Лето в Петербурге

В продолжение пребывания Государя в Москве я предался вполне возложенным на меня новым обязанностям и погрузился в пучину дел Военного министерства, не пропуская притом ни одного заседания Военного Совета и других высших учреждений, в которых мне следовало присутствовать за военного министра. Моя семья переселилась на лето в один из флигелей Каменностровс-кого дворца Великой Княгини Елены Павловны, которая, уезжая за границу, предложила мне это помещение. Такое любезное предложение принял я с искреннею признательностью; здесь моя семья имела все удобства дачи, оставаясь в черте города; я же мог, в отсутствие Государя, постоянно жить вместе с семьей, не удаляясь от места моих вседневных служебных занятий.

По обыкновению Петербург совершенно опустел с наступлением лета. После отъезда брата Николая за границу, а сестры Мордвиновой в псковское имение в городе не оставалось никого из близких нам. Лучшие наши друзья- И.П. Арапетов, А.В. Голов-нин и другие также отправились за границу. Разъехалась и большая часть моих ближайших сотрудников по службе, то есть директоров департаментов Военного министерства; должности их исправляли вице-директоры. Директор канцелярии генерал-майор свиты Александр Федорович Лихачев уехал в отпуск, с намерением не возвращаться к своему посту*, должность его исправлял вице-директор полковник Дмитрий Сергеевич Мордвинов -оказавшийся, к большому моему удовольствию, человеком дельным и способным. Директор Комиссариатского департамента генерал-майор свиты граф Канкрин уехал за границу лечиться от своей болезненной тучности и также не рассчитывал оставаться в своей должности". Вместо него департаментом управлял вице-директор действительный статский советник Мейснер - человек совершенно неспособный. Генерал-адъютант Э.И. Тотлебен объезжал крепости на юге России, а потом должен был осмотреть крепости в Царстве Польском и т.д.

Между тем в министерстве разрешались в то время дела довольно важные и сложные; мне приходилось взяться за все разом. По всем департаментам шла кропотливая работа по сокращению смет. В Комитете министров я должен был отстаивать Военное

'30-го августа он был назначен начальником 1-й кавалерийской дивизии. "Он умер за границей 28-го октября.

130

министерство от придирчивых нападок государственного контролера генерал-адъютанта Н.Н. Анненкова, который со свойственным ему педантизмом привязался к давнопрошедшей операции Новикова (известного морского офицера) по комиссариатскому заготовлению сапожного товара. В Государственном Совете первым моим дебютом было - провести предположенные Артиллерийским департаментом изменения в существовавшем с давних времен порядке заготовления буртовой селитры. Оба эти дела вызвали большие прения и разрешились вполне успешно. К тому же времени подошло сложное и кляузное дело по винному откупу на Дону72, а также и упомянутое выше затруднение, встреченное со стороны казаков Кубанского войска в исполнение предположенного переселения за Кубань. Таковы были первые серьезные дела, с которыми пришлось мне встретиться при самом вступлении в управление министерством.

В Государственном Совете, в последний период сессии пред наступлением вакантного времени, наиболее интересными вопросами были: преобразование системы винных откупов73 и изменение договора с Главным обществом железных дорог74. По первому предмету положено было, в отмену откупов, ввести в действие с 1-го января 1863 года составленное особою комиссиею новое Положение об акцизной системе. Положение это было объявлено указом 4-го июля. Относительно же железных дорог обсуждалось представление главноуправляющего путей сообщения и публичных зданий генерал-адъютанта К.В. Чевкина об исключении из договора 1857 года с означенным Обществом предоставленного ему сооружения двух линий: Московско-Феодосийской и Либавской (которую предполагалось направить от Ли-бавы к которому-либо из пунктов первой линии: Курску или Орлу). К сооружению первой из этих двух линий уже было при-ступлено; но между Обществом и Главным управлением путей сообщения возникли сильные пререкания. Генерал Чевкин восстал против французского Общества, и в течение зимы 1860-1861 годов начатые работы были остановлены. К сооружению же Либавской линии не было и приступлено. Государственный Совет положил утвердить предположенные Главным управлением изменения в договоре с Обществом, и впоследствии (2-го августа) эти изменения были объявлены общему собранию акционеров*.

' Окончательный указ обнародован лишь 3-го ноября 1861 года.

131

Отмена постройки означенных двух линий, особенно же Феодосийской, принята была в публике с некоторым сожалением, несмотря на общее несочувствие к Главному обществу, во главе которого стоял француз Колиньон. Всеми признавалась первостепенная необходимость железнодорожной линии от центра России к одному из черноморских портов. В то время мы были еще крайне бедны относительно железных дорог: кроме Николаевской линии, соединявшей обе столицы и выстроенной казенным способом с замечательной прочностью и роскошью, да небольшой подгородной дороги от Петербурга до Павловска, строились Главным обществом пока только две новые линии: из Москвы на Нижний и от Петербурга к Варшаве, с ветвью за границу на Кенигсберг. Первая была доведена в 1861 году до Владимира, и первый поезд по этому участку был пущен 14-го июня. Из второй же линии к началу этого года было открыто движение лишь до Динабурга, и то в зимнее время оно нередко прерывалось снежными заносами; в апреле же (10-го числа) пущен первый поезд из Ковны до Вержболова. Замечательно, что ранее соединения центра государства с окраинами уже существовала дорога от австрийской границы до Варшавы и строилась дорога от Варшавы на Бромберг. Кроме того, по инициативе Военного министерства, приступлено было в этом году к постройке железной дороги от Аксайской станции на Дону к Грушевским каменноугольным копям, на счет войска Донского*.

Упоминаю здесь о тогдашнем положении железнодорожного дела в России потому, что в то время Военное министерство уже вполне сознавало стратегическую важность будущей железнодорожной сети. Бедственная для нас Крымская война наглядно выказала, чего могли мы ожидать и впредь в случае новой войны, при нашем бездорожье, когда Западная Европа была уже исчерчена рельсами по всем направлениям. В русском обществе возбужден был живой интерес к железнодорожному делу, в котором заключался, по общему убеждению, ключ к возрождению экономического благосостояния государства. В этом, почти исключительном, случае интересы военные и экономические совпадали, по крайней мере в общем стремлении к скорейшему снабжению России железнодорожною сетью, хотя в частности, в выборе того или другого направления мнений, иногда виды Во-

'Высочайшее утверждение этой линии последовало 18-го декабря 1860-го года.

132

енного министерства и расходились с требованиями экономическими. Вот почему в то время сильно сетовали на главноуправляющего путей сообщения генерал-адъютанта Чевкина за то, что он тормозил железнодорожное дело своим мелочным педантизмом. Дело в том, что К.В. Чевкин, человек умный, но крайне самолюбивый, покровительствуя сначала французской компании, потом разочаровался на ее счет, вошел в раздражительные пререкания с Колиньоном и сделался чрезмерно осторожным и недоверчивым во всех новых железнодорожных предприятиях. Военному министерству приходилось впоследствии, почти всякий раз, когда возбуждался вопрос о направлении новых железных дорог, встречать в лице генерала Чевкина упорного противника.

10-го июня Государь с семейством возвратился из Москвы в Царское Село, где провел остальную часть месяца, а потом переселился в Петергоф и по временам приезжал в Красное Село. В Петербурге Государь бывал редко. 27-го июня Их Величества с детьми посетили мануфактурную выставку, открытую с конца мая в залах биржевого здания на Васильевском острове. Подобные выставки открывались периодически то в Петербурге, то в Москве.

После посещения Их Величеств петербургская выставка была закрыта 30-го июня.

План распределения местных сборов войск в этом году был составлен по особому соображению, под влиянием тех опасений, которые первоначально возбуждало освобождение крестьян из крепостного состояния: признавалось нужным так располагать войска, чтобы повсеместно имелась под рукой местного начальства достаточная военная сила, на случай возникновения беспорядков и волнений. Предосторожность эта оказалась напрасною; но в течение лета некоторые перемещения войск были вызваны соображениями совсем иного рода. Вследствие смут, происходивших в Царстве Польском и Северо-Западном крае, решено было передвинуть в Царство гусарскую бригаду 1-й кавалерийской дивизии и драгунскую бригаду 2-й, а потом еще две пехотных дивизии - 2-ю и 7-ю. В Северо-Западном же крае войска усилены из внутренних губерний 12 батальонами, частью действующими, частью резервными. В резервных дивизиях батальоны приводились в тысячный состав.

В Красносельском лагере войска гвардии, по заведенному с давних времен порядку, собрались в первых числах июня (артил-

133

лерия с начала мая). Всеми войсками этого сбора, за отсутствием командира Гвардейского корпуса генерал-адъютанта Плаутина, командовал Великий Князь Николай Николаевич - командир Гвардейского резервного кавалерийского корпуса, состоявшего из обеих гвардейских кавалерийских дивизий: кирасирской и легкой. Дивизиями тогда командовали: 1-ю пехотною - генерал-адъютант Гильденштуббе, 2-ю пехотною - генерал-адъютант барон Бистром, 3-ю пехотною- генерал-лейтенант Павел Иванович Корф, 1-ю кавалерийскою- генерал-адъютант граф Бре-верн де Лагарди и 2-ю кавалерийскою - генерал-лейтенант барон Бюлер.

Приехав 8-го июля с Государем в Красное Село на парадную «зарю», я был удивлен совершенно изменившимся видом лагеря, против былых времен, когда я служил в войсках гвардии. При Великом Князе Михаиле Павловиче строжайше преследовалось все, что только могло доставить удобство и украшение летней стоянке гвардии; посадка деревьев, устройство бараков и тому подобные улучшения считались чуть не преступлением. Теперь же разведены тенистые рощи, устроены навесы для солдатских столовых, кухни, офицерские бараки и т.д. Ветвь Петергофской железной дороги подвозит пассажиров к самому Красному Селу. Наконец, выстроен даже театр, где даются представления петербургскою русскою труппой. Все это было немыслимо в наши молодые годы. К исходу лагеря происходят офицерские скачки, о которых в прежнее время не было помина; в эти дни съезжается в Красное Село масса публики из Петербурга и окрестностей. В 1861 году скачка происходила 30-го июля.

Мой образ жизни совершенно изменился с приезда Государя из Москвы. Ежедневно ездил я с докладом в Царское Село, Петергоф или в Красное Село; иногда ночевал там, а в Красном даже проводил по нескольку дней сряду, так что в течение двух месяцев, с 10-го июня по 6-е августа, я редко виделся со своею семьей. В этой подвижной жизни, а еще более в придворной обстановке - все было для меня непривычно. Не знаю, как выдержал бы я эту жизнь постоянной суеты, при массе служебных занятий, если б не ободряли меня благосклонное расположение и доверие самого Государя и внимание Императрицы.

Занятия мои по управлению министерством в первое время усложнялись, как уже сказано, отсутствием большей части моих

134

ближайших сотрудников, а еще более отношениями моими к генералу Сухозанету, который, несмотря на свои заботы в Варшаве, продолжал и вдали интересоваться ходом дел в министерстве. Я должен был вести с ним постоянную переписку, сообщать ему обо всех подробностях дел и спрашивать его мнение или согласие на предположенные распоряжения. Я не скрывал от него беспорядков, которые встречал каждый день в департаментах, особенно же в Комиссариатском. Беспрестанно поступали от войск жалобы на неудовлетворение их предметами обмундирования, и по этому поводу велась бесконечная переписка. Бухгалтерия не могла свести счетов. В письме от 21-го июня я заявил генералу Сухозанету, что нахожу невозможным так тянуть долее дело и признаю необходимым произвести серьезную ревизию департамента, а затем приступить к преобразованию его.

Сверх ожидания, генерал Сухозанет, в ответном письме от 29-го июня75, вполне одобрил мое предложение и вместе с тем указал на тех лиц, которых рекомендовал на места директоров департаментов. В первых числах июля, при одном из моих докладов Государю в Красном Селе, я доложил об этой переписке моей с генералом Сухозанетом и испросил Высочайшее разрешение поручить ревизию Комиссариатского департамента тайному советнику Якобсону, который тогда не занимал никакой должности * и был на списке рекомендованных мне генералом Сухозанетом кандидатов в директоры означенного департамента. Я предполагал обревизовать впоследствии и другие департаменты. Государь вполне одобрил эту меру и внимательно расспрашивал о делах, которые наиболее озабочивали меня. Его благосклонность и доверие поддерживали во мне бодрость; а при такой мощной опоре я мог относиться с пренебрежением ко всем доходившим до меня слухам об интригах, которые уже тогда велись с тою целью, чтобы удалить меня из Петербурга".

* Иван Давидович Якобсон был назначен 30-го мая «заседающим в Военном Совете с правом голоса».

* Н.А. Новосельский писал мне из Дрездена (куда он ездил для личных объяснений с фельдмаршалом князем Барятинским по делу о пароходстве на Риони и Кубани), что в бытность свою в Петербурге он убедился в интригах против назначения моего военным министром и что для этой цели возбуждалось предположение о назначении меня «помощником» наместника и главнокомандующего на Кавказе76. Таким замысловатым способом были бы достигнуты разом две цели: и князь Барятинский мог бы долее оставаться за границею для лечения, и я был бы удален из Петербурга.

135

В половине июля получено было известие о предстоявшем приезде в Петербург фельдмаршала князя Барятинского. Эта новость была совершенною неожиданностью после недавно еще приходивших из Дрездена сведений о состоянии его здоровья. Еще 14 (26) июня он сам писал мне: «Здоровье мое нисколько не поправляется, хотя Вальтер и подает надежду на мое выздоровление, но требует на это так много времени, что это приводит меня в отчаяние. Я приехал сюда, не владея одною ногой; теперь же к этому прибавилась страшная боль в обеих руках, так что меня с большим трудом переносят с кровати на диван, с дивана на кровать и еще с большим трудом сажают всякий день в ванну...» Затем, в письме от 30-го июня (11-го июля) он писал: «Мое здоровье поправляется медленно. К прежним способам лечения присоединилось с некоторых пор электричество. Я не могу вам сказать, до какой степени оно меня ежедневно расстраивает. Надо ждать, что будет дальше, и я жду терпеливо, покоряясь воле Государя - слушаться медиков. Опасаюсь только, что все это будет долго продолжаться...» В конце июня фельдмаршал вызвал к себе в Дрезден некоторых из служивших при нем лиц: В.А. Инсарско-го, А.А. Харитонова, а также Н.А. Новосельского, для объяснений с ними по разным кавказским делам, особенно интересовавшим князя Барятинского; также имел он свидание с В.П. Бут-ковым - 14-го же июля - ровно месяц после приведенной выше печальной картины его болезненного состояния, - получаю от него телеграмму с извещением о том, что доктор Вальтер разрешил ему ехать на несколько недель в Петербург, но противится поездке в Крым. На другой же день, 15 (27) июля, князь Барятинский выехал из Дрездена на Берлин и Штетин, откуда морем прибыл 20 июля в Петербург.

В этот день Государь находился в Красном Селе, и там получил я телеграмму об ожидаемом в тот же вечер прибытии фельдмаршала. Помещение для него было приготовлено в Петергофе, куда Государь и уехал на другой день (это был канун именин Императрицы). Я также поспешил явиться к своему прежнему начальнику и нашел его в лучшем состоянии здоровья, чем ожидал. Хотя он почти не двигался, однако ж имел вид бодрый, с обычною живостью говорил о кавказских делах и подавал полную надежду на выздоровление. Приезжая ежедневно в Петергоф с докладами, я часто виделся с фельдмаршалом; он был со мною весьма любезен; по обыкновению много говорил и мало слушал. В Петергофе он оставался до самого дня отъезда Государя в Крым.

136

Государь был чрезвычайно озабочен выбором лица на должность наместника в Царстве Польском и главнокомандующего 1-ю армией. Временное управление генерала Сухозанета не могло продолжаться. Ежедневные тревоги варшавской неурядицы были не по силам болезненному старику; нужен был человек со свежими силами, с энергией*. После долгих колебаний выбор остановился на генерал-адъютанте графе Карле Карловиче Ламберте, занимавшем должность председателя «временного распорядительного Комитета по устройству южных военных поселений». Это был еще молодой генерал-лейтенант, сохранивший ловкость и щеголеватость блестящего гвардейского офицера. До назначения на упомянутую должность - упразднителя военных поселений - он был командиром лейб-гвардии Конного полка и не имел случая оказать какие-либо особые заслуги, ни боевые, ни административные. Трудно решить, на каких соображениях основан был выбор на высокий и трудный пост наместника и главнокомандующего; разве на том предположении, что он, как сам католик и человек со светским лоском, мог легче другого понравиться полякам? Конечно, это была иллюзия; да и вся система, принятая тогда нашим правительством относительно Польши, была такою же иллюзией.

Граф Ламберт, вызванный в Петербург, прибыл в конце июля и начал знакомиться с делами, готовиться к предназначавшейся ему должности. 6-го августа состоялось назначение его «исправляющим должность наместника в Царстве Польском и командующим 1-ю армией», с производством в чин генерала от кавалерии, хотя он был в числе младших генерал-лейтенантов. На место его, председателем временного комитета назначен генерал-майор Россет, бывший офицер гвардейской конной артиллерии и потом служивший по Министерству государственных имуществ. Тем же приказом 6-го августа генерал-адъютант Сухозанет, согласно настойчивым его просьбам, уволен в отпуск за границу для лечения, с награждением орденом Св. Андрея Первозванного, при лестном рескрипте.

Генерал Сухозанет с нетерпением ожидал прибытия на смену ему молодого наместника, тем более, что он намеревался еще воспользоваться лечением заграничными минеральными водами и боялся упустить удобное для того время года. Граф же Ламберт

* В автографе зачеркнут конец фразы: «<> с гибким, находчивым умом». (Прим. публ.)

137

не торопился выездом из Петербурга, где он продолжал знакомиться с делами вверенного ему управления и старался подобрать себе надежных сотрудников. В особенности важно было для него замещение должности главного директора Правительственной комиссии внутренних дел, вместо генерал-майора Гечевича, и должности варшавского генерал-губернатора, временно возложенной на начальника главного штаба 1-й армии генерал-лейтенанта Крыжановского. Граф Ламберт предложил обе эти должности генерал-адъютанту Герстенцвейгу, с которым был с молодых лет в товарищеских отношениях. Выбор был недурен: Герстенцвейг был умен и твердого характера. Хотя Военное министерство лишалось в нем самого дельного работника, можно сказать, главного своего столпа, однако ж нельзя было противиться новому назначению Герстенцвейга, так как дела в Польше имели в то время первостепенную важность. На открывшуюся в министерстве должность дежурного генерала, то есть директора Инспекторского департамента, сам Государь указал мне генерал-майора свиты графа Федора Логгиновича Гейдена, который незадолго пред тем (6-го июня) был уволен в пятимесячный отпуск за границу, с отчислением от должности начальника штаба Гренадерского корпуса*. Графа Гейдена я знал молодым офицером Преображенского полка, причисленным прямо по выпуске из Пажеского корпуса к Гвардейскому генеральному штабу; с тех пор я не имел с ним никаких сношений; но знал его по отличной репутации, оправданной им на деле в должности начальника корпусного штаба.

Граф Ламберт и Герстенцвейг выехали из Петербурга 12-го августа, а с прибытием их в Варшаву генерал Сухозанет на другой же день, 14-го (26) числа, сдав должность свою, отправился за границу, чрез Дрезден, в Вильдбад, где по совету врачей предпринял лечение.

2-го августа Императрица выехала из Петергофа в Крым с младшими детьми: Великими Князьями Сергеем и Павлом Александровичами и Великою Княжною Марией Александровной. Свиту ее составляли обер-гофмаршал граф Андрей Петрович Шувалов, фрейлины княжна Александра Сергеевна Долгорукова и Анна

* На эту должность тогда же был назначен генерал-майор свиты Николай Геннадьевич Казнаков.

138

Федоровна Тютчева. Состояние здоровья Ее Величества не позволяло ей ехать скоро; каждую ночь поезд останавливался на несколько часов. 8-го числа Императрица имела дневку в Харькове, откуда проехала 9-го числа в имение Татьяны Борисовны Потемкиной «Святые горы»", где дождалась прибытия Государя.

Его Величество выехал четырьмя днями позже Императрицы, 6-го августа, вечером, после обычного торжества по случаю полкового праздника Преображенского полка и гвардейской артиллерии. Свиту Государя в путешествии составляли: генерал-адъютанты князь Вас<илий> Андр<еевич> Долгоруков и граф Алек-с<андр> Влад<имирович> Адлерберг, свиты генерал-майор граф Иосиф Ламберт (назначенный 23-го июля управляющим делами Императорской Главной Квартиры и командиром Собственного Е.В. Конвоя"), свиты генерал-майор Иван Григор<ьевич> Сколков, занимавший должность «эскадр-майора», и прочие лица, обыкновенно сопровождавшие Его Величество в путешествиях.

В тот же день, 6-го августа, фельдмаршал князь Барятинский отплыл на яхте «Штандарт» в Штетин, откуда проехал по железной дороге чрез Берлин в Дрезден. Из Берлина он писал мне 10 (22) августа, что доехал совершенно благополучно, без малейшей качки на море. Несколько дней спустя генерал Сухозанет, проездом чрез Дрезден, навестив фельдмаршала, писал мне 15 (27) августа, что «нашел его в полном смысле слова молодым. Вальтер не только надеется, но убежден, что он может быть совершенно восстановлен, лишь бы воздержанностью помог лечению»77. При князе Барятинском находились в то время полковник Василий Васильевич Зиновьев, адъютант Кузнецов и милиционер мингрелец Гватуа. Находившийся ранее в Дрездене старейший из адъютантов полковник Тромповский, к большому огорчению князя, занемог и умер.

О себе самом генерал Сухозанет писал мне из Дрездена, что, по мнению доктора Вальтера, силы нашего военного министра «в таком ослабленном положении, что решительно он не должен заниматься более 4 или 5 часов в день...» «Прошу Вас верить сему указанию и согласно оному действовать и все приготовлять по ближайшему вашему соображению...» Но после шестнадцати ванн

' В 40 верстах от г. Изюма.

" Должности эти оставались незамещенными с Пасхи, когда граф Алекс<-андр> Влад<имирович> Адлерберг, занимавший их прежде, назначен был на место отца его графа Влад<имира> Фед<оровича> Адлерберга, командующим Императорскою Главною Квартирой.

139

в Вильдбаде генерал Сухозанет уже писал (1-го сентября), что силы его заметно укрепились78.

В течение августа все члены Императорского семейства были в разъездах, за исключением Великого Князя Михаила Николаевича, остававшегося все время в Петербурге, в ожидании родов Великой Княгини Ольги Федоровны. Наследник Цесаревич Николай Александрович ездил на Нижегородскую ярмарку и провел несколько дней в Москве с Великими Князьями Александром и Владимиром Александровичами *. Великий Князь Константин Николаевич, пробыв некоторое время в Николаеве, Севастополе и в своем имении Ореанде, на южном берегу Крыма, проехал чрез Одессу, Галац и Вену в Hieres (на берегу Генуэзского залива), где находилась Великая Княгиня Александра Иосифовна. Великая Княгиня Елена Павловна также находилась за границей, в Баден-Бадене, потом на Женевском озере, а позже, в сентябре, в Ницце. В Бадене Великую Княгиню посетили дядя мой граф П.Д. Киселев и брат Николай.

В первое время по отъезде из Петербурга (в мае) брат мой провел около месяца в Париже. Большую часть этого времени проводил он с дядею графом Киселевым, который очень его любил и уважал. По целым часам они вели беседы о делах государственных и политических. Граф Киселев, пользовавшийся большим уважением и почетом в парижском высшем обществе, познакомил моего брата со многими из тамошних знаменитостей политических и ученых, которые с любопытством слушали объяснения

* В автографе зачеркнут первоначальный текст о поездках членов Царской семьи: «Наследник Цесаревич Николай Александрович, прибыв 7-го августа в Москву, на другой же день выехал оттуда по вновь открытому участку железной дороги до Владимира и далее в Нижний, а 19-го числа возвратился в Москву, где съехался с Великими Князьями Александром и Владимиром Александровичами, прибывшими в тот же день из Царского Села. Все три молодые Царевича провели вместе в Москве неделю; в годовщину коронации, 26-го августа, присутствовали при торжественной литургии в Успенском соборе, а на другой день возвратились в Царское Село. Великий Князь Алексей Александрович вместе с Николаем Константиновичем отправились в Финляндию на пароходе «Рюрик», в сопровождении воспитателя, капитана 1-го ранга флигель-адъютанта К.Н. Посьета и 16-го августа возвратились в Царское же Село. Великий Князь Николай Николаевич ездил в свои имения и осматривал конские заводы. Герцог Николай Максимилианович Лейхтенбергский отправился на фрегате «Храбрый» в Стокгольм и Киль, а герцог Георг Мекленбург-Стрелицкий выехал 8-го августа на юг России для инспектирования стрелковых батальонов; он возвратился в Петербург к 30-му августа и затем, вместе с Великой Княгиней Екатериной Михайловной, провел осень в Мекленбурге». {Прим. публ.)

140

о великом событии, только что совершившемся во внутреннем быте обширной восточной державы. Брат составил даже по этому предмету брошюру на французском языке, которая весьма заинтересовала французских государственных людей. В июне брат со всею семьей переехал в Соден, откуда ездил в Баден для свидания с Великою Княгиней Еленой Павловной; там нашел он графа Павла Дмитр<иевича> Киселева, его младшего брата Николая Дмитриевича (посланника в Риме и при тосканском дворе) и многих других русских.

О брате Николае писал мне Александр Васильевич Головнин, видевшийся с ним в Содене 21-го июля79. По мнению Головнина, болезненное состояние брата требовало серьезного внимания. Во время пребывания его в Бадене Великая Княгиня Елена Павловна также убеждала его в необходимости лечения; по настоянию ее тамошние врачи подробно исследовали состояние брата моего, нашли в нем сильное расстройство печени и завалы, происходившие от сидячей жизни, и предписали ему шлангенбадские воды, а потом виноградное лечение и строгий гигиенический режим. Брат обещал Великой Княгине в точности исполнять требования врачей. В исходе августа, во время пребывания Великой Княгини на Женевском озере, в Вевэ, съехались там брат Николай со всею своею семьей, свояченица его Вера Аггеевна Абаза, Алекс<андр> Вас<ильевич> Головнин и еще некоторые русские.