агентов власти54.                •

В обнародованном 24 августа правительственном сообщении, которое стало первой масштабной политической декларацией нового кабинета, говорилось, что «злодейства должны пресекаться без колебаний», что если государство «не даст им действительного отпора, то теряется самый смысл государственности». Однако «правительство не может, как это требуют некоторые общественные группы, приостановить все преобразования...» И далее намечалась обширная программа реформ, причем заявлялось, что некоторые из них будут внесены на рассмотрение Думы, а другие, «по чрезвычайной неотложности своей, должны быть проведены в жизнь немедленно». В числе последних речь шла о земельном и землеустроительном вопросе, об отмене ограничений в правах крестьян и старообрядцев, о постановке еврейского вопроса. Затем пе-

475

речислялся «целый ряд вопросов», разрабатываемых правительством: о свободе вероисповедания, неприкосновенности личности и гражданском равноправии, улучшении быта рабочих, реформе местного управления (с введением мелкой земской единицы), введении самоуправления в Польше, Прибалтике и Западном крае, преобразовании судов, средней и высшей школы, подоходном налоге, , полицейской реформе, едином законе о чрезвычайном положении, созыве Поместного собора55.

Неудивительно, что в конце августа правительство находилось, по словам Гурко, «в творческой реформаторской лихорадке»: «Извлечен был список дел, составленный при Витте комиссией А.П. Никольского, предположенных для представления в Государственную думу. Рассматривались не только проекты, предложенные на утверждение по ст. 87 Основных законов... но и такие, которые заготовлялись для утверждения в нормальном законодательном порядке, но, странное дело, почти ни один из них законной силы ни тем, ни другим путем не получил»56. В числе «похороненных» были проекты введения всеобщего обязательного обучения, подоходного налога, свободы вероисповедания (заслугу его «исправления» Гурко приписывал себе) и целый ряд других.

Наибольшее внимание современников и исследователей, конечно, привлекали мероприятия, положившие начало аграрной реформе. Окончательной их подготовкой (соответствующие проекты были уже давно разработаны) занялось созданное в августе межведомственное совещание под председательством Гурко. 5 октября в порядке 87 статьи был издан указ «Об отмене некоторых ограничений в правах сельских обывателей», в соответствии с которым крестьяне получали право свободного (без санкции сельского общества) получения паспорта и выбора места жительства57. Ключевое же мероприятие в аграрной сфере скрывалось под неприметным названием «О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающегося крестьянского землевладения и землепользования». Суть его заключалась в предоставлении крестьянам прав требовать укрепления надельной земли в личную собственность и выдела ее «к одному месту» в момент общего передела (в период между переделами община могла удовлетворить выделяющегося деньгами вместо земли). По постановлению 2/3 схода совершался общий переход на отруба58. Интересно, что, по сообщению Гурко, Столыпин в последнюю минуту уклонился от того, чтобы подписать представление этого проекта в Совет министров, сказав, «что он недостаточно знаком со сложным вопросом крестьянского землепользования»59. Впрочем, это не помешало ему, как вспоминал Коковцов, отнестись к проекту с «величайшей страстностью»: «...Он дал всем нам понять, что этот вопрос составляет для него предмет, не допускающий какой-либо принципиальной уступки»60.

476

Несмотря на решительность премьера, Коковцов, кн. Б.А. Ва-сильчиков и управляющий Кабинетом е. и. в. кн. Н.Д. Оболенский хотя и заявили о своем несочувствии общине, но фактически выразили сомнение в своевременности ее ломки, предложив предоставить решать ее судьбу будущей Думе. Их «мнение» было насыщено патриархальной риторикой, ссылками на прежнюю «охранительную» политику власти и явно имело целью воздействовать на убеждения императора61. Однако Николай II согласился с точкой зрения большинства, и 9 ноября проект стал законом.

Вскоре после этого Гурко был отдан под суд в связи со скандальным «делом Лидваля» (речь шла о хищении казенных денег, и несмотря на оправдание, его чиновничья карьера была бесславно завершена). Трудно сказать, в каком направлении развивалась бы реформа, если бы он продолжал определять ее ход. Во всяком случае, историки сходятся в том, что закон 9 ноября сам по себе не мог играть существенной роли в трансформации общины: судьба ее зависела, скорее, от административного нажима и целенаправленной землеустроительной политики62 и к тому же решалась гораздо позже. В конце же 1906 и первой половине 1907 г. ни о каких результатах применения закона (к тому же не утвержденного Думой) не могло быть и речи. Вплоть до конца 1907 г. «буксовала» и планировавшаяся Столыпиным широкомасштабная продажа земель через Крестьянский банк. И дело было совсем не в происках «реакционного дворянства». Помещики были так напуганы аграрными беспорядками, что спешили превратить землю в деньги, и за 1905-1907 гг. банк скупил 2,7 млн дес, а продал лишь 170 тыс. (с ноября 1905 по начало мая 1907 г.)63. Просто крестьяне не расставались с надеждой получить всю землю даром. Не торопились они и покидать общину. Неудивительно, что первые итоги правительственной политики вызвали серьезное недовольство правого дворянства, проявившееся с полной силой на III съезде уполномоченных губернских дворянских обществ (27 марта - 2 апре*ля 1907 г.)64. Обращаясь к Столыпину с «открытым письмом», известный публицист С.Ф. Шарапов, представлявший в среде «Объединенного дворянства» «славянофильское» крыло, упрекал его в том, что «удельная земля отдана, отдана совершенно напрасно, казенные готовятся к передаче... Частные землевладельцы панически бегут, сдавая земли почем попало Крестьянскому банку, который их закупает на сотни миллионов рублей... Ведь такая постановка аграрного вопроса ставит на карту всю экономическую, да и политическую будущность России»65.

Откликнулись на указ 9 ноября и некоторые земства. К осени 1906 г. ситуация в земском движении по сравнению с 1905 г. сильно изменилась. Прежде всего резко упал уровень его оппозиционности правительству, что объяснялось стабилизацией позиций власти, уходом в политические партии многих видных земских деятелей, дум-

477

скими иллюзиями и т.д. Быстрыми темпами шел процесс «деполити-зации» земской деятельности, к которому прибавлялись финансовые затруднения в связи с отказом крестьян и других землевладельцев платить земские сборы, что вело к сокращению ассигнований на хозяйственные и социальные нужды. Давали знать о себе и последствия засухи, поразившей ряд губерний Европейской России. На этом фоне в земских собраниях активизировались гласные правой ориентации, критиковавшие своих либерально настроенных коллег за потворство «грабительским устремлениям крестьян».

Усилилось давление на земства и со стороны губернаторов. Проходила и чистка земских служб от неблагонадежного «третьего элемента». В итоге земские исполнительные органы переходили в руки правых октябристов и еще более крайних консерваторов. Характерно, что если до 1906 г. среди председателей земских управ было 16 кадетов, то после 1906 г. кадет возглавлял лишь Уфимское земство66.

В этой обстановке реакция большинства земств на указ 9 ноября оказалась довольно прохладной. Это объяснялось прежде всего опасениями земцев по поводу негативных последствий форсированной ломки общинных порядков, тем более без обсуждения этого вопроса в Государственной думе. Наиболее показательной в этом отношении была позиция Нижегородского земского собрания, которое пришло к выводу о невозможности обсуждения указа 9 декабря до созыва II Государственной думы. При этом один из гласных прямо заявил: «Вопрос о землевладении слишком разнообразен и сложен в условиях России... В том-то и дело, как установить точные принципы, где по местным условиям необходимо держаться идеи частной собственности, а где общинной... Община должна быть свободным союзом, и не следует искусственно толкать ее к распадению»67. Ненормальность положения, при котором от участия в решении крестьянского вопроса устранены сами крестьяне, отмечали участники* земских собраний в Тверской, Рязанской, Уфимской, Казанской, Владимирской губерниях. В итоге подавляющее большинство земских собраний, по существу, уклонилось от обсуждения указа 9 ноября и не оказало Столыпину той поддержки, на которую он рассчитывал. Поддержали же указ в основном правые гласные, видевшие в общине «рассадник социалистических идей». Их главным аргументом в пользу поддержки столыпинского аграрного курса было убеждение в том, что мелкая частная земельная собственность - самая надежная гарантия сохранения собственности крупной и реальный противовес идее национализации земли.

Важно также отметить, что выделенные из общины наделы вовсе не превращались в частную собственность. Многочисленные ограничения сословного характера (запрет отчуждать их некрестьянам, продавать за личные долги, установление предельных разме-

478

ров концентрации наделов в одних руках и т.п.) имели целью затормозить процесс мобилизации земли и широкого «раскрестьянивания»68. Традиционный попечительский подход к крестьянству как к опоре трона во многом сохранялся, только объектом его становился не общинник, а «единоличник».

Вторым принципиально важным для Столыпина направлением реформ было масштабное преобразование местного суда и управления на волостном, уездном и губернском уровнях. Фактически, оба направления были тесно взаимосвязаны, составляя для премьера sine qua поп его политики. Однако, став яблоком раздора в отношениях Столыпина с дворянством, эта реформа была «уступлена» премьером, что в итоге и ознаменовало закат реформаторской столыпинской эры69. И хотя основные баталии по этому поводу развернулись гораздо позже, первые конфликты (пока внутри правительства) наметились уже осенью 1906 г.

Внесенные Столыпиным в Совет министров проекты предполагали создание сельских округов (обществ) и на их основе - всесословной волости (земской и одновременно административной единицы, в которой крестьяне должны были объединиться с помещиками). Вводились также должности участкового начальника («земского начальника без судебных функций, без дискреционной власти, без сословного ценза», как подчеркивалось в представлении МВД) и вице-губернатора (основного должностного лица в уезде, призванного потеснить уездного предводителя дворянства как глазного должностного лица уезда). Значительно расширялись функции губернатора. Представительство в земских собраниях перестраивалось на основе единого имущественного ценза без различия сословий и видов имуществ, права земств расширялись™.

Таким образом, программа местной реформы «разрубала» сразу несколько «узлов», распутать которые правительство безуспешно пыталось на протяжении многих десятилетий. Почти все отразившиеся в них идеи высказывались задолго до Столыпина, соответствующие проекты неоднократно разрабатывались в различных ведомствах и комиссиях (наиболее известна историкам Кахановская комиссия 1881-1885 гг.), но по разным причинам не осуществлялись. Постепенно в среде высшей бюрократии сложилось устойчивое представление, что местная реформа - дело безнадежное, способное похоронить любого, кто за нее возьмется. Программа, разработанная к осени 1906 г., несомненно являясь плодом типичного бюрократического творчества, имела то неоспоримое достоинство, что конструировала целую систему административной власти. Недостатком же проектов был их умозрительный характер, позволявший составителям без особых оснований надеяться на то, что бюрократическая «вертикаль власти», традиционно терявшая свою дей-' ственность уже в уезде (что, собственно, и вызывало необходи-

479

мость нагружать уездного предводителя несвойственными ему административными полномочиями), вдруг окажется достаточно эффективной. Не менее произвольным был и расчет на сотрудничество администрации и земства, на котором в предлагавшейся системе строилось очень многое. Трудно было также представить себе после «иллюминаций» 1905-1906 гг. дружную работу в волости помещиков и крестьян. Словом, провинциальная российская жизнь грозила, мягко говоря, не подтвердить рационалистического оптимизма бюрократических демиургов. Мог ли Столыпин, не относившийся к числу кабинетных теоретиков, не чувствовать этого? А может быть, он не видел для власти иного выхода, понимая, что без действенной административной системы монархия обречена на гибель?

Как бы там ни было, Совет министров в заседаниях 19 и 22 декабря 1906 г., 3 и 6, 20 и 27 января 1907 г. предложил внести в проекты существенные коррективы, несмотря на то, что, по словам Коковцова, представляя проект губернской реформы, премьер «сразу поставил этот вопрос на всю его принципиальную высоту и дал всем нам почузстзовать, что этот вопрос так же близок его сердцу, как и... закон о выходе из общины». Однако пиетета перед его авторитетом хватило лишь на то, чтобы министры отнеслись к проекту «сколько возможно благожелательно»71. Критике подверглись стремление перевести земский ценз с земли на деньги, умалить значение уездного предводителя, расширить компетенцию губернатора по контролю за местными органами других ведомств. Вице-губернатора предлагалось переименовать в уездного начальника, а «сельские округа» не организовывать вовсе72.

Переработанные в соответствии с этими замечаниями проекты поселкового, волостного и уездного управления были уже 20 февраля внесены в Государственную думу. 10 марта был представлен и проект губернского управления73. Ни один из них не был ею рассмотрен. Впрочем, проекты так и не стали законами и после роспуска Думы. Причины, по которым административная реформа не была осуществлена, достаточно многообразны и отнюдь не сводятся к противодействию правых. Отличительной чертой проектировавшегося устройства была бюрократизация местной власти. Но даже если полагать вслед за Максом Вебером, что рациональная бюрократическая организация эффективна и закономерна, что только она соответствует сложному устройству модернизированного общества, нельзя все же не признать, что российская бюрократия на местах далеко не соответствовала ни рациональному идеалу, ни ожиданиям каких бы то ни было политических сил и слоев общества. При этом правые, как известно, испытывали к ней едва ли намного больше доверия, чем либеральная оппозиция (про революционные партии говорить не приходится). В таких условиях фиаско реформы представляется достаточно естественным. Вместе с тем,

480

конечно, прав был СЕ. Крыжановский, когда писал: «В конце концов от всех начинаний Столыпина осталось и прошло в жизнь только одно, правда крупнейшей важности: законы о землеустройстве. Административный же и полицейский фундамент Империи остался в архаическом состоянии, совершенно не приспособленным к новым требованиям, выдвинутым жизнью, и государству пришлось тяжело поплатиться за это, когда настали трудные времена»74.

Единственным из пакета соответствующих законопроектов, чья судьба была более счастливой, оказался проект реформы местного суда, разработанный в Министерстве юстиции еще весной 1906 г. Он предусматривал упразднение сословно-крестьянского волостного суда, городских судей и уездных членов окружного суда, лишение судебных функций земских начальников. На месте этих инстанций восстанавливался общий для всех сословий мировой суд, уничтоженный еще в 1889 г. резолюцией Александра III на законе о земских начальниках. Мировые судьи должны были избираться уездным земским собранием на основе возрастного, имущественного и образовательного цензов и утверждаться Сенатом с учетом отзыва губернатора75.

Этот проект не просто реставрировал порядок, существовавший до 1889 г. Отмена волостных судов была мерой огромной важности, которая предрешала и уничтожение обычного права (или, точнее, лишение его санкции государства). Стоит напомнить, что волостной суд еще с 1861 г. воспринимался не столько как одно из проявлений сословной неполноправности крестьян, сколько как средство гарантировать их интересы, не разрушая их традиционного правосознания (поэтому в 1860-1870-е годы он был объектом массированной критики консервативным дворянством). Обычное право часто ассоциировалось с общинным устройством, но на самом деле далеко не исчерпывалось им. Поэтому, скажем, переход к участковому или даже хуторскому землевладению совсем не означал его исчезновения. С тбчки зрения распространения на крестьян норм общегражданского права судебная реформа была преобразованием по-настоящему революционным; в то же время она была наименее политизирована, и это последнее обстоятельство и определило меру ее «проходимости» через законодательные учреждения. Проект «О преобразовании местного суда» станет едва ли не единственным крупным правительственным проектом, подвергшимся серьезному и сравнительно конструктивному обсуждению во II Думе.

В числе неосуществившихся реформаторских замыслов особо следует остановиться на проекте созыва Поместного церковного собора. Тема «Православная церковь и революция», несомненно, заслуживает особого и взвешенного анализа. Немногочисленные работы советского времени, ей посвященные, разумеется, не могли

быть объективными, как, впрочем, и зарубежные исследования, основанные к тому же на весьма узком круге источников76. Лишь в последние годы появляются труды, авторы которых стремятся оценить процессы, проходившие в Церкви в критические для страны годы, не только с внешней для самой Церкви и не всегда адекватной политической точки зрения, но и принимая во внимание логику ее внутренней жизни77.

Чтобы понять исход этих процессов, необходимо вернуться к началу 1905 г. Именно тогда в правительственных и церковных кругах начала активно обсуждаться необходимость реформирования церковного устройства, причем в роли реформатора выступал Витте (тогда председатель Комитета министров), а точку зрения о несвоевременности перемен, по традиции, отстаивал обер-прокурор Св. Синода К.П. Победоносцев. Указ 17 апреля 1905 г. «Об укреплении начал веротерпимости» поставил перед Церковью очень серьезную проблему: получалось, что инославные церкви оказывались более свободны от влияния государства в решении своих внутренних дел (в том числе экономических), чем господствующая Православная церковь!

Витте был поддержан митрополитом Петербургским Антонием (Вадковским), якобы желавшим, по слухам, стать патриархом (вопрос о восстановлении патриаршества воспринимался многими как неизбежное следствие реформы синодального устройства Церкви). В окружении мягкого по характеру митрополита оказалось достаточно много радикально настроенных духовных лиц, высказывавшихся за кардинальное переустройство церковной жизни (в ходу были лозунги выборности не только приходских священников, но и архиереев, отмены безбрачия для епископов и вообще устранения «засилия» черного духовенства, широкого участия мирян в решении церковных вопросов, отмены духовной цензуры и т.п.). Весьма характерной для этого круга фигурой можно, например, считать епископа Нарвского Антонина (Грановского), позже, в 1920-е годы возглавившего обновленческий раскол, а в 1905 г. прославившегося выступлениями «в духе времени» в пользу ликвидации самодержавия, отмены привилегий и установления всеобщего равенства.

Политика властно вторгалась в церковную сферу. Еще в январе 1905 г. на заседании «Общества распространения религиозно-нравственного просвещения в духе Православной Церкви», находившегося под покровительством митрополита Антония, раздавались, как пишет в своем исследовании о. Георгий Ореханов, призывы «к более активному включению [священнослужителей] в обсуждение вопросов чисто политического свойства». В публицистических выступлениях либеральных и праволиберальных изданий церковные реформы увязывались с успехами освободительного движения, проводились прямые параллели между Поместным собором и Ду-

482

мой. Подобную позицию занял даже «Церковный вестник» - орган столичной Духовной академии. Все чаще предпринимались и парадоксальные попытки подвести под политические лозунги догматическую базу (вроде тезисов о том, что учение Христа предполагает политическое равенство, а в догмате о соединении в Спасителе божественной и человеческой природы «заключена перспектива безграничного прогрессивного развития человечества»)78.

Впрочем, реформы в Церкви назрели очень давно, а изменения в государственном строе делали их просто неизбежными. Вопрос, таким образом, заключался в том, какими они должны быть и насколько своевременен, скажем, созыв Собора в условиях продолжавшейся революции. Многие из тех духовных и светских деятелей, кто задумывались над этим вопросом, резонно полагали, что Собор независимо от его состава неизбежно расколется на «левых» и «правых», и это лишь осложнит и без того непростое дело реформ. С другой стороны, лагерь церковных реформаторов (который составляли, в частности, так называемая группа 32 священников и возникший на ее основе Союз ревнителей церковного обновления) объединял довольно широкий круг людей (священников, профессоров духовных учебных заведений и др.) самых различных убеждений - от церковных «радикалов» до «умеренных реформаторов», «от представителей интеллектуальной элиты до простых сельских священников»79. Из среды последних, кстати, вышли те «батюшки», которые прославились в I и II Думах своими оппозиционными выступлениями (наиболее известным из них стал член фракции трудовиков Ф. В. Тихвинский)80. По складу ума они мало чем отличались от своей крестьянской паствы, и идеи их были достаточно просты и безыскусны. Более интеллектуально изощренные реформисты (например, А.В. Карташов, В. Эрн, В. Свенцицкий), полагая, что «задача религии заключается не только в воздействии на личность, но и в формировании соответствующего религиозным началам социального строя», были приверженцами идей «христианской политики» и «христианской культуры». По справедливому мнению о. Г. Ореханова, применительно к ним можно говорить о явной «секуляризации церковного сознания»31.

В течение второй половины 1905 г. по поводу готовившейся реформы высказались епархиальные архиереи, причем подавляющее их большинство оказалось сторонниками скорейшего созыва Собора. Однако по поводу его состава и функций мнения разошлись. Наконец, в марте 1906 г. начало свою деятельность так называемое Предсоборное присутствие, в котором приняли участие 10 архиереев, более 20 крупнейших историков Церкви, канонистов, профессоров Духовных академий и университетов, а также известные общественные деятели и публицисты (А.А. Киреев, Ф.Д. Самарин,' П.П. Аксаков и другие). Обсуждались, в частности, состав Собора,

16*

483

взаимоотношения Церкви и государства, изменения во внутреннем устройстве Церкви. Острая полемика, развернувшаяся в Присутствии, подтвердила, что многие церковные вопросы в тогдашней обстановке не могут не восприниматься как политические. В итоге к декабрю 1906 г., когда Присутствие закончило работу, стало ясно, что разногласия едва ли преодолимы и на самом Соборе грозят вылиться в совершенно ненужный власти громкий конфликт. Столыпин не мог не сделать вывод о несвоевременности каких-либо серьезных шагов по созыву Собора и был в этом поддержан императором. Идея Собора, а вместе с нею и идея церковных реформ были отложены на целое десятилетие.

Национальные движения и политика правительства (1906 - первая половина 1907 г.)

Революционные события 1905 г. стали настоящей «весной народов», выявив всю остроту национального вопроса в стране. Издание манифеста 17 октября придало национальным движениям дополнительный импульс. В большинстве случаев стихийные проявления социального протеста населения национальных окраин приобрели в 1905 г. более четко структурированные формы и пошли по пути сочетания национальных, политических и социальных требований, нашедших отражение в программах соответствующих национальных партий и организаций. События 1905 г. создали условия для расширения их социальной базы, но вместе с тем усилили и без того острые внутрипартийные противоречия, вызванные столкновением более радикальных, центристских и умеренных течений внутри национальных движений. При этом период с октября 1905 г. по июнь 1907 г. отличался особенно интенсивным строительством либеральных и демократических национальных партий, главной целью которых стало достижение той или иной формы национальной автономии.                                               >

Национальная политика правительства отличалась противоречивостью и многочисленными колебаниями. Витте путем отдельных уступок стремился оторвать от революционного движения и сделать своим союзником местные национальные элиты. Кроме того, уступки в национальном вопросе должны были ослабить накал революционных выступлений на окраинах, лишив их национальной подоплеки. Однако его политика встречала сопротивление части правительственных и придворных кругов. С такими же проблемами столкнулся пытавшийся продолжить курс на смягчение прежней русификаторской политики Столыпин. В итоге из всех мероприятий правительства на национальных окраинах наиболее важными оказались реформы в системе начального и среднего образования. Введение обучения на родном языке, как и отмена цензуры, созда-

484

вали условия для культурного развития нерусских народов империи. Стоит отметить также проекты развития местного самоуправления на национальных окраинах, которые разрабатывались правительством в качестве альтернативы выдвинутым в ходе революции требованиям национальной автономии, В целом, несмотря на желание уклониться от решения наиболее острых вопросов, из отдельных преобразований и проектов правительства вырисовываются контуры нового, более умеренного и в чем-то даже либерального курса национальной политики. Однако для его реализации нужны были твердая убежденность в его необходимости и четкое осознание стоящих перед властью задач. Ни того ни другого у правительства еще не было.

В период революции во главе национальных движений оказались многочисленные национальные партии либерально-демократической и социалистической ориентации. Кроме того, на пролетарское движение в национальных районах значительное влияние оказывала РСДРП. 1906-1907 гг. стали важным этапом в развитии многих национальных партий, которые явно наращивали влияние на различные слои населения своих регионов.

Уже в конце 1905 г. под влиянием революционных событий в России руководство Польской партии социалистов (ППС) пришло к выводу о необходимости скорректировать партийную программу. Это произошло в феврале 1906 г. на 8-м съезде партии, где преобладали так называемые «молодые». На съезде было принято решение о продолжении борьбы с целью свержения самодержавия и построения федеративной республики. Однако к идее национального восстания против России, выдвигавшейся «стариками» во главе с Ю. Пилсудским, участники съезда отнеслись отрицательно, заявив, что она утопична, «поскольку имущие классы не будут и не хотят участвовать в революционной борьбе». В августе 1906 г. Боевая организация ППС во главе с Пилсудским провела серию террористических актов против представителей русской администрации, что вызвало осуждение со стороны партийного руководства. Окончательный раскол партии произошел в ноябре 1906 г., когда Пилсуд-ский создал свою организацию ППС - Революционная фракция.

В Закавказье ведущей политической силой оставалась армянская партия «Дашнакцутюн». Революционные события в России и армяно-азербайджанские столкновения сильно радикализировали ее политическую линию, что непосредственно отразилось в разработанной лидерами партии программе - «Кавказском проекте», предусматривавшем вооруженную борьбу с самодержавием с целью создания Закавказской демократической республики в составе Российской федерации. Новый курс вызвал у дашнаков раскол. Их левое крыло — «младодашнаки», считавшее невозможным соединить национально-освободительное движение с задачами классовой

485

борьбы, вышло из партии, присоединившись к эсерам. С февраля по май 1907 г. в Вене проходил IV съезд партии, на котором была принята новая программа на основе «Кавказского проекта»82.

Несмотря на то что в ходе революции 1905-1907 гг. среди национальных социалистических партий наметился явный отход от националистических программных требований, в ряде регионов именно эти партии оказались во глазе национальных движений. Так, важную роль в развитии белорусского национального движения сыграла Белорусская социалистическая громада. В январе 1906 г. в Минске состоялся II съезд БСГ, принявший новую программу, где говорилось об образовании Российской федеративной демократической республики со свободным самоопределением и культурно-национальной автономией отдельных народностей83. В Белоруссии предусматривались выборы в свой национальный сейм. Аграрный вопрос БСГ предлагала решать на основе программы муниципализации земли. Представители БСГ активно участвовали в издании белорусских газет «Наша доля» и «Наша нива», под влиянием которых в учительской среде широко распространилась идея введения в школе белорусского языка34.

Что касается трех наиболее влиятельных национальных марксистских партий - СДКПиЛ, Бунда и Латышской социал-демократии, то они пошли весной 1906 г. на объединение с РСДРП, отвоевав при этом определенную автономию в составе партии (собственные съезды, Центральные комитеты, печатные органы, самостоятельность в решении некоторых программных и тактических вопросов).

Процесс формирования либеральных и демократических партий с особой интенсивностью, связанной с острыми межнациональными конфликтами, протекал в Прибалтике. В ноябре 1905 г. в Юрьеве (Тарту) была образована Эстонская народная партия прогресса (ЭНПП), объединившая эстонских либералов. Аналогичная Латышская конституционно-демократическая партия (ЛКДП) оформилась в то*же время в Латвии. ЛКДП и ЭНПП приняли программу русских кадетов, дополнив ее требованиями национальной автономии, реформы местного самоуправления, создания этнически монолитных Эстонии и Латвии в качестве административно-территориальных единиц в составе Российского государства, а также признания эстонского и латышского языков государственными. Одним из направлений политической деятельности латышских и эстонских партий стала борьба с «немецким засильем»85. В свою очередь, для противодействия усилившемуся латышскому и эстонскому национальным движениям немецкая буржуазия и дворянство в ноябре 1905 г. создали умеренно-либеральную Балтийскую конституционную партию (БКП)86. В литовском национальном движении ведущими политическими организациями к осени 1905 г. были Демократическая партия Литвы (ДПЛ), а также Литовская христианско-

436

демократическая партия87. Лига народова, объединявшая национально-демократические партии в Царстве Польском, продолжала придерживаться положений программы 1903 г., где говорилось о необходимости добиваться легальным путем создания условий для национального развития поляков. Лидеры Лиги рассчитывали в обмен на лояльность и пророссийскую ориентацию добиться от правительства согласия на территориальную автономию83.

На Украине особую активность после издания манифеста 17 октября стала проявлять Украинская демократическая партия. Одновременно прошел объединительный съезд представителей Украинской демократической и радикальной партий. Главной целью радикал-демократов стало создание «современной украинской нации», что связывалось с уничтожением самодержавия, введением конституционного строя, созданием федеративного государства89. Широкое развитие получило на Украине движение за возрождение национальной культуры и свободное пользование родным языком.

Новым для Российской империи явлением стала политическая активность национальной интеллигенции башкир, казахов, бурят и других народов восточных национальных окраин. Ее непосредственной причиной стало недовольство проводимыми правительством с 1890-х годов аграрной и административной реформами, направленными на формирование земельных колонизационных фондов и унификацию местного управления. В декабре 1905 г. в Уральске был проведен съезд казахского населения пяти областей, на котором была сделана попытка создания национально-политического объединения - филиала конституционно-демократической партии России. А уже в феврале 1906 г. в Семипалатинске состоялся второй съезд казахов, который с некоторыми добавлениями (признание всех земель Казахстана собственностью коренных жителей, прекращение политики переселений, открытие национальных школ и т.д.) одобрил программу кадетов. В Иркутской губернии и и Забайкальской области представители бурят, собравшись на национальные съезды и совещания, выдвинули требования возобновления деятельности степных Дум и полной ликвидации новых административных органов и должностей. Жители ряда бурятских поселений вновь подали Иркутскому генерал-губернатору ходатайство о приостановлении землеустроительных работ90.

Особенностью национальных движений на восточных окраинах империи была их религиозная доминанта. Довольно быстро после манифеста 17 октября стало развиваться общероссийское движение мусульман «Иттифак». В декабре 1905 г. лидеры этого движения начали подготовку 2-го съезда мусульман России (первый состоялся в августе 1905 г. в Нижнем Новгороде). Съезд не был разрешен властями и проходил в Петербурге в частном порядке. На нем решено было требовать предоставления мусульманам национально-

487

культурной автономии, а в утвержденном уставе движения отмечалась необходимость создания во всех регионах компактного проживания мусульман представительных собраний - меджлисов. Прямым следствием съезда стало создание в 1906-1907 гг. многочисленных объединений мусульман, преследовавших культурно-экономические (распространение грамотности, взаимопомощи) цели и взявших на себя функции низовых организаций. Благодаря им руководство «Иттифака» легко дирижировало политическим поведением значительной части мусульман. Окончательное оформление партии состоялось на 3-м Всеобщем мусульманском съезде, прошедшем 16-21 августа 1906 г. в Нижнем Новгороде91. Росло число татарских школ, появились национальные газеты «Тараккы» («Прогресс») и «Хуршид» («Солнце»).

Из всех политических требований, которые выдвигались различными партиями и движениями на окраинах империи, наиболее болезненным для правительства было требование национальной автономии. В сентябре и октябре 1905 г. позиция правительственных кругов по этому поводу еще не определилась. Во всяком случае, в записке от 9 октября Витте осторожно высказался в пользу возможного предоставления ограниченной автономии некоторым из национальных окраин92. Однако постепенно в «верхах» стал нарастать страх перед возможным распадом империи. В итоге исключение было сделано только для Финляндии, где после Всероссийской октябрьской стачки была восстановлена в прежнем объеме автономия Великого княжества. В Прибалтике дело не пошло дальше созыва летом 1906 г. Особого совещания при генерал-губернаторе, на котором обсуждался вопрос о введении земского самоуправления. Однако острые противоречия между остзейским немецким дворянством и местной национальной буржуазией не позволили принять на совещании какое-либо конструктивное решение.

Наконец, на Кавказе назначенный весной 1905 г. наместником И.И. Воронцов-Дашков планомерно 'проводил политику, направленную на примирение с умеренно настроенной частью местной интеллигенции и буржуазии. Самой захметной его акцией стало разрешение Эчмиадзинскому католикосу Мкртичу I созвать съезд представителей армянского народа, заседания которого открылись 15 августа 1906 г. в Эчмиадзине. Собравшиеся делегаты тут же объявили съезд учредительным, а также постановили отделить церковь от государства, передав управление школьными и прочими национальными делами в руки особых выборных общинных органов. Попытка обсуждения общероссийских проблем привела к закрытию съезда особым распоряжением наместника93.

Не менее острым стал для правительства вопрос о развитии национальной школы. Так, в Польше средняя и начальная школа стала после манифеста 17 октября ареной ожесточенной борьбы мест-

488

ной общественности и русской администрации. Уступки правительства не ослабили, а наоборот, обострили конфликт. Местные власти считали необходимым «с русско-патриотической точки зрения» ограничить действие положения Комитета министров от 6 июня 1905 г., разрешавшего преподавание в школе польского языка и литературы. Между тем в польском обществе эти права стали толковать в расширительном смысле. В результате русской правительственной школе был объявлен бойкот94. Администрация ответила жесткими репрессиями, и в итоге попытки И.И. Толстого при поддержке Витте подготовить интегральную реформу польской школы успехом не увенчались95.

В то же время в Министерстве народного просвещения спешно разрабатывалась общая программа развития народного образования, представленная 30 декабря 1905 г. в Совет министров. Толстой считал необходимым «допустить в школах низшей и средней преподавание на родном языке учащихся при условии обязательного преподавания на русском языке: уроков русского языка, а также истории России, географии России и русской литературы»96. Совет министров одобрил эту программу, и в марте 1906 г. новые правила преподавания вступили в силу.

Головной болью Совета министров были различного рода межэтнические столкновения, в первую очередь еврейские погромы. Витте не решался взять на себя ответственность за решение еврейского вопроса. В разговоре с И.И. Толстым он в свойственном ему двусмысленном духе заявил: «Мы не имеем права предрешать вопроса, касающегося всего населения России, накануне созыва представителей всей страны... Должен, однако, сказать, что я в последнее время сильно разочаровался в евреях: я считал их умнее и практичнее... Они сами дают аргументы против себя в руки своих врагов»97. Тем не менее премьер попытался смягчить остроту вопроса отдельными мерами, направленными на облегчение положения евреев в черте оседлости. В январе 1906 г. Толстой поставил перед Советом министров вопрос об отмене процентной нормы для евреев в высших учебных заведениях98. Против этого выступил П.Н. Дурново, по мнению которого, «опубликование во всеобщее сведение распоряжения правительства о свободном допущении евреев в высшие учебные заведения невыгодно в политическом отношении: оно подымет бурю негодования в широких кругах и поведет к новым серьезным беспорядкам»99. Доводы Дурново убедили Совет министров. Окончательное решение оставалось за императором, который наложил резолюцию: «Еврейский вопрос должен быть рассмотрен в общей совокупности тогда, когда я признаю это благовременным»100.

Между тем начавшиеся еще в октябре 1905 г. погромы заставили правительство принимать срочные меры101. Большой резонанс

489

получил погром, вспыхнувший 13-14 января 1906 г. в Гомеле. Командированный для его расследования действительный статский советник Савич пришел к выводу, что причиной столкновения стало существование в Гомеле, с одной стороны, трех еврейских революционных партий, которые терроризировали весь город, а с другой - тайного «Союза русских патриотов»102. Дальнейшее следствие показало причастность к организации погрома жандармского ротмистра Подгоричани. Совет министров признал недопустимым для должностных лиц прибегать для противодействия революционным проявлениям «к способам явно противозаконным, приводящим к таким явлениям, как насилия и грабежи»103. На мемории Совета Николай II поставил 9 декабря 1906 г. хорошо известную резолюцию: «Какое мне до этого дело? Вопрос о дальнейшем направлении дела о гр. Подгоричани подлежит ведению министра внутренних дел»104.

Еврейский вопрос был и политической картой, которую стремились разыграть различные противоборствующие группировки в правительстве и вне его. Ярким проявлением этого стала история с погромными прокламациями, печатавшимися в Департаменте полиции. В январе 1906 г. Витте получил от бывшего директора департамента А.А. Лопухина информацию о том, что в нем под началом ротмистра Комиссарова действовала типография, выпускавшая «погромные листовки». Целью их издания якобы было «усиление реакции» среди умеренных кругов общества105. Витте решил замять дело, поручив Дурново провести неофициальное расследование106. При этом премьер явно не хотел раздувать скандал, получивший, однако, продолжение, когда шурин Лопухина товарищ министра внутренних дел кн. С.Д. Урусов оказался в отставке и был избран в I Думу, войдя в ряды кадетской партии. 3 мая 1906 г. в кадетской газете «Речь» был опубликован рапорт заведующего особым отделом Департамента полиции Н.А. Макарова министру внутренних дел о секретной типографии, печатавшей «погромные» прокламации. 8 мая Урусов выступил в Думе с обличительной речью. В правительство был направлен запрос о существовании такой типографии, а также о причинах произошедших в Вологде, Калягине и Царицыне беспорядков и еврейских погромов. Замять скандал удалось с большим трудом. Выступивший 8 июня с ответом на запрос Столыпин возложил всю ответственность на отдельных лиц, которые якобы действовали по собственной инициативе107.

Параллельно разворачивалась история с Белостокским погромом, начавшимся 1 июня и продолжавшимся три дня. Уже 2 июня 49 членов Думы внесли проект запроса по этому поводу министру внутренних дел. Выступавшие при его обсуждении обвиняли власти в прямой организации погромов или в попустительстве им и категорически отвергали возможность рассматривать национальную

490

вражду в качестве возможной причины беспорядков. Выдвигалось требование отставки правительства. Запрос единогласно был принят как спешный. Дума также поручила своей комиссии по расследованию незаконных действий должностных лиц немедленно собрать, сведения на месте погрома. Согласно официальному отчету думской комиссии, в ходе белостокского погрома были убиты 200 и ранены около 700 человек. В отчете особо указывалось на сговор местных властей с погромщиками и отмечалось, что войска и полиция отличались особой жестокостью и совершили массу бесчеловечных актов насилия108.

Внимание депутатов Думы привлекли также армяно-азербайджанские столкновения. 27 мая 1906 г. в Эривани в ходе беспорядков погибли 26 и были ранены 11 человек. Столкновения армян и азербайджанцев происходили и в других местах. На основании этих фактов 5 июня 1906 г. депутаты сделали запрос правительству, в котором подчеркивалось непрекращающееся попустительство участникам резни со стороны администрации, что привело к настоящей армяно-азербайджанской войне109. Таким образом, с началом работы Государственной думы появился новый фактор, влиявший на ситуацию в национальных регионах. Несмотря на свое негативное отношение к законодательному собранию, Совет министров должен был теперь действовать с учетом возможной реакции депутатов на политику правительства на окраинах.

Несмотря на то что Витте придавал решающее значение в деле успокоения окраин конфессиональной политике, основанной на принципе веротерпимости, во время его премьерства в Совете министров не было разработано ни одного законопроекта по этому вопросу. Вновь активизировать сзою деятельность в этом направлении правительство заставил проект основных положений закона «О гражданском равенстве», составленный депутатами I Государственной думы. Осенью 1906 г. в период лихорадочной работы правительства над программой реформ от имени МВД на рассмотрение Совета министров было внесено семь законопроектов о свободе совести. Особо острые споры среди министров вызвал законопроект об отношении государства к отдельным вероисповеданиям, предусматривавший свободу религиозной проповеди и отмену наказания за «совращение». «Вы не имеете права, - заявил Столыпину государственный контролер П.Х. Шванебах, - даже вопросы ставить на этом жаргоне! Неужели вы не видите, насколько такими вопросами вы глубоко оскорбляете религиозное чувство массы? И для чего это? Только, чтобы показать евреям и атеистам, что правительство не лыком шито и не заражено религиозным обскурантизмом?»110 Но Столыпин сумел настоять на своем. Итогом напряженной борьбы должно было стать законодательное оформление принципа свободы совести. Однако этого не произошло. В марте

491

1907 г. законопроекты были внесены во II Государственную думу, однако рассмотрены ею не были.

Столыпин сделал серьезную попытку решить и еврейский вопрос. В конце ноября 1906 г. в Совет министров был внесен законопроект «О пересмотре постановлений, ограничивающих права евреев». При этом задача добиться их полного равноправия не ставилась, поскольку считалось, что решить ее можно только постепенно и в общем законодательном порядке, тогда как данный законопроект предлагалось утвердить на основании ст. 87 Основных законов 1906 г. (т.е. в порядке чрезвычайном). Но даже такая ограниченная мера могла внести известное умиротворение в еврейскую среду. Особое значение имела бы отмена ограничения на передви-женР1Я евреев в границах черты оседлости, в том числе разрешение жить в сельской местности. Предполагалось расширение права выбора места жительства вне черты оседлости, в частности, для некоторых мастеров и ремесленников, а также членов их семей. Кроме того, авторы проекта считали возможным отменить ограничения на участие евреев в производстве и торговле спиртным, в горном деле и других промыслах, в управлении акционерными обществами, на владение и аренду недвижимости111.

При обсуждении проекта, как всегда, возникли острые разногласия и споры. И все же большинство членов Совета министров его одобрило. Направив журнал заседания на утверждение императору, министры были уверены в благоприятном исходе дела, полагая, что Столыпин «не решился бы поднять такой щекотливый вопрос, не справившись заранее со взглядом государя»112. Но 10 декабря 1906 г. Николай II вернул журнал Совета министров не утвержденным. В сопроводительном письме он писал: «Несмотря на самые убедительные доводы в пользу принятия положительного решения по этому делу, внутренний голос все настойчивее твердит мне, чтобы я не брал этого решения на себя. До сих пор совесть моя никогда меня не обманывала. Поэтому и в данном случае я намерен следовать ее велениям. Я знаю, Вы тоже верите, что «сердце царево в ру-цех Божиих». Да будет так»113. В тот же день Столыпин отправил императору ответное письмо. В нем он, пытаясь повлиять на императора, еще раз изложил те мотивы, которыми руководствовался в этом деле: «Еврейский вопрос поднят был мною потому, что, исходя из начал гражданского равноправия, дарованного манифестом 17 октября, евреи имеют законные основания домогаться полного равноправия; дарование ныне частичных льгот дало бы возможность Государственной думе отложить разрешение этого вопроса в полном объеме на долгий срок. Затем я думал успокоить нереволюционную часть еврейства и избавить наше законодательство от наслоений, служащих источником бесчисленных злоупотреблений»114. Столыпин настойчиво подчеркивал возможность негатив-

492

ной реакции общества, так как сведения об обсуждении проекта в Совете министров уже проникли в прессу, и просил императора, не обращая на себя огонь критики, не отвергать проект, а лишь передать его на рассмотрение Думы115. Николай II согласился с этими доводами, что, конечно, не изменило судьбы проекта. Очередная попытка сдвинуть с места решение одного из самых острых вопросов национальной политики закончилась так же безрезультатно, как и все предыдущие.

I! Дума, правительство и третьеиюньсхий переворот

Выборы во II Думу, проходившие в начале 1907 г., серьезно отличались от предыдущих. «Правительство изменить избирательный закон не решилось, а решило еще раз попытать счастья с прежним, что было и правильно, так как следовало подготовить умы к изменению закона», -утверждал Крыжановский116. Однако Столыпин не скрывал своих намерений в полной мере использовать «административный ресурс» для противодействия оппозиционным и содействия умеренным и правым партиям117. Первым из придуманных для этого легальных инструментов стали так называемые сенатские разъяснения Положения о выборах, несколько сужавшие представительство рабочих и крестьян в городской и землевладельческой куриях, ограничивавшие возможность использовать фиктивный ценз118 и т.п. По мнению Крыжановского, «толкования эти, если и представлялись иногда нажимом на внутренний смысл закона, с буквой его не расходились».

Другим средством общего характера была легализация правых и умеренных организаций («Союза русского народа», «Союза 17 октября», Партии мирного обновления) и отказ легализовать конституционно-демократическую партию (о революционных речи, естественно, не было). В результате кадеты формально лишались возможности развернуть широкою агитационную кампанию, но серьезно повлиять на исход выборов это не могло. Наоборот, как утверждал успешно прошедший в Думу Маклаков, «нельзя было придумать... лучшей рекламы, чем та, которую власть взяла на себя». Любое упоминание о партии на митинге (где теперь обязательно присутствовал полицейский чин) влекло за собой его роспуск или по крайней мере - лишение оратора слова. Но этим нередко устранялась и возможность критики кадетов слева и справа! В результате «важные проблемы, которые надлежало если не решить, то поставить, были забыты перед мелкой задачей не поддаться влиянию власти, дать ей урок»119. К тому же полицейские порой плохо понимали суть речей и легко становились объектом саркастических нападок ораторов. А.А. Кизеветтер с удовольствием вспоминал, как один из них перед началом митинга попросил «господина профессо-

493

pa» не издеваться над ним120. Впрочем, свою порцию критики кадеты все же получили: и революционеры, и «черносотенцы» воспринимали как основных противников именно их (а не друг друга)121.

Широко практиковались местной властью и более мелкие, но болезненные «уколы» - высылка оппозиционных кандидатов и выборщиков, лишение их избирательных прав (для чего достаточно было начать против них следственные действия) и т.д. Но такие меры, как признавал Маклаков, «только устраняли отдельных заметных людей и этим искусственно понижали состав Думы», но не могли сказаться «на общем исходе выборов»122. В гораздо большей степени на личный состав Думы повлияло то, что права быть избранными лишились все, кто подписал Выборгское воззвание, т.е. в первую очередь «цвет» кадетской партии. В результате лишь 32 члена (6%) I Думы оказались избранными во вторую.

Другим весьма серьезным отличием вторых выборов стало участие в них представителей революционных партий, признавших бессмысленность продолжения бойкота. При этом в стане социал-демократов не замедлили обнаружиться серьезные разногласия по вопросу об избирательной тактике. Большевики выступали за «левый блок», исключая из числа возможных союзников «контрреволюционную», по их мнению, партию кадетов. Меньшевики же считали не только возможным, но и желательным блокирование с кадетами, которое, полагали они, не только поможет избежать торжества правых, но и сдвинет влево самих кадетов. В различных избирательных округах верх брала та или иная тактика123.

В очень сложном положении накануне выборов оказались эсеры. Крах июльских выступлений, спад массового движения в деревне, явная неспособность эсеровских теоретиков дать адекватное объяснение происходящему в стране - все это вызвало настоящий внутрипартийный кризис. Давно зревший раскол в неонародническом движении стал фактом уже осенью 1906 г. Именно тогда образовались партия народных социалистов и Союз социалистов-революционеров-максималистов. При этом энесы «набирали сторонников из околоэсеровской публики, «третьего элемента земства», демократической интеллигенции города и деревни»124, т.е. из того слоя, для которого эсеры были слишком радикальны. Партия так никогда и не стала многочисленной (в начале 1907 г. она насчитывала около 1500 членов) и конкуренции эсерам составить не могла125.

В условиях внутреннего кризиса корректировка прежней тактики, в том числе и в отношении Думы, оказалась для эсеров весьма сложной задачей. Острыми спорами ознаменовался сначала II Совет партии (20 октября 1906 г.), а затем и II (экстренный) партийный съезд (Таммерфорс, 12-15 февраля 1907 г.). Если Совет принял решение участвовать в выборах, то съезд состоялся в то время, когда их итоги уже в основном были известны и на первый план выхо-

494

дил вопрос о думской тактике. И там и здесь дискуссии отразили противостояние «умеренных» (насколько этот термин вообще применим к эсерам) и ультрареволюционеров. Первые (их возглавлял В.М. Чернов) полагали, что в условиях спада массового движения Думу следует всемерно использовать как орудие пропаганды и разжигания революционных настроений (отсюда следовал вывод о необходимости организовать партийную фракцию). Вторые настаивали на усилении террора и отрицали за Думой всякое самостоятельное значение в продолжающейся, по их мнению, революции. Под влиянием эмоциональной речи Г.А. Гершуни, признавшего, что «народное движение зашло в тупик» и надежды на восстание в обозримом будущем нет, а потому Дума является «той соломинкой, за которую хватается утопающий», победила точка зрения «умеренных»126.

Левые отняли голоса в первую очередь у кадетов и беспартийных. В итоге сложился следующий состав Думы (всего было избрано 518 депутатов)127:

кадеты - 98                                                      польское коло - 46

трудовая группа - 104                                    мусульманская фракция - 30

социал-демократы - 65128                             октябристы и умеренные - 44

эсеры - 37129                                                   правые - 10

народные социалисты - 16                            беспартийные - 50

казачья группа -17                                        (в том числе 3 мирнообновленца)

Итоги выборов зафиксировали полевение Думы, неизбежное, как предсказывали еще весной 1906 г., при сохранении прежнего избирательного закона. Неожиданным можно было, пожалуй, считать только поражение «черносотенцев», располагавших определенной поддержкой в массах. Кадеты, чье представительство уменьшилось почти вдвое, должны были винить в этом не столько правительство, сколько крайние фланги политического спектра, а главное - самих себя. Сказывалась невнятная позиция, занятая партийным руководством после Выборгского воззвания,'и особенно перед выборами. Партийная конференция 28-30 октября 1906 г., разработавшая новую избирательную платформу, отказалась от лозунга ответственного (т.е. думского) министерства, заменив его «министерством, пользующимся доверием Думы». «Натиск» на власть должен был смениться ее «правильной осадой», что обусловливало необходимость «бережения Думы»130. При этом в условиях грозившего партии раскола было признано, что блокирование как с более левыми, так и с правыми партиями возможно только в виде

исключения.

А в первой половине января Милюкова пригласил к себе Столыпин и предложил ему сделку: кадеты осуждают политический терроризм а правительство дает согласие на легализацию партии (на декабрь и январь пришлась очередная волна террора). Лидер кадетов

495

выразил сомнение в тактической целесообразности такого шага, и премьер пошел еще дальше, заявив, что достаточно будет анонимной статьи в «Речи». И.И. Петрункевич, с которым Милюков решил посоветоваться, отверг эту возможность, заявив, что она скомпрометирует партию. Предложение Столыпина не было принято, однако слухи о переговорах просочились в печать и стали активно муссироваться левыми партиями131. Пресловутое «сидение на двух стульях» не могло благоприятно отразиться на популярности партии. Как писал Маклаков, кадетов подвело «стремление сочетать оба пути - конституционный и революционный, и оба противоположные пафоса. Этим они не удовлетворили ни тех, ни других»132.

И все-таки главным проигравшим в результате выборов был сам Столыпин. По воспоминаниям Коковцова, получая оптимистические (и как оказалось, неверные) донесения с мест о ходе выборов, премьер неоднократно говорил, «что он имеет надежду, что выборы окажутся гораздо более благоприятными в смысле распределения членов Думы по политическому их настроению, нежели это было в первой Думе»133. Тем сильнее был удар. Одобрение Думой его реформаторской программы становилось крайне маловероятным. Под вопросом оказывались и эффективность «политики умиротворения», и само существование думской монархии. В начале февраля «Русские ведомости» сообщали о якобы состоявшемся в Царском Селе совещании членов правительства с участием ближайшего окружения царя, где обсуждалось возможное развитие событий. Столыпин, утверждала газета, выразил надежду на то, что кадеты займут умеренную позицию, и это-де позволит изолировать левых и сохранит возможность сотрудничества правительства с Думой. После отъезда министров камарилья якобы обсуждала возможность смены кабинета134.

Расклад сил в Думе действительно был таков, что оставлял возможность для создания или очень зыбкого правоцентристского большинства (октябристы, умеренные, кадеты'и сочувствующие, Польское коло), или гораздо более мощного блока кадетов с левыми. Какой из вариантов был реалистичнее? Премьер всерьез надеялся, что осуществится первый135. По воспоминаниям же Маклако-ва, в среде кадетского руководства было распространено мнение, что «в Думе будет два большинства»: «По вопросам "тактики" мы будем голосовать с правыми, по вопросам же "программы" - с левыми»136. Нереалистичность этих «хитроумных» расчетов едва ли стоит доказывать.

Тактика кадетов проявилась уже накануне открытия Думы, 19 февраля, когда в доме кн. П.Д. Долгорукова собралось около 300 ее членов, представлявших кадетскую и левые фракции (большевики участвовать отказались). Речь шла о распределении постов председателя Думы и его заместителей. Собравшиеся одобрили кан-

496

дидатуру кадетов Ф.А. Головина на должность председателя и М.В. Челнокова - секретаря Думы. Заместителями председателя были намечены трудовики Н.Н. Познанский и М.Е. Березин. В итоге правым не позволили занять не только какую-либо руководящую должность, но даже ни один из постов помощника секретаря (при том, что Дума сама устанавливала их количество).

Современники практически единодушно оценивали Головина как человека, мало соответствовавшего должности председателя Думы. Выпускник юридического факультета Московского университета, родовитый дворянин и землевладелец, а с другой стороны -земец с колоссальным опытом работы на выборных должностях, активный участник различных оппозиционных кружков и организаций («Беседы», Союза земцев-конституционалистов), по «анкетным» данным он мог показаться идеальной, «сбалансированной» кандидатурой, не вызывающей отторжения ни у левых, ни у правых. В нормальной обстановке Головин, может быть, и был бы сносным председателем, но руководство II Думой явно было ему не по плечу. Ни внешность («с лихо завитыми усами и подпирающим подбородок воротником»), ни способности, ни авторитет его не шли ни в какое сравнение с качествами, которыми обладал, например, С.А. Муромцев. Да и сам он «на председательском месте чувствовал себя как на бочке с порохом вблизи падающих искр». Неудивительно, что перед каждым заседанием Головину, по его собственным словам, «хотелось какого-то чуда», которое избавило бы его от предстоявшего «мучения»137.

Уже первое, формальное заседание Думы 20 февраля ознаменовалось малоприятным инцидентом. При передаче депутатам высочайшего приветствия встала только правая часть Думы. И если поведение левых было закономерным, то отказ кадетов продемонстрировать уважение монарху можно было счесть важным показателем их настроя.

«И вот потянулись кои1марные дни, о которых и сейчас вспоминаю с тяжелым чувством.., - писал И.В. Гессен спустя десятилетия. -Торжественного настроения, которое окружало открытие I Думы, и в помине не было, вообще не было ни малейшего энтузиазма, все были настороже, и зал заседаний представлял странное зрелище, как будто силою втиснули в помещение, из которого заперт выход, чуждых, не выносящих друг друга людей, которые только и ждут напряженно какого-нибудь повода, чтобы сразиться и помериться силами»138. Оба крайних крыла, в последнюю очередь воспринимавшие Думу как законодательный орган, стали втягиваться в совсем не дипломатичные перебранки и взаимные оскорбления. Лишенные возможности что-либо решать, правые (среди которых выделялись своей скандальностью В.М. Пуришкевич и П.Н. Кру-пенский, а язвительностью - В.В. Шульгин) не стеснялись устраи-

497

вать демонстрации по любому поводу, для левых же Дума оставалась в первую очередь агитационным инструментом. «Сжатый этими двумя буйными и сильными крыльями», «сам по себе бессильный» кадетский центр представлял собой печальное зрелище139. Как это было не похоже на предыдущую Думу, где кадеты пользовались неоспоримым авторитетом и казались себе и наблюдателям (в том числе многим левым) явными лидерами!

Сравнение с предыдущей Думой было закономерным и неизбежным. Кадетским руководством, по тонкому наблюдению Маклако-ва, «вся вторая, "бесцветная" Дума рассматривалась только как дублер первой, "настоящей"»140. По установившемуся правилу, в заседаниях кадетской фракции участвовали не только члены ЦК, но и депутаты I Думы, для которых сама мысль об уступках правым или правительству была неприемлема и даже оскорбительна. В свою очередь, и крайний правый, и левый фланги Думы были мало расположены к сотрудничеству с кадетами. Левым довольно быстро стало ясно, что лидирующая роль в таком блоке неизбежно окажется у гораздо более подготовленных к публичной политической деятельности кадетов. Кроме того, у левых и кадетов, конечно, было принципиально различное отношение к задачам Думы. В результате вместо левоцентристского в Думе уже в марте сложился «народнический блок» (трудовики, эсеры, энесы). Влияние эсеров на трудовиков облегчалось тем, что 14 эсеровских депутатов изначально записались в Трудовую группу, составив в ней левый фланг и постоянно подталкивая ее в сторону более радикальных решений141.

Утром 2 марта, за несколько часов до выступления в Думе Столыпина (он должен был огласить правительственную декларацию) в зале заседаний Таврического дворца рухнула массивная штукатурка потолка. Если бы это случилось немного позже, сильно пострадали бы в первую очередь депутаты, сидевшие на правых и левых скамьях. Причиной катастрофы, как позднее выяснилось, была вибрация установленного на чердаке электрического генератора и ветхость самого потолка времен Екатерины II. Естественно, некоторые депутаты поспешили обвинить правительство в сознательном покушении на народных избранников или по крайней мере - в преступной небрежности. Заседания на время были перенесены в здание Дворянского собрания. Именно здесь 6 марта состоялась «первая серьезная встреча» Думы и правительства, как характеризовал выступление Столыпина Головин. «Если перечислить законопроекты, внесенные или вносимые правительством в Думу, о которых упомянул в своей речи Столыпин, то у слушателя могло получиться впечатление, будто правительство всерьез собирается превратить отечество наше в государство правовое, - должен был признать председатель II Думы. - ...В заключение Столыпин протя-

498

нул Думе свою руку, заявив, что правительство готово свой труд, добрую волю, накопленный опыт предоставить в распоряжение Государственной думы...»142 Правительственная декларация действительно была выдержана в спокойном и деловом тоне и сводилась к подробной характеристике законопроектов, внесенных на рассмотрение Думы. В прениях приняли участие лишь крайние фланги: «центр» молчал, предложив простой переход к очередным делам. Позицию левых ярче всего выразил лидер социал-демократической фракции И.Г. Церетели. Несмотря на ораторские способности выступавшего, суть его речи была очень примитивна: власть выражает интересы «кучки помещиков-крепостников», но чем больше она угнетает народ, «тем глубже растет революционное движение». В конце достаточно бурных прений слово вновь взял премьер. Это была короткая и, пожалуй, самая известная речь Столыпина (вероятно, она была набросана заранее). Правительству, сказал он, желательно найти почву для сотрудничества и общий язык с Думой. «Я отдаю себе отчет, что таким языком не может быть язык ненависти и злобы; я им пользоваться не буду». Правительство не уклоняется от ответственности и будет приветствовать разоблачение злоупотреблений, но не нападки, которые имеют целью вызвать у власти «паралич и воли и мысли» и «сводятся к двум словам, обращенным к власти: "Руки вверх". На эти два слова, господа, правительство с полным спокойствием, с сознанием своей правоты может ответить только двумя словами: "Не запугаете!"»143.

По словам Маклакова, «правительство в этот день на глазах у всех (и стоит добавить, несколько неожиданно для большинства самих его членов. - Авт.) обрело и главу, и оратора... Многим из нас только партийная дисциплина помешала тогда аплодировать»144. А Головин не мог после этого заседания избавиться от тяжелого чувства: казалось, что налицо полная победа правительства, непонятное молчание его собственной партии, и главное - отказ идти навстречу попытке премьера наладить с представительством рабочие отношения, в результате чего «бездна, разделявшая Думу и правительство, осталась по-прежнему без хотя бы и хрупкого моста»145.

Сухие статистические данные дают некоторое представление о работе II Думы. За 103 дня ее существования состоялось 51 пленарное заседание (за 72 дня работы I Думы их было 40). В Думу было внесено 287 правительственных законопроектов (в том числе 53 из 60 законов, изданных по 87 статье в междумский период). Из них одобрено было 20, отклонено 6, остальные не были рассмотрены (в том числе 54 не получили вообще никакого движения). Только три проекта были утверждены Госсоветом и императором (о контингенте новобранцев и два о продовольственной помощи). Что касается депутатской инициативы, то члены Думы внесли 44 «за-

499

конодательных заявления». 27 из них были переданы в комиссии, до общего собрания дошло лишь два, а принят, причем с серьезными нарушениями процедуры, был один (об отмене военно-полевых судов), к тому же лишенный практического смысла (через три дня после его одобрения срок действия Положения об этих судах и без того истекал). Кроме того, II Дума направила 36 запросов правительству (первая за более короткий срок сделала это около 350 раз)146.

Проблемы, оказавшиеся в центре внимания Думы, можно разделить (конечно, условно) на сугубо «политические», призванные воздействовать на общественное мнение, но не обладавшие или почти не обладавшие практическим значением, и «практические», которые, несмотря на возможность использования их в политических целях, не утрачивали от этого своего вполне конкретного смысла. В отношении предыдущей Думы эту грань провести было бы куда затруднительнее хотя бы потому, что ни тогдашнее правительство, ни сами депутаты, ни общество не допускали и мысли, что ее можно воспринимать как преимущественно законотворческий орган, как часть государственного механизма. Было бы, конечно, большим преувеличением утверждать, что такое восприятие утвердилось или хотя бы заметно проявилось во II Думе.. И все же разница была. И кадетская тактика «бережения Думы», разделявшаяся умеренными справа и слева, и возможность работать над конкретными законопроектами, и гораздо менее возбужденное настроение депутатов и публики - все это играло свою существенную роль.

В числе «политических» вопросов оказался в первую очередь уже упоминавшийся проект закона об отмене военно-полевых судов, обсуждение которого сразу вылилось в общую дискуссию о допустимости и пределах насилия со стороны как власти, так и революционных партий. Принципиальных защитников военно-полевого судопроизводства не нашлось даже среди правых, которые, однако, указывая на молчаливое или явное сочувствие кадетов революционному террору, обвинили их в макиавеллизме и лицемерии. Столыпин, понимавший, что само существование судов делает его политику мишенью для критики, согласился в своем выступлении с Маклаковым, который резонно утверждал, что суды эти, действующие якобы во имя охраны государственности, разрушают самые ее основы, заменяя право голым насилием и приучая к такой подмене людей. Более того, премьер попросил Думу осудить революционный террор, добавив, что «правительство примет меры для того, чтобы ограничить этот суровый закон только самыми исключительными случаями самых дерзновенных преступлений», и не будет пытаться продлить его действие. «Мы хотим верить, - говорил Столыпин, - мы должны верить, господа, что от вас услышим слово умиротворения, что вы прекратите кровавое безумство, что вы ска-

500

жете то слово, которое заставит нас всех стать не на разрушение исторического здания России, а на пересоздание, переустройство его и украшение»147.

Правые и премьер вновь поставили перед кадетами сложный вопрос об отношении к политическим убийствам. Даже Милюков признавал, что со стороны Столыпина это требование было не провокацией, а «условием продолжения его собственной политики» под давлением справа143. Среди правых кадетов было много тех (Маклаков, И.В. Гессен, П.Б. Струве, С.Н. Булгаков), кто в принципе готов был осудить террор, обставив это рядом условий. Тем не менее на заседании фракции 3 апреля было решено «уклониться от осуждения убийств по существу»149. В итоге никакой внятной позиции по этому поводу ни фракция, ни Дума в целом так и не заняли.

Окончательно переместился в сферу политическую и аграрный вопрос. Еще в марте в аграрную комиссию Думы был передан трудовический «проект 104-х», повторявший положения их перво-думского проекта и в целом отражавший энесовские идеи. Существенной корректировке подверглись кадетские предложения. Их «Проект 38-ми» был внесен в Думу лишь 30 апреля, спустя почти полтора месяца после начала прений по аграрному вопросу. Он по-прежнему строился на принципе принудительного отчуждения, но из него исчезли упоминания о «государственном земельном запасе», а возможность наделения землей увязывалась с наличием в уездах пригодных для этого площадей150. В результате кадетская программа стала еще более противоречивой и невнятной. Меньшевики по-прежнему высказывались за муниципализацию земли (впрочем, позиции социал-демократов в аграрных дебатах, по традиции, не отличались силой и убедительностью). Наконец, 3 мая был внесен эсеровский вариант решения аграрного вопроса, известный как «Проект 105-ти». Он был подписан 38 эсерами, 58 трудовиками (многие из которых, до того подписали «Проект 104-х»), шестью энесами, одним социал-демократом и одним беспартийным крестьянином. По сравнению со своими перводумскими предложениями эсеры пошли на некоторые уступки «частнособственническим инстинктам крестьян», что и обеспечило им более широкую поддержку151. Возможно, этот вариант программы социализации и был в отдельных частностях более умеренным по сравнению с «Проектом 33-х» (в основном это касалось трактовки уравнительности землепользования, трудовой нормы как максимума надела и темпов предполагавшегося преобразования), но суть его от этого, конечно, не изменилась. Отдельный вопрос, на который пока нет ответа, в какой мере беспартийные крестьяне способны были уловить эту разницу и как они ее интерпретировали. Тем не менее фактом остается гораздо большее влияние эсеров на крестьянских депутатов во II Думе по сравнению с первой.

501

10 мая по аграрному вопросу в Думе выступил Столыпин. Его речь не содержала никаких новых положений (если не считать таковым ставшую знаменитой фразу: «Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия»). Вся возможная критика в адрес кадетских и социалистических идей была озвучена задолго до того. Вместе с тем премьер давал понять, что ни о каких уступках не может быть и речи, и что правительство не позволит вести с думской трибуны агитацию в пользу захвата земель152. Непреклонность премьера в проведении своей аграрной программы не могла быть тайной для думцев. Еще в начале мая Челноков сообщал Маклакову, что Столыпин «помешался на аграрном вопросе». Он якобы сказал секретарю Думы: «Прежде я только думал, что спасение России в ликвидации общины, теперь я это знаю наверное. Без этого никакая конституция в России пользы не сделает». По мнению Струве, «в области политической и правовой он (Столыпин. - Авт.) готов идти на большие уступки, но от аграрных планов своих не откажется»153. Кадеты же не могли отказаться от идеи принудительного отчуждения. Встретившись с премьером, Маклаков пытался убедить его в том, что компромисс возможен на практической почве, при постатейном обсуждении закона, тем более что Столыпин признал возможность отчуждения в отдельных случаях. Однако в ходе думских прений Н.Н. Кутлер и А.А. Кизеветтер 26 мая вновь недвусмысленно подтвердили приверженность партии прежним целям в аграрном вопросе154. Компромисс так и остался мечтой нескольких правых членов кадетской фракции.

В числе «практических» вопросов центральным было принятие бюджета. Отклонив предложение левых отвергнуть его без обсуждения, кадеты выставили для «деловой» критики Кутлера, сделавшего карьеру в Министерстве финансов и, как предполагалось, разбиравшегося в этом очень специальном вопросе. Однако он допустил в своей критике ряд грубых промахов, позволивших Коковцову и Столыпину вдоволь над ним поиронизировать155. Сам же бюджет был, как и ожидалось, направлен в комиссию.

Обсуждение законопроекта о контингенте новобранцев неожиданно вылилось, пожалуй, в самый крупный в истории II Думы скандал. Социал-демократ А. Г. Зурабов, реализуя установку левых не упускать ни одной возможности для атаки на власть, 16 апреля выразил в прениях уверенность, что русская армия годится только для карательных операций, а «на востоке будет всегда терпеть поражения». Правые возмутились, резонно восприняв эту фразу (повторенную к тому же дважды) как оскорбление армии и императора, и Головин вынужден был прервать заседание, лишить Зурабова слова и даже следующим утром отправиться с извинениями к военному министру Редигеру.

Не только кадеты, но и многие министры были уверены, что этот инцидент переполнит чашу терпения Николая II и повлечет за

502

собой роспуск Думы. По сообщению Коковцова, на следующий день состоялось экстренное заседание Совета министров, участники которого, не исключая и Столыпина, сошлись во мнении, что роспуск неизбежен. Премьер лишь считал возможным отложить его до окончания разработки нового избирательного закона. А 24 апреля на очередном всеподданнейшем докладе Коковцов услышал от императора: «...Я сказал председателю Совета министров, что считаю вопрос о роспуске окончательно решенным, более к нему возвращаться не буду и очень надеюсь на то, что меня не заставят ждать дольше того, что необходимо для окончания разработки закона, который, по моему мнению, тянется слишком долго»156.

Дни Думы были сочтены, причем ощущение это было всеобщим. В среде эсеров наблюдалось «состояние безнадежности»157. На проходившем в мае 1907 г. в Лондоне V съезде РСДРП вопрос о подготовке нового вооруженного восстания не был даже включен в повестку дня, поскольку делегатам «было уже очевидно, что революция подходит к концу (хотя прямо об этом не говорилось)»153. Съезд занимался в основном теоретическими и внутрипартийными вопросами; о текущем политическом моменте сказано было очень мало.

Чем же объяснить тот факт, что Дума все-таки просуществовала до начала июня? Судя по имеющимся данным, Столыпин не особенно спешил с окончательным решением. При этом не подлежит сомнению, что он сильно рисковал. При дворе крепло недовольство его «нерешительностью», а внутри самого кабинета оппозицию возглавил государственный контролер П.Х. Шванебах, интриговавший против премьера. Еще в январе он изложил в записке, направленной императору, свою программу государственного переворота, предполагавшую «свободу рук» в отношении дальнейшей судьбы всего думского строя. Сторонником быстрого роспуска был и Коковцов (которого слухи прочили в преемники Столыпина)159.

Примерно в то же время состоялся и уже упомянутый разговор Столыпина и Маклакова. Премьер явно пытался понять, есть ли хоть какая-то надежда на образование в Думе работоспособного правоцентристского большинства. «Распускать первую Думу было непросто, - говорил он. - Трепов в глаза мне это называл "авантюрой". Сейчас же иным представляется "авантюрой" мое желание сохранить эту Думу. И я себя спрашиваю: есть ли шанс на успех? Есть ли вообще смысл над этим стараться?»160 Но уверения Маклакова, что смысл есть, уже были не в состоянии что-либо изменить. В близости финала едва ли кто-нибудь мог сомневаться. И несмотря на это, «правые» кадеты пытались что-то предпринять. «Теперь кажется непонятным неутомимое стремление уберечь Думу при полной уверенности, что она неминуемо будет распущена если не

503

сегодня, то завтра», - вспоминал И.В. Гессен, объясняя его страхом, что правительство решит «вообще ликвидировать народное представительство и придется начинать сначала, с истощенными силами и энергией»161. О том, что такой шаг будет «равносилен гражданской войне», не было и помину. Ситуация в стране за прошедший год действительно радикально изменилась...

Однако Столыпин все еще колебался, и когда в начале мая министры начали секретные совещания о порядке роспуска Думы и о новом избирательном законе, то, по словам Шванебаха, «получалось такое впечатление, что момент роспуска Думы отошел вдаль... Столыпин опять пожал сомнительные парламентские лавры своей речью по аграрному вопросу (10 мая. -Авт.) и, видимо, прислушивался к пению кадетских сирен...»162. Вероятно, прав был Маклаков, полагая, что премьер «инстинктивно или сознательно держался» за Думу, ибо чувствовал, что без создания в ней гипотетического реформаторского «центра» правая волна захлестнет и его начинания, и его самого163. И все-таки противодействия Столыпина роспуску преувеличивать не стоит. Пытаясь лавировать, перед правыми он должен был, напротив, демонстрировать решимость не мириться с Думой. Посетившим его «черносотенцам» он счел нужным заявить: «Необходимо, чтобы прошло некоторое время, пока Дума догниет на корню, тогда настанет удобный момент для ее роспуска»164.

Именно Столыпин, по-видимому, стал и инициатором разработки нового Положения о выборах, начавшейся, по некоторым данным, не позже осени 1906 г. Исполнителем оказался автор всех аналогичных законов СЕ. Крыжановский. С самого начала премьер стремился свести к минимуму обсуждение закона, поставив, насколько это было возможно, министров перед свершившимся фактом. Крыжановский разработал три варианта, один из которых (сделать базой выборов земские собрания) был отвергнут, поскольку император поставил задачу не лишать ни один из разрядов населения права голоса, да и сами земства всё еще не считались вполне надежными. Из двух других (последовательного проведения куриальной системы с перераспределением голосов или сохранения губернских избирательных собраний при обеспечении резкого преобладания в них крупных собственников) выбран был последний, названый кем-то «бесстыжим»165. Окончательный выбор 30 мая сделал император. Попытка Шванебаха и Коковцова, а также братьев Извольских добиться (по противоположным мотивам) «непредрешения» вопроса о будущих выборах успехом не увенчалась166. По иронии, в это время Дума наконец «занялась делом», приступив к обсуждению в общем собрании законопроекта о реформе местного суда.

1 июня Столыпин выступил в Думе, огласив постановление об устранении от участия в заседаниях 55 членов социал-демократиче-

504

ской фракции и немедленном привлечении к суду 16 ее представителей по обвинению в заговоре и подготовке военного мятежа. От Думы требовалось снятие с обвиненных социал-демократов депутатской неприкосновенности. Обвинение было если и не полностью сфальсифицировано, то во всяком случае являлось плодом полицейской провокации. В тот же день дело было передано в особую комиссию. Дума, конечно, не могла, не теряя достоинства, согласиться на огульное решение этого вопроса, да еще и в течение 24 часов, как требовал премьер. Но не дожидаясь ее решения, спешно разработанный пакет документов по роспуску был отправлен на подпись императору и вскоре возвращен им обратно с запиской, в которой, по слухам, задача правительства формулировалась весьма недвусмысленно: «Пора треснуть»167.

В ночь на 3 июня Столыпина посетили правые кадеты - Маклаков, Струве, Челноков и Булгаков. «Есть вопрос, в котором мы с вами все равно согласиться не можем, - сказал им премьер. - Это аграрный вопрос. На нем конфликт неизбежен, а тогда к чему тянуть?» На вопрос Челнокова, сможет ли он забрать из Таврического дворца сзои вещи, Столыпин улыбнулся: «Ведь вы не собираетесь в Выборг. С вами все будет по-хорошему». «Вы не ждете все-таки беспорядков и вспышек?» - спросил Маклаков. - «Нет. Может быть, чисто местные; но это не важно»168.

На следующий день был обнародован манифест, в котором Дума обвинялась во всевозможных действительных и вымышленных грехах. Государственный переворот (а именно им было введение нового Положения о выборах без санкции самих законодателей, что противоречило Основным законам) обосновывался недееспособностью Думы и тем, что «только власти, даровавшей первый избирательный закон, исторической власти русского царя, довлеет право отменить оный и заменить его новым»169.

Как и предвидел,Столыпин, никаких волнений роспуск Думы не вызвал. Казалось, что еще недавно бурлившая страна пребывает в летаргическом сне170. «Получилось даже впечатление, что население было просто довольно тем, что прекратилось то нервное состояние, в котором жила страна с февраля прошлого года, и каждый может спокойно заняться своим делом», - с удовлетворением вспоминал Коковцов171. Характерно, что вопреки решению ЦК думская фракция эсеров не собиралась демонстрировать свое неповиновение правительству и обращаться к народу с призывами к восстанию, «понимая неразумность и безнадежность такого рода действий»172. ЦК РСДРП также воздержался от призыва масс к открытому выступлению. Революцию можно было признать завершившейся...

505

Примечания

1  См.: Тютюкин СВ. Июльский политический кризис 1906 г. в России. М.,

1991. С. 60-66.

2 Цит. по: Там же. С. 62; Корнилов А.А. Воспоминания // Вопросы истории.

1994. №7. С. 124).

3 Милюков П.Н. Воспоминания. М., 1990. Т. 1. С. 401.

4  Тютюкин СВ. Июльский политический кризис. С. 70.

5 Там же. С. 70-85. Здесь же (с. 82) опубликован я подписанный текст воззва-

ния.

6 Милюков П.Н. Воспоминания. Т. 1. С. 403. Ср.: Винавер ММ. История Вы-

боргского воззвания (воспоминания). Б.м., 1913.

7 Оболенский В.А. Моя жизнь, мои современники, париж, 1988. С. 397.

8  Тютюкин СВ. Меньшевизм: страницы истории. М., 2002. С. 185-188; Леонов М.И. партия социалистов-революционеров в 1905-1907 гг. М., 1997. С. 314-317.

9 Милюков П.Н. Воспоминания. Т. 1. С. 404.

10  Тютюкин СВ. Июльский политический кризис. С. 88. н См.: Коковцов В.Н. Указ. соч. Кн. 1. С. 195.

12 Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого. М., 2000. С. 580.

13  Оболенский В.А. Указ. соч. С. 393.

14  Гессгн И.В. В двух веках. Жизненный отчет // Архив русской революции. Т. 22. Берлин, 1937. С. 235.

15 См.: Съезды и конференции конституционно-демократической партии. М., 1997. Т. 1: 1905-1907. С. 362-370, 486-492.

16  Тютюкин СВ. Июльский политический кризис. С. 89.

17  Крыжановский СЕ. Заметки русского консерватора // Вопросы истории. 1997. №3. С. 126.

18  Старцев В.И. Русская буржуазия и самодержавие в 1905-1907 гг. Л., 1977. С. 113-116; Шипов Д.Н. Воспоминания и думы о пережитом. М., 1918. С. 468-471.

is Кони А.Ф. Собр. соч. Т. 2. М., 1966. С. 360-374.

20 Из записхи П.А. Столыпину. Цит. по: Тютюкин СВ. Июльский политический кризис в России. С. 216.

21  См.: Тютюкин СВ. Июльский политический кризис. С. 94-124; Леонов М.И. Указ. соч., С. 309-316.                                                                                        ,

22 См.: BushnellJ. Mutiny amid repression. Bloomington, 1985. P. 212.

23   См.: Протоколь: Первой конференции военных и боевых организаций РСДРП. М., 1932. С. 271.

24 Второй период революции. М., 1961. Ч. 2. Кн. 1. С. 120.

25 См.: Найде С.Ф. Революционное движение в царском флоте. 1825-1917. М.; Л., 1948. С. 322.

26 См.: Рабочий класс в Первой российской революции 1905-1907 гг. М., 1981. С. 297.

27 Так, например, известно, что в июне 1906 г. было как минимум 739, а в июле - 683 крестьянских выступления (см.: Дубровский СМ. Крестьянское движение в революции 1905-1907 гг. М., 1956. С. 42).

28 Подробнее см.: Тютюкин СВ. Июльский политический кризис. С. 188-191.

29  См.: Рабочий класс в Первой российской революции 1905-1907 гг. С. 304-305.

3° См.: Там же. С. 331.

31 См.: Рабочий класс в Первой российской революции 1905-1907 гг. С. 332.

506

32 См.: СенчаковаЛ.Т. Крестьянское движение в революции 1905-1907 гг. М., 1989. С. 104-105.

33 См.: Липгвак Б.Г. Забытый источник по истории крестьянского движения в России второй половины XIX - начала XX в. // Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. 1970. Рига, 1977. С. 262.

34  См.: СенчаковаЛ.Т. Приговоры и наказы российского крестьянства 1905-1907 гг. М„ 1994. Ч. 2. С. 286.

" Гурко В.И. Указ. соч. С. 582.

36 Коковцов В.Н. Из моего прошлого. М., 1992. Кн. 1. С. 202.

37 Литература о Столыпине и его реформах огромна и разнообразна. Из новейших научных работ стоит упомянуть: Asher A. P.A. Stolypin. The Search for Stability in Late Imperial Russia. Stanford, 2001; Тюкавкин В.Г. Великорусское крестьянство и Столыпинская аграрная реформа. М., 2000. См. также рецензии СВ. Тютюкина, А.П. Корелина, П.Н. Зырянова и В.Н. Ратушняка на некоторые отечественные и зарубежные новинки «столыпинианы»: Отечественная история. 2003. № 4.

38  Крыжановский СЕ. Заметки русского консерватора // Вопросы истории. 1997. №4. С. 109.

39  Мейси Д. Земельная реформа и политические перемены: феномен Столыпина // Вопросы истории. 1993. № 4. С. 12. См. также: Корелин А.П. П.А. Столыпин и российское общество: политическая программа правительства и попытки ее реализации // Куда идет Россия?.. Власть, общество, личность. 2000. М., 2000. С. 40.

40 Крыжановский СЕ. Указ. соч. // Вопросы истории. 1997. № 4. С. 107.

41 Там же. С. 110.

42 ПСЗ РИ. Собр. 3. Т. XXVI. Отд. 1. № 28105.

43 Александр Иванович Гучков рассказывает. М., 1993. С. 46.

44 Гурко В.И. Указ. соч. С. 583.

45 Зырянов П.Н. Петр Столыпин. Политический портрет. М., 1992. С 48^9.

46 Беккер С. Миф о русском дворянстве. Дворянство и привилегии последнего периода императорской России. М., 2004. С. 270. Наиболее известные исследования этой организации: Manning R.T. The Crisis of the Old Order in Russia: Gentry and Government. Princeton, 1982; Соловьев Ю.Б. Самодержавие и дворянство в 1902-1907 гг. Л., 1981.

47 Корелин А.П. Предисловие // Объединенное дворянство. Съезды уполномоченных губернских дворянских обществ. Т. 1: 1906-^1908. М., 2001. С. 13.

48 Гурко В.И. Указ. соч. С. 586.

49 Коковцов В.Н. Указ. соч. Кн. 1. С. 202.

50 См.: Asher A. The Revolution of 1905. Vol. 2. Stanford, 1992. P. 245.

51  Гурко В.И. Указ. соч. С. 586-587; Особые журналы Совета министров царской России. 1906 год. М., 1984. С. 241-251.

52 Русское богатство. 1909. № 4. С. 80-81.

53 Зырянов П.Н. петр Столыпин. С. 36.

54 Леонов М.И. Указ. соч. С. 335.

35  П.А. Столыпин. Программа реформ. Документы и материалы. М., 2002 Т. 1. С. 28-32.

36 Гурко В.И. Указ. соч. С. 596.

37 П.А. Столыпин. Программа реформ. С. 102-106. 58 Там же. С. 380-385.

39 Гурко В.И. Указ. соч. С. 588.

60 Коковцов В.Н. Указ. соч. Кн. 1. С. 197.

507

61  Особые журналы Совета министров. 1906 год. С. 463^1-68.

62  См.: Зырянов П.Н. Крестьянская община Европейской России: 1907-1914. М., 1992; Корелин А.П. Указ. соч.

63 Зырянов П.Н. Петр Столыпин. С. 50.

«4 См.: Объединенное дворянство. Т. 1. 1906-1908. С. 298-518.

63 Цит. по: Бородин А.П. Объединенное дворянство и аграрная реформа //

Вопросы истории. 1993. № 9. С. 36. « См.: Королева Н.Г. Земство на переломе (1905-1907 гг.). М., 1995. С. 195- 196.

67 Там же. С. 192-193.

68 Корелин А.П. Столыпинская аграрная реформа в аспекте земельной собственности // Собственность на землю в России: история и современность. М., 2002. С. 279-280.

69  См.: Дякин B.C. Столыпин и дворянство (Провал местной реформы) // Дя-кин B.C. Был ли шанс у Столыпина? СПб., 2002. С. 149-189; Manning R.T. Op. cit. P. 302-305, 330-346.

70 Дякин B.C. Указ. соч. С. 156-159; Особые журналы Совета министров. 1907 год. М., 1984. Ч. 1. С. 74-81; П.А. Столыпин. Программа реформ. С. 252-280.

7> Коковцов В.Н. Указ. соч. Кн. 1. С. 210.

72 Особые журналы Совета министров. 1907 год. Ч. 1. С. 74—81.

73 Проекты опубликованы в кн.: П.А. Столыпин. Программа реформ. С. 293-319.

74 Крыжановский СЕ. Воспоминания. Берлин, б.г. С. 140-141.

75 См.: П.А. Столыпин. Программа реформ. С. 154—226; Особые журналы Совета министров. 1907 год. Ч. IV. С. 247-262.

76 Зырянов П.Н. Православная Церковь в борьбе с революцией 1905-1907 гг. М., 1984; CurtissJ. Church and State in Russia. 1900-1917. N-Y., 1940.

77  Фирсов С Л. Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х - 1918 г.) СПб., 2002; Иерей Георгий Ореханов. На пути к Собору. Церковные реформы и первая русская революция. М., 2002.

78 Иерей Георгий Ореханов. Указ. соч. С. 83-84, 93. "Там же. С. 111.

80 О священниках в Думе см.: Asher A. Op. cit. P. 332-336.

81  Иерей Георгий Ореханов. Указ. соч. С. 121-124.

82 Кривенъкий В. «Дашнакцутюн» // Политические партии России. Энциклопе-

дия. С. 177-178.

83 Бич М., Рудович С. Белорусская социалистичесая громада // Там же. С. 62-

65.

84  Революция 1905-1907 годов в национальных районах России. М., 1955. С.

173.

85 Постников Н.Д. Политические партии Прибалтики // История националь-

ных политических партий России. М., 1997. ее Там же. С. 187-188.

87 Там же. С. 183-184.

88 Веденеева В. Национальная лига // Политические партии России. Энциклопедия. С. 385-386.

89  Чмыръ С.Г. Украинская демократическо-радикальная партия: генезис, программа, тактика (90-е гг. XIX - 1909 г.) // История национальных политических партий России. С. 147-151.

90 ДамешекЛ.М. Землеустройство бурятского крестьянства Иркутской губер-

нии (1896-1917) // Бурятия XVII - начала XX вв.: экономика и социально-культурные процессы. Новосибирск, 1989. С. 90.

508

91  Исхаков СМ. Общероссийская партия мусульман//История национальных

политических партий. М., 1997. С. 214-228.

92 Красный архив 1925. № 4(5). С. 57-58.

93 П.А. Столыпин. Переписка. М., 2004. С. 107-109.

94 ГАРФ. Ф. 102 (Особый отдел). Оп. 233. Д. 999. Ч. 78.

95 Воспоминания министра народного просвещения графа И.И. Толстого. М.,

1997. С. 126-127, 133-134.

96 Там же. С. 211.

97 Там же. С. 22-23.

98   Совет министров Российской империи 1905-1906 гг. Документы и материалы. Л., 1990. С. 197.

99  Воспоминания министра народного просвещения графа И.И. Толстого. С. 148.

к» Там же. С. 196.

101 Совет министров Российской империи 1905-1906 гг. С. 280.

юз ГАРФ. Ф. 543. Оп. 1. Д. 566. Л. 2 - 4 об.

103 Там же. Л. 5 об.

i°4 Там же. Л. 2.

103 Лопухин А.А. Отрывки из воспоминаний. М., 1923. С. 81-84.

те Из архива СЮ. Витте. Воспоминания. СПб., 2003. Т. 2. С. 277-279.

107 Миндлин А. «Еврейская политика» П.А. Столыпина. М., 1996. С. 1-3.

i°8 Там же. С. 46; Asher A. The Revolution of 1905. P. 146-154.

,09 Зорин В.Ю., Аманжолова Д.А., Кулешов СВ. Национальный вопрос в Государственных думах России. М., 1999. С. 98.

110 Записки сановника (П.Х. Шванебаха) // Голос минувшего. 1918. № 1-3. С. 117.

'" Особые журналы Совета министров царской России. 1906 год. Ч. IV. М., 1982. С. 759-760.

i'2 Коковцов В.Н. Указ. соч. Кн. 1. С. 413-414.

113 Красный архив. 1924. № 5. С. 105.

"4 Там же. С. 106.

ч5 Там же. С. 107.

116  Крыжановский СЕ. Заметки русского консерватора// Вопросы истории: 1997. №3. С. 127.

117 Asher A. The Revolution of 1905. P. 274.

118 Как это пытался проделать Милюков, внезапно оказавшийся перед выбора-

ми... приказчиком книжного склада «Общественная польза». И9 Маклаков В.А. Вторая Государственная дума (воспоминания современника).

Париж, б. г. С. 60. '20 Кизеветтер А.А. На рубеже двух столетий. Воспоминания 1881-1914 гг.

Прага, 1929. С. 216. |2! Милюков П.Н. Воспоминания. Кн. 1. С. 416; Гессен И.В. Указ. соч. С. 238-

239.

122 Маклаков В.А. Вторая Государственная дума. С. 57-58.

123  Тютюкин СВ. Меньшевизм. Страницы истории. С. 196-197.

124 Леонов М.И. Указ. соч. С. 341.

123 См. также: Ерофеев Н.Д. Народные социалисты в первой русской революции. М., 1979.

™ Леонов М.И. Указ. соч. С. 344-352. ■

127 Демин В.А. Государственная дума России (1906-1917): механизм функционирования. М., 1996. С. 39. С незначительными вариациями эти данные, осно-

509

ванные на приложениях к стенографическим отчетам заседаний Думы, приводятся в большей части исследований. '28 В том числе 36 меньшевиков и 18 большевиков.

129 На самом деле численность эсеров в Думе была большей (62 человека), но некоторые из них «по тактическим соображениям» вошли в Трудовую и беспартийную группы. См.: Леонов М.И. Указ. соч. С. 363.

130 Шелохаев В.В. Кадеты - главная партия либеральной буржуазии в борьбе с

революцией 1905-1907 гг. М., 1983. С. 246-248; Zimmerman J.E. The Kadets and the Duma// Essays on Russian Liberalism/ Ed. Ch. E. Timberlake. Columbia Univ. Press, 1982. P. 127-131.

i3i AsherA. The Revolution of 1905. P. 289-291.

•32 Маклаков В.А. Вторая Государственная дума. С. 62.

133  Коковцов В.Н. Указ. соч. Кн. 1. С. 213.

134 Asher A. Op. cit. P. 285-286.

135  См.: Красный архив. 1924. № 5. С. 295-296.

136 Маклаков В.А. Вторая Государственная дума. С. 165.

•37 Воспоминания Ф. А. Головина о II Государственной думе // Исторический архив. 1959. № 4. С. 147.

138 Гессен И.В. Указ. соч. С. 241.

139 Воспоминания Ф.А. Головина. С. 148.

i40 Маклаков В.А. Вторая Государственная дума. С. 6S.

141 Колесниченко Д.А. Трудовики в период Первой русской революции. М., 1985. С. 196-233; Леонов М.И. Указ. соч. С. 368-370.

i42 Воспоминания Ф.А. Головина. С. 153. Текст речи Столыпина см.: Государственная дума 1906-1917. Стенографические отчеты. Т. II. М., 1995. С. 12-19.

143  Государственная дума 1906-1917. Т. II. С. 19-24, 43-44.

144 Маклаков В.А. Вторая Государственная дума. С. 95-96.

145 Воспоминания Ф.А. Головина. С. 154.

'46 Демин В.А. Указ. соч. С. 50-51; Шелохаев В.В. Кадеты - главная партия либеральной буржуазии. С. 271.

147 Государственная дума 1906-1917. Т. II. С. 67-69.

i48 Милюков П.Н. Воспоминания. Кн. 1. С. 423.

149 Шелохаев В.В. Кадеты - главная партия либеральной буржуазии. С. 270.

•50 Журавлев В.В. Проблемы земельной собственности в зеркале Государственной думы России: 1906—1917 // Собственность на землю в России: история и современность. С. 327-335.

151  Колесниченко Д.А. Указ. соч. С. 255-261.

152 Государственная дума 1906-1917. Т. II. С. 237-243.

153  Маклаков В.А. Вторая Государственная дума. С. 233.

154 Там же. С. 235; Государственная дума 1906-1917. Т. П. С. 264-268.

155  Государственная дума 1906-1917. Т. И. С. 135-143; Коковцов В.Н. Указ. соч.

Кн! 1. С. 220-222.

156 Коковцов В.Н. Указ. соч. Кн. 1. С. 229-230.

157 Леонов М.И. Указ. соч. С. 378.

158  Тютюкин СВ. Меньшевизм: страницы истории. С. 195.

159 Шванебах П.Х. Записки сановника // Голос минувшего. 1918.. № 1-2; AsherA.

The Revolution of 1905. P. 339-340.

160 Маклаков В.А. Вторая Государственная дума. С. 230.

161  Гессен И.В. Указ. соч. С. 249.

162 Шванебах П.Х. Указ. соч. С. 115-138.

510

163  Маклаков В.А. Вторая Государственная дума. С. 256.

164 В.В. Шульгин - последний рыцарь самодержавия. Новые документы из архива ФСБ // Новая и новейшая история. 2003. № 4. С. 87.

165  ПСЗ РИ. Собр. 3. Т. XXVII. Отд. 1. № 29242.

166 Шванебах П.Х. Указ. соч.; Крыжановский СЕ. Заметки русского консерва-

тора // Вопросы истории. 1997. № 3. С. 127-128.

167 Крыжановский СЕ. Воспоминания. С. 111. Впрочем, другими данными этот

слух не подтверждается. На самом деле Николай II якобы выразился гораздо дипломатичнее: «Твердость и решимость - вот что нужно показать России» (Королева Н.Г. Первая российская революция и царизм. Совет министров России в 1905-1907 гг. М., 1982. С. 173). Другой вариант этой исторической записки по памяти зафиксирован Коковцовым: «Наконец Я имею Ваше окончательное решение. Давно была пора покончить с этой Думой. Не понимаю, как можно было терпеть столько времени, и, не получая от Вас к моему подписанию указов, я начинал опасаться, что опять произошли колебания. Слава Богу, что этого не случилось. Я уверен, что все к лучшему». (Коковцов В.Н. Указ. соч. Кн. 1. С. 237-238).

'68 Маклаков В.А. Вторая Государственная дума. С. 246-247.

'«9 ПСЗ РИ. Собр. 3. Т. XXVII. Отд. 1. № 29240.

17° AsherA. The Revolution of 1905. P. 358-364.

"I Коковцов В.Н. Указ. соч. Кн. 1. С. 238.

172 Леонов М.И. Указ. соч. С. 379.