Положение дел в Польше в течение лета *

Тревожное положение дел в Варшаве, беспрерывно возобновлявшиеся уличные беспорядки, наконец, чувство собственного бессилия - не могли не подействовать разрушительно на здоровье наместника князя Михаила Дмитриевича Горчакова. И без того по своей природе нервный, рассеянный, забывчивый, он доведен был до такого удрученного состояния, что по временам впадал почти в беспамятство. К началу мая болезненное состояние его усилилось, и 18 (30) числа этого месяца он кончил жизнь на 68-м году от роду. Согласно предсмертному желанию покойного решено было перевезти тело его в Севастополь; потребовалось некоторое время на приготовление к этой перевозке, и потому вынос тела из Лазенковского дворца на станцию Варшавско-Венской железной дороги происходил лишь 27-го мая (8 июня) с подобающею торжественностью, а погребение на Севастопольском кладбище (на Северной стороне) совершилось 7-го июня.

* Далее в автографе зачеркнут следующий абзац: «В начале июня Великая Княгиня Александра Иосифовна с детьми выехала из Петербурга морем за границу. Великий Князь Константин Николаевич проводил ее до Киля, откуда возвратился в Петербург. Великая же Княгиня из Киля проехала чрез Ганновер, где навестила своего отца, герцога Саксен-Альтенбургского, а затем прибыла в Киссинген, где пользовалась минеральными водами. Впоследствии Ее Высочество отправилась на морские купанья, в Гиер (Hyeres).B половине же июня также выехала за границу Великая Княгиня Елена Павловна». (Прим. публ.) " В автографе первоначальный вариант заголовка: «Положение дел в Царстве Польском и Северо-Западном крае в течение лета». (Прим. публ.)

107

Еще накануне кончины князя Горчакова, по распоряжению из Петербурга, в должность наместника и главнокомандующего вступил временно, в ожидании приезда генерал-адъютанта Су-хозанета, старший из генералов Первой армии - начальник артиллерии генерал-адъютант Мерхелевич. Хотя он сам был чистейший поляк, однако же всегда служил честно и был на счету хороших строевых офицеров. Мое знакомство с ним началось с поступления моего на службу юнкером, когда он, в чине полковника, командовал 1-ю батарейного батареей лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады. Генерал Мерхелевич, извещая жителей Варшавы о своем временном вступлении в должность, убеждал их не нарушать спокойствия и выразился при этом, что «будет действовать с солдатскою совестливостью».

Но в самый день кончины князя Горчакова, 18 (30) числа, в Варшаве произошел опять переполох. По случаю праздника «тела Господня» (Corpus Domini) происходила процессия, сопровождаемая по обыкновению массою народа. В то время, когда голова процессии выходила на площадь Старого города, в толпе раздался крик, будто идут войска. Произошло страшное смятение, и сам архиепископ Фиалковский, шедший во главе процессии, так испугался, что лишился почти чувств. Обер-полицмейстер, протискавшись сквозь толпу, поспешил успокоить архиепископа, объяснив, что войска, стоявшие на площади замка, не тронулись со своих мест и что даже ружья оставались в козлах. Процессия продолжала свое следование; но на возвратном ее пути снова повторился тот же злоумышленный крик. Однако ж дело обошлось благополучно, и толпа спокойно разошлась.

С приездом в Варшаву генерал-адъютанта Сухозанета положение дел нисколько не изменилось. Как в самой Варшаве, так и в других городах Царства продолжались уличные буйства, пение запрещенных патриотических гимнов, всякие оскорбительные нападки на тех, которые не сочувствовали смуте и не подчинялись подпольной революционной власти. По случаю раннего отпуска учащихся на каникулы вся варшавская школьная молодежь, рассыпавшись по губерниям Царства, занесла туда усвоенные в Варшаве революционные замашки, и вот повсюду начались те же проделки. В некоторых местах были нанесены оскорбления военным офицерам и даже частям войск. Так в Калише, куда перемещен был один из полков, участвовавших в укрощении варшавских беспорядков, полк этот, при своем вступлении на новые квартиры, был встречен свистками и кошачьею музыкой. С июня по-

108

явились в некоторых частях Польши, преимущественно в местностях закрытых, лесистых, тайные агенты Мерославского, под видом нищенствующих или юродивых; в ночное время они имели совещания с помещиками, шляхтою, ксендзами о формировании кадров дружин для будущего вооруженного восстания.

В лагере польских эмигрантов совершилось 3(15) июля важное событие: претендент на польскую корону, глава партии «белых» - князь Адам Чарторыйский скончался в окрестностях Парижа, на 93-м году жизни. По этому случаю все поляки облеклись в глубокий траур; во всем Царстве Польском, в Париже, в Лондоне служили торжественные панихиды. Но смерть этого старца не имела никакого влияния на ход польского дела. «Le roi est mort, vive le roi»*, - гласит французская поговорка. Поэтому после смерти князя Адама немедленно же провозглашен был его преемником князь Владислав Чарторыйский, второй сын покойного князя, так как старший его сын всегда чуждался политики и держался в стороне от революционной агитации. Князь Владислав вступил вполне в роль претендента и главы партии «белых».

Лето прошло в Царстве Польском без особенных важных происшествий, но и без улучшения в чем-либо смутного положения края. Хотя генерал Сухозанет и писал в одном из своих писем ко мне от 9 (21) июля: «В настоящее время здесь совершенный штиль»59, однако ж в то же время заявлял, что считает недостаточным тогдашнее число войск в Царстве, и требовал подкрепления их. Между тем войска Первой армии, то есть 1-й, 2-й и 3-й армейские корпуса еще с самой зимы были приведены в военный состав. В действиях генерала Сухозанета не было заметно ни общего плана, ни особенной энергии; он ограничивался полицейскими мерами для устранения по возможности крупных нарушений спокойствия и порядка. По его ходатайству последовало 6(18) июня Высочайшее повеление о командировании московского обер-полицмейстера генерал-майора свиты А.Л. Потапова в Варшаву, для временного исполнения там обер-полицмейстерс-кой должности и для приведения в устройство тамошней распущенной полиции".

До чего доходила тогда распущенность всего вообще управления в Царстве Польском, может служить указанием циркулярное

* Король умер, да здравствует король. (Пер. с фр.)

** Исправление должности обер-полицмейстера в Москве было возложено на генерал-майора свиты графа Крейца.

109

предложение, которое генерал Сухозанет должен был дать 18 (30) июня директорам Правительственных комиссий о том, чтобы они строго наблюдали за подчиненными им чиновниками, не дозволяя им ношения национальных костюмов и революционных знаков, чтобы немедленно удаляли от должностей таких, которые не подчиняются означенному запрещению и не заслуживают доверия правительства. Большинство служащих поляков во всех ведомствах и учреждениях подчинялось более вожакам революционного движения, чем своим законным начальникам, которые, в свою очередь, не смогли быть слишком взыскательными к своим подчиненным и оказывали им всякие поблажки, опасаясь преследований со стороны крамольников. В этом отношении сам маркиз Велепольский, несмотря на свой самостоятельный и крутой характер, не составлял исключения: и он смотрел сквозь пальцы на предосудительное поведение своих подчиненных.

Положение маркиза Велепольского было весьма затруднительно; ни с которой стороны не находил он поддержки; с самим генералом Сухозанетом он не ладил и встречал явное нерасположение и недоверие во всем военном ведомстве. Приведению в исполнение Указа 14 (26) марта об учреждении советов губернских, уездных и городских представились непреодолимые препятствия в самом населении. В большей части местностей оно уклонилось от выбора делегатов в эти советы. Одни отказывались от участия в советах вследствие несочувствия к этим учреждениям, потому только, что они были учреждения правительственные; другие же - из боязни навлечь на себя преследование со стороны агитаторов. Таким образом весь план Велепольского оказался построенным на песке.

«Штиль», о котором писал Сухозанет в начале июля, был непродолжительным. В конце того же месяца неурядица в Царстве еще усилилась против прежнего. Начались уже политические убийства. 22-го числа, в день именин Государыни Императрицы, торжественное богослужение в варшавском кафедральном костеле было прервано пением патриотических гимнов, а вечером разбиты стекла в окнах иллюминованных казенных зданий. Затем, 30-го июля (11 августа), объявлено было жителям Варшавы, что предположенное празднование на следующий день годовщины Люблинской унии 1569-го года"60 не будет допущено, с угрозою, в

• 12-е число августа (нов. ст.) было признано годовщиной унии только потому, что в это число в 1569 году разъехались послы Сейма; но сам акт унии 1569 года был утвержден 30-го июня, а присяга принесена 1-го июля.

110

случае ослушания, употребления военной силы. Однако ж объявления эти были срываемы в присутствии полиции, и предположенные торжества состоялись безнаказанно.

В подражание тому, что происходило в Варшаве и других городах Царства Польского, начались с мая месяца и в Северо-Западном крае такие же дерзкие проделки польских агитаторов: те же церковные манифестации, ношение траура и польских национальных костюмов, сборища на улицах пред изображениями Богородицы и святых, с пением патриотических гимнов. Смелость и дерзость поляков возрастали ввиду бездействия плохой полиции и бессилия местной власти.

Уличные беспорядки в Вильне приняли 31-го июля довольно крупные размеры. Многочисленное сборище в предместьях города не только распевало запрещенные гимны, но и производило разные буйства. Несмотря на предупреждения и увещания начальства, подобные же беспорядки повторились 4-го и 6-го августа. В последний этот день дело дошло до употребления войска; из толпы начали бросать камни, и тогда приказано было солдатам действовать прикладами, а казакам нагайками. Толпа была рассеяна; но при этом было 6 человек раненых в толпе; в войсках же получили ушибы палками и камнями 1 офицер, 2 солдата и 3 казака.

Об этих происшествиях в Вильне распущены были умышленно преувеличенные слухи; явилось подложное воззвание от имени виленского католического епископа о совершении панихид за упокой будто бы убитых 6-го числа; тогда как в действительности ни одного убитого не было, и даже те шестеро, которые были показаны ранеными, поправились очень скоро.

Генерал Назимов признал нужным объявить Вильну на военном положении, а потом та же мера распространена на другие города и уезды: Гродну, Белосток, Бельск, Брест-Литовск. В то же время было опубликовано Высочайше утвержденное Положение Комитета министров об учреждении в западных губерниях временных полицейских судов, для преследования нарушений общественного порядка и спокойствия61. В мотивах этого распоряжения было объяснено, что административные взыскания за подобные проступки обыкновенно вызывают упреки в произволе со стороны местных властей; оставление же этих проступков безнаказанными дает возможность злонамеренным людям поддерживать волнение в легкомысленном слое населения. Вместе с тем установлены были некоторые правила в руководство местным

111

властям в случае объявления какой-либо местности на военном положении. Вслед за тем объявлен временный наказ уездным полициям на случай усиления народных беспорядков и открытого неповиновения толпы.

При всей мягкости и благодушии генерала Назимова меры, к которым он наконец должен был прибегнуть в Северо-Западном крае, показались в Петербурге неуместно крутыми. Тогда в высшем нашем правительстве, - как я уже говорил, - господствовало чрезмерно гуманное и уступчивое отношение к польскому движению. Новый министр внутренних дел статс-секретарь Валуев, поддерживаемый шефом жандармов князем В.А. Долгоруковым и некоторыми другими влиятельными сановниками (в том числе и князем Александром Михайловичем Горчаковым), провозглашал политику примирения, успокоения, «привлечения местных консервативных элементов» и потому порицал распоряжение генерала Назимова относительно объявления некоторых местностей на военном положении. По этому поводу генерал Назимов в письме к князю В.А. Долгорукову от 11-го августа высказал ему мнение, что «система сделок между правительством и населением края, основанная на взаимных уступках, ведет только к уничтожению достоинства и чести правительства, которое в глазах народа теряет постепенно свой авторитет...» Назимов приводил пример Царства Польского; вместе с тем указывал шефу жандармов на «существование в самом Петербурге многочисленной и влиятельной партии людей злонамеренных, стремящихся к ниспровержению законной власти и государственного порядка», на происки католического духовенства и некоторых уроженцев Северо-Западного края, пользующихся доверием петербургских властей и злоупотребляющих этим доверием. В доказательство того приводился тот факт, что все предположения правительства и самые секретные бумаги, относящиеся к тому краю, делаются немедленно известны полякам.

Все эти указания генерала Назимова были вполне основательны и подтвердились позднейшими фактами. Но петербургские покровители поляков не хотели открыть глаза на происходившую вокруг них самих подпольную работу. В том же августе статс-секретарь Валуев счел нужным командировать в северо-западные губернии своего чиновника (статского советника Стороженко) с секретным поручением проверить на месте донесения генерала Назимова о неблагонадежном положении края, а вслед за тем, по неизвестной причине и без предварительного сношения с генерал-губернатором, удалил гродненского губернатора действительного статского со-

112

ветника Шпейера. Генерал Назимов, обиженный такими действиями министра внутренних дел, жаловался Государю, и Валуев должен был потом написать извинительное письмо.