Петербург в отсутствие Государя. Университетские беспорядки*

Отсутствие Государя в продолжение двух месяцев с половиной было значительным для меня облегчением; я мог свободно располагать своим временем для занятий по министерству, живя притом со своею семьей на Каменноостровской даче. Однако ж время это провел я далеко не в спокойствии: почти каждый день получались тревожные известия из Варшавы и Вильны, а вместе с тем во всей России усиливались беспокойства и волнения умов. В самом Петербурге беспрестанно обнаруживались попытки злоумышленников произвести неудовольствия и смуты, особенно в среде учащейся молодежи. Революционные воззвания, обращенные то «к молодому поколению», то «к офицерам», или под заглавиями: «Великоросс», «Земля и воля»85 и т.д., рассылались по почте, подбрасывались в общественных местах, в школах, казармах, даже совались в карманы и в руки проходящим по улице. Прокламации эти, так же, как и брошюры, рассылались без всякого толка, кому попало: чиновникам, офицерам, даже старым генералам, не подававшим, конечно, ни малейшего повода к подозрению в сочувствии их революционной пропаганде. Из числа получавших такие безымянные листки или брошюры иные представляли их начальству; многие же, не принимавшие этой предосторожности, попадали сами в число подозрительных, неблагонадежных лиц и подвергались преследованию, большею частию незаслуженному. Злоумышленники старались совратить не только молодых офицеров, но и нижних чинов. Бывали попытки пропаганды в казармах; бывали даже и такие случаи, грустно теперь об этом вспоминать, что революционная пропаганда производилась в войсках самими офицерами. Я счел своею обязанностью, циркуляром к главным военным начальникам (4-го сентября), указать им угрожавшую опасность и необходимые меры осторожности для поддержания в войсках дисциплины и порядка. В особенности нужно было усугубить надзор за молодыми офицерами и юнкерами.

При таком положении дел удаление Государя от столицы на продолжительное время казалось крайне неудобным. Да и сам Государь предусматривал, что в отсутствие его могли возникнуть в самом Петербурге и в других местах попытки нарушения спокой-

* В автографе первоначальный вариант заголовка дополнен: «6-го августа -18-го октября». (Прим. публ.)

153

ствия и порядка. Поэтому Его Величество, пред отъездом своим из Царского Села, секретным распоряжением поручил Великому Князю Михаилу Николаевичу, по мере надобности, собирать у себя совещания из следующих лиц: министра внутренних дел статс-секретаря Валуева, управлявшего, за отсутствием шефа жандармов, Ш-м отделением Собственной Е.В. Канцелярии, генерал-майора свиты графа Петра Андреевича Шувалова, петербургского военного генерал-губернатора генерал-адъютанта Павла Николаевича Игнатьева и меня, а в случае надобности, начальника штаба Гвардейского корпуса генерал-адъютанта Эдуарда Трофимовича Баранова (за отсутствием самого корпусного командира) и других главных начальствующих лиц, смотря по роду дел, подлежавших обсуждению. Совещание это должно было принимать общие меры, которые могли оказаться нужными в каких-либо чрезвычайных случаях, для прекращения или предупреждения беспорядков и беспокойств.

Такое поручение возложено было на Великого Князя Михаила Николаевича потому, что оба старшие Великие Князья Константин и Николай Николаевичи находились в отсутствии. Великий Князь занимал тогда помещение в Зимнем дворце, под Эрмитажем, на Неву. Здесь происходили и наши совещания, имевшие характер негласный: не было ни протоколов, ни других формальностей. Часто, после совещания, Великий Князь приглашал нас в соседние покои, и там за чашкой чая и сигарой продолжалась непринужденная беседа.

В течение августа нам приходилось собираться не очень часто, и предметы, подлежавшие обсуждению, не представляли еще особенной важности. В торжественный день 30-го августа происходило в Петербурге обычное празднование: утром крестный ход в Александро-Невскую Лавру, торжественная там служба, после которой завтрак у митрополита Исидора; весь официальный Петербург съехался в Лавру; торжеству благоприятствовала прекрасная погода. Полученная из Ливадии телеграмма известила о Высочайшем утверждении всех предназначенных на этот день наград, назначений и чинопроизводств; но объявить о них я не счел возможным до получения официального уведомления о добавленных самим Государем наградах и назначениях.

С первых чисел сентября, к открытию курсов во всех учебных заведениях, начала постепенно съезжаться в Петербург масса молодежи, отсутствовавшей во время каникул. Как уже было сказано, давно замечались сильное брожение и строптивость между

154

студентами университета и других высших учебных заведений; с приближением же времени открытия курсов после каникул и по мере прибытия студентов начались между ними сходки, заявления неудовольствия на вводимые в университете новые порядки и требования начальства. Чтобы объяснить поводы к этому неудовольствию и к возникшим затем крупным беспорядками в Петербургском университете, я должен сказать несколько слов о предшествовавшем ходе дела и вообще о тогдашнем положении наших университетов.

Устав университетский 1835 года86 давно уже утратил свою силу в практическом применении; значительные с тех пор изменения в понятиях и в условиях жизни заставляли университетское начальство отступать от устаревшего устава и вводить новые порядки, так что университеты, можно сказать, жили по обычаю, а не по закону. С 1845 года попечителем Петербургского университета был граф Мусин-Пушкин (бывший до того времени попечителем Казанского университета) - человек жесткий, грубый, заботившийся только о поддержании в университете внешнего порядка крутыми полицейскими мерами, что было нетрудно, когда число студентов ограничивалось предельною цифрою трехсот и когда можно было держать их на одной ноге с воспитанниками гимназий. Зато университеты наши и доведены были до жалкого, приниженного положения. С 1856 года совершилось полное изменение во взглядах и направлении правительственной системы: число студентов быстро возросло; в Петербургском университете оно уже достигло 1500 человек. Новый попечитель университета князь Григорий Алексеевич Щербатов - человек просвещенный, развитой, с современными воззрениями, круто повернул дело на новый путь: студентам предоставлена была большая самостоятельность в занятиях; отменен строгий надзор за посещением ими лекций, сокращены экзамены; с другой стороны, старался он поднять нравственный и научный уровень студентов, допустив между ними корпоративную организацию, для чего разрешено было завести студенческую библиотеку, читальни, кассу для воспособления бедным товарищам. Заведование этими общественными учреждениями вверялось выбранным студентам, а потому допущены были сходки студентов, как для выборов, так и для обсуждения вопросов, касавшихся кассы или учебных нужд студентов. Вместе с тем завелись литературные собрания, положено основание изданию сборника студенческих произведений и т.д. Все это имело прекрасную цель; но вводилось

155

как бы домашним образом, без формальной отмены Устава 1835 года, и, к сожалению, не получило прочной и законченной организации, а Потому и существовало недолго. В 1858 году князь Щербатов оставил свою должность, и попечителем назначен действительный статский советник Иван Давыдович Делянов - человек с узкими взглядами, чиновник в душе. Пока министрами были А.С. Норов и Евграф Петрович Ковалевский, в Петербургском университете еще кое-как поддерживались заведенные князем Щербатовым порядки: и студенческая библиотека, и читальня, и касса, и сходки - все это не было отменено формально, но и узаконено не было, а только терпелось негласно. Однако ж отношения учащихся к начальству были уже не прежние; Делянов не пользовался таким доверием и сочувствием, с какими относились и студенты и профессора к его предместнику; благотворное влияние профессоров на слушателей заметно ослабело, а между тем уже носились в воздухе облака легкомысленных революционных бредней. Восприимчивое юношество первое заразилось ими и, перенося в свою школьную среду заимствованные извне и смутно понятые толкования злонамеренных пропагандистов, озабочивало начальство и правительство своими шумными сходками, дерзкими и безрассудными нарушениями порядка. Молодежь, предоставленная себе самой, избавленная от учебного контроля, почти перестала учиться и занималась только демонстрациями и скандалами. Студенческая инспекция оказалась бессильною для обуздания большой массы студентов, а профессора совсем устранились от личных сношений с учащимися. Одним словом, корпорация студенческая обратилась в нестройную, разнузданную толпу молодежи, не связанную никакою нравственною силой.

Такая неурядица в университете, имевшая, конечно, влияние и на другие высшие учебные заведения разных ведомств, не могла не озабочивать правительство. Университетскому начальству было поставлено в обязанность принимать меры к водворению между студентами порядка и дисциплины; в особенности же признавалось нужным воспретить студенческие сходки. Необходимость таких мер выказалась в начале 1861 года: на университетском годичном акте, 18-го февраля, студенты произвели шум и беспорядок по тому поводу, что речь профессора Костомарова, которую они ожидали с любопытством, не было прочтена, а вслед за тем возникли снова волнения и демонстрации вследствие пущенного слуха, будто бы следственная комиссия, учрежденная

156

по делу о панихиде по убитым в Варшаве, переносит свои заседания в здания университета. Попечитель университета Делянов потребовал от профессоров мнение о средствах к водворению порядка между студентами. По обсуждении этого вопроса профессора представили целый проект правил, клонившихся к приведению в устройство студенческих сходок и к лучшей организации надзора за студентами. Для последней этой цели они предлагали заменить тогдашнюю инспекцию, чисто полицейскую, авторитетом профессоров, из них же предлагалось образовать университетский суд.

Проект этот не был принят; в Министерстве народного просвещения составлены другие правила, опубликованные 31-го мая87. Существенною частью их было воспрещение студенческих сходок, без предварительного на то испрошения разрешения начальства, и отмена свидетельств о бедности, освобождавших студентов от платы за учение (в размере 50 рублей в год); установлены были новые правила для экзаменов приемных, переводных и выпускных. Из профессорского же проекта заимствованы были два предположения: замена инспектора студентов новою должностью «проректора», возлагаемою на одного из профессоров, по выбору совета, и учреждение университетского суда.

Правила 31-го мая появились в такое время, когда студенты уже разъезжались на каникулы, и потому сначала не произвели на студентов особенного впечатления. Но в течение каникул произошла перемена, имевшая большое значение в ходе университетского дела: 28-го июня действительный тайный советник Ковалевский, по собственному его прошению, был уволен от должности министра народного просвещения, с назначением членом Государственного Совета и награждением орденом Св. Владимира 1-й степени; на место его назначен генерал-адъютант адмирал граф Путятин, известный даже между моряками за человека крайне сурового и строгого до жестокосердия. Он никогда не готовил себя не только в руководители учебного ведомства, но и вообще к какой-либо высшей государственной деятельности. В молодости считался он хорошим морским офицером, весьма исполнительным, строгим к подчиненным и к самому себе; но и тогда славился своим деспотизмом и раздражительностью. Участвуя в одной из экспедиций на кавказском берегу Черного моря, в чине капитана 1-го ранга, он был ранен в ногу и после того решился было оставить службу и идти в монахи; но тогдашний морской минис/р князь Меншиков уговорил его остаться при

157

нем для особых поручений и, подсмеиваясь над меланхолией и ханжеством Путятина, между тем двигал его вперед по службе, давал ему значительные поручения одно за другим: так, в 1842 году он был послан в Каспийское море для прекращения пиратства туркмен и за удачное исполнение этого поручения получил чин контр-адмирала с назначением в свиту; потом он командирован в Англию, для заказа судов, и там женился на англичанке, сошелся с пиетистами и сам сделался пиетистом, ездил в Иерусалим; потом (в 1854 году) командирован с дипломатическим поручением в Японию; за успешное заключение торгового договора с царством Микадо88 возведен в графское достоинство и затем снова поселился в Англии, в звании агента Морского министерства. В 1857 году он опять получил миссию в Китай, где ему посчастливилось вторично заключить в Пекине, в 1858 году, выгодный для России договор с Срединною Империей89, за что получил звание генерал-адъютанта, кроме других наград. Но все эти служебные успехи не рассеяли меланхолического и сурового настроения адмирала; по-прежнему он удалялся от светской суеты, оставался сосредоточенным и мрачным. Неожиданное назначение его министром народного просвещения удивило всех и его самого. Вступая в эту должность, он не имел ни малейшего понятия об университетских нравах и традициях. Он видел пред собою одну только задачу- водворить дисциплину в распущенной толпе студентов. Как завзятый англоман, граф Путятин считал идеалом совершенства английские «колледжи» и задумал ввести в русских университетах такие порядки, которые даже в наших средних учебных заведениях трудно прививаются. В этих видах он признал нужным усилить строгость объявленных его предместником правил 31-го мая: в новых правилах положено было студенческие сходки запретить безусловно; заведование студенческою библиотекой и кассой возлагать на нескольких студентов по назначению университетского правления; выдачу пособий беднейшим студентам из общей кассы допускать с утверждения ректора; подтверждалось требование исправного взноса платы за учение; приемные экзамены для поступления в университет перенесены в гимназии; установлены более строгие правила испытаний переводных и выпускных; отменено оставление на второй год студентов, не выдержавших экзамена; положено таких прямо исключать из университета. Для вящего закрепления новых порядков придумано выдавать каждому студенту книжку с напечатанными новыми правилами: книжки эти, названные «матрикулами», должны были

158

служить студентам не только инструкцией, но и документом, удостоверяющим как зачисление их в число слушателей университета, так и принятие ими на себя обязательства строго соблюдать означенные правила90.

Кроме того возникла мысль об отмене форменной одежды у студентов, дабы окончательно изгладить всякие корпоративные предания, а вместе с тем освободить университетское начальство от ответственности за поведение и поступки каждого студента вне стен университета. Вопрос этот был обсуждаем в совещании под председательством самого Государя и решен в положительном смысле. С отменою форменной одежды объявлено было запрещение студентам носить какие-либо отличительные наружные

159

знаки национальностей или сообществ. Это запрещение было вызвано опасением, чтобы студенты не стали носить одежды простонародья русского или польского. Вне университетских стен студенты были поставлены в полную зависимость от общей полиции.

Граф Путятин, предложив 21-го июля означенные правила советам университетов «к исполнению», потребовал однако же от них мнений по некоторым пунктам, причем обратился к ним с весьма неловким наставлением: «Имея в виду, - говорил он, -улучшить материальное положение университетских преподавателей и освободить их от труда приемных испытаний, правительство имеет тем более право ожидать от них усиления деятельности и направления оной всецело к истинной пользе обучающейся в университетах молодежи...»; «что они не примут на себя тяжкой ответственности уклонением от своего долга...», «что ректоры и деканы помогут правительству предотвратить то легкомысленное небрежение или превратное понимание своих обязанностей, которые были уже причиной несчастья многих молодых людей...»

Такое неловкое обращение к профессорскому сословию усилило раздражение против министра. Советы университетов в своих отзывах на запрос его большею частию высказались в том смысле, что ввести разом все предложенные изменения в университетских порядках считают крайне затруднительным; что правления университетов не имеют возможности назначать из числа студентов заведы-вающих студенческими библиотеками и кассами; что удаление студентов, не сдавших удовлетворительно испытания, поведет лишь к большей снисходительности со стороны экзаменаторов. Советы выразили сомнение в том, что кто-либо из профессоров, при предположенных условиях, решится принять на себя должность проректора и сопряженную с нею ответственность.

Смутные слухи о новых университетских правилах произвели и в публике, и между студентами общее неудовольствие. Отмена существовавшей широкой льготы освобождения бедных студентов от платы за учение закрывала доступ в университет значительному числу молодых людей и потому была равносильна возобновлению прежнего ограничения числа студентов; запрещение оставлять студентов на курсе во второй год — ставило в безвыходное положение тех, которые по каким-либо обстоятельствам не успели своевременно приготовиться к экзамену. Для студентов казалось обидным и унизительным подпасть под власть каждого городового.

160

Между тем пред самым началом нового учебного периода, в августе месяце, сменился и попечитель Петербургского университета: тайный советник Делянов получил назначение на должность директора Департамента народного просвещения (вместо тайного советника Ребиндера), а место попечителя занял генерал-лейтенант Филипсон, бывший начальник главного штаба Кавказской армии. Назначение это, по всем вероятностям, было основано на том предположении, что военный генерал, да притом кавказский, сумеет справиться с распущенною «командой» и водворить в ней дисциплину. Предположение это было ошибочно, а выбор генерала Филипсона показывал полное незнание его личных свойств и характера. Его робость, уклончивость, отсутствие самостоятельной воли — выказались на деле в самом непродолжительном времени.

Филипсон вступил в новую должность в то самое время, когда министр народного просвещения, получив отзывы университетских советов, отверг большую часть предложенных ими мер для смягчения перехода к предписанному новому порядку и потребовал неотлагательного приведения в действие новых правил. Граф Путятин настоял на безусловном воспрещении студенческих сходок под каким бы ни было предлогом; на подчинении студенческих библиотек и касс распоряжению университетского начальства, на немедленном введении билетов для входа в университет, с определенною платою для вольных слушателей; опровергал возражения против исключения не выдержавших экзамена студентов. Сверх того, в письме на имя попечителя, предназначенном для неофициального сообщения профессорам, граф Путятин делал им упрек за резкость тона их заявлений; относительно же мнения их о снисходительности экзаменаторов на испытаниях студентов отозвался как о нарушении долга службы; свой же намек на распространение профессорами вредных мыслей между студентами объяснил в смысле предостережения, на которое никто претендовать не может. Затем министр требовал, чтобы совет указал на профессора, который мог бы, на основании новых правил, занять должность проректора временно, на один год.

Генерал Филипсон, собрав совет университета, объявил полученное им предложение министра. Профессора были поставлены в крайне затруднительное положение; они предвидели, что предписанные министром крутые меры приведут неизбежно к прискорбным последствиям; никто из профессоров не

161

хотел принять на себя тяжелую ответственность исполнителя таких мер. Никакая прибавка содержания (на которую намекал граф Путятин в своем циркуляре) не выкупала тех невыгод, которым неминуемо подвергался профессор, принявший на себя обязанности проректора при вводимых новых порядках. Профессора откровенно высказали попечителю свои сомнения и опасения; но голос их не был уважен; им было подтверждено приказание выбрать проректора и безусловно ввести новые порядки.

По окончании заседания совета в особом совещании профессоров, продолжавшемся четыре часа, подробно обсуждался вопрос о выборе проректора, и окончательно положено представить попечителю, что «совет не может указать ни одного из своих членов для исправления этой должности на основании утвержденных новых правил». Министр принял такой отзыв совета за сопротивление распоряжениям правительства и ответил назначением в должность проректора - инспектора студентов, отставного полковника Александра Ивановича Фицтум фон Экстедта — 60-летнего старика, занимавшего эту должность уже более 23 лет, человека робкого, слабого, не пользовавшегося уважением ни со стороны профессоров, ни со стороны студентов.

К непредусмотрительности министра и его антагонизму с университетским советом присоединилось странное упущение самого начальства университета: никаких не было принято мер к своевременному объявлению и объяснению студентам новых постановлений правительства. О них узнали они из газет или даже по слухам, частию в извращенном и преувеличенном виде. С открытием лекций 18-го сентября снова начались, вопреки новым правилам, сходки студентов с речами и криками. Никто из начальства не останавливал их, никто не позаботился объявить формально студентам, что сходки безусловно запрещены. Вывешенное на стенах университета самое безрассудное воззвание не было снято в продолжение целого дня. На сходке положено было «не принимать» ненавистных матрикул, прием которых в понятиях студентов отождествлялся с обязательством подчиниться новым правилам. Раздражение студентов еще усилилось отказом правления в выдаче билетов на жительство, обусловленным принятием матрикул.

23-го сентября, в субботу, произошла самая многочисленная и самая шумная сходка. Толпа студентов до 500 человек, найдя запертыми входы в аудитории, где обыкновенно происходили

162

сходки, вломилась силою в большую актовую залу. Главным предметом толков было положение бедных студентов, лишенных возможности продолжать курс. По требованию толпы прибыл в залу исправляющий должность ректора профессор Измаил Александрович* Срезневский (за отсутствием профессора Плетнева, находившегося, по болезни, в отпуске за границей). Он старался успокоить толпу, увещал ее разойтиться; но студенты продолжали шуметь; один из них прочел приготовленный проект протеста против новых распоряжений правительства, и толпа постановила — отправить с этим протестом депутацию к попечителю.

Беспорядки в университете отразились на всей учащейся молодежи; во всех почти высших учебных заведениях, не исключая и военных, происходило глухое волнение, хотя новые распоряжения министра народного просвещения нисколько не касались других заведений, кроме университета. Студенты университетские приходили в виде депутаций в эти и другие заведения с приглашением принять участие в «общем деле учащейся молодежи». По всем вероятиям, были подстрекатели из посторонних лиц, иногда выдававших себя за студентов. Такие агитаторы являлись, между прочим, и в Медико-хирургическую академию, произносили в аудиториях возмутительные речи, подбивая медицинских студентов помочь университетским. В то время, за отсутствием президента академии действительного статского советника П.А. Дубовицкого, заведовал ею вице-президент действительный статский советник Иван Тимофеевич Глебов - человек ученый, скромный, безгласный; инспектором же студентов был полковник Мерхелевич, старавшийся только кое-как ладить с массою студентов. Начальство академии, чувствуя свое бессилие пред этою массою, избегало вообще прямых столкновений с буйною молодежью и ограничивалось мерами убеждения и успокоения. Ни один из являвшихся в аудитории подстрекателей не был захвачен, и несмотря на то, начальство уверяло, что подстрекательства эти не встречают сочувствия в среде студентов академии. В действительности же можно сказать только, что между ними в то время еще не выказывалось открытое участие в беспорядках, происходивших явно в университете.

Беспорядки эти и волнения во всей учащейся молодежи были, конечно, не раз предметом обсуждения в совещаниях у Великого

* У автора в тексте ошибка; правильно: Иванович. (Прим. публ.)

163

Князя Михаила Николаевича, с участием и министра народного просвещения. В самый день шумной сходки 23-го сентября граф Путятин заявил мнение о необходимости закрытия университета, дабы не допустить повторения беспорядков. Совещание признало полезным временно прекратить лекции и запереть входы в университетское здание, пока молодежь не успокоится. На другой день, 24-го числа, в воскресенье, граф Путятин, в первый раз по вступлении в должность министра, принял официально профессоров и преподавателей университета; тут он лично повторил им, что правительство заботится об увеличении их содержания, просил содействия их в успокоении студентов, объяснял необходимость и справедливость взимания с них платы за слушание лекций и выразил готовность оказывать в этом отношении снисхождение бедным, но достойным молодым людям. Тут же профессора впервые узнали о прекращении лекций, (но не из уст самого министра, а от исправляющего должность ректора профессора Срезневского).

На следующий день, в понедельник, 25-го сентября, утром, собравшаяся у входа в университет толпа студентов, найдя двери закрытыми и узнав из вывешенного объявления о прекращении лекций, решила, конечно, не без предварительного соглашения между вожаками и агитаторами, — идти массою к попечителю. Толпа двинулась чрез Дворцовый мост по Невскому проспекту и Владимирской улице в Колокольный переулок, где жил генерал Филипсон. Такое небывалое шествие толпы по улицам, разумеется, обратило на себя внимание полиции; дано было знать городскому начальству и, прежде чем успели студенты добиться объяснений с попечителем, уже прискакали на место обер-полицмейстер генерал-адъютант Паткуль и сам военный генерал-губернатор генерал-адъютант П.Н. Игнатьев. В это время наше совещание у Великого Князя Михаила Николаевича было в сборе в Зимнем дворце. Беспрестанно приезжали то один, то другой из лиц городского начальства с известиями о происходившем на улицах и пред квартирой попечителя университета. Исправлявший должность шефа жандармов граф П.А. Шувалов вызвался лично выехать к толпе, чтобы убедить ее разойтиться; но вскоре возвратился и объявил, что ни он, ни генерал Игнатьев, ни Паткуль ничего не могли сделать. Уже решено было прибегнуть к военной силе. Но между тем генерал Филипсон решился, наконец, показаться лично: он предложил городским и военным властям предоставить ему успо-

164

коить студентов, которым объявил, что готов войти с ними в объяснения, но только не на квартире или на улице, а в самом университете, и обещал туда сейчас же приехать. Однако ж студенты, не доверяя ему, требовали, чтоб он отправился туда вместе с ними, - и вот толпа двинулась обратно по улицам к университету, имея уже во главе своей самого генерала Филипсона, который сначала шел пешком, а потом взял извозчика и поехал шагом, под конвоем толпы студентов. Прибыв к университету, толпа осталась на улице и во дворе, а попечитель вошел в здание с несколькими студентами, выступившими в качестве депутации. Объяснение с ними кончилось тем, что студентам обещано было ходатайствовать пред высшим начальством о возможных облегчениях в новых правилах и о возобновлении лекций на следующей неделе. Затем толпа разошлась, частию же была разогнана полицией и казаками.

В нашем совещании, продолжавшемся почти все утро, постановлено было принять решительные меры для воспрепятствования, хотя бы военного силой, возобновлению подобных беспорядков. В этих видах поручено было начальнику штаба Гвардейского корпуса графу Баранову назначить в распоряжение городского начальства 3 эскадрона гвардейских казаков и 3 роты Преображенского полка; непосредственное начальство этими войсками было возложено на генерал-адъютанта графа Бреверна де Ла-гарди (начальника 1-ой гвардейской кавалерийской дивизии). Впоследствии (1-го октября) назначены были еще 2 роты Павловского полка в крепость, для охранения арсенала, складов, арестантских казематов.

Вечером того же дня собрался совет университета под председательством попечителя, а в течение ночи арестовано и заключено в крепость 28 студентов по указанию инспекции, как главных зачинщиков беспорядков. Произведенные аресты не только не успокоили волнения, но еще усилили раздражение молодежи, тем более, что арестованы были не те, которые действительно были вожаками, а случайно указанные инспекцией), и в том числе двое, выступившие депутатами для объяснений с попечителем.

Это подало новый повод к сходке 27-го сентября на университетском дворе, для составления прошения об освобождении арестованных товарищей. Университетское начальство тут уже совсем устранилось и предоставило вполне распоряжение полицейскому и военному начальству. Прибывшие на место сборища обер-полицмейстер и военный генерал-губернатор были встрече-

165

ны дерзкими криками, и толпа разошлась только с появлением нескольких рот лейб-гвардии Финляндского полка.

В сборищах студенческих 25-го и 27-го сентября замечено было довольно много посторонних личностей, к университету вовсе не принадлежавших, и в том числе несколько студентов Медико-хирургической академии. Некоторые из них были арестованы полицией. 26-го числа дано было мною вице-президенту академии предписание внушить студентам, чтоб они не принимали участия в университетской неурядице, вовсе до них не касающейся, и предупредил, что всякий, кто из них будет замечен в демонстрациях и сборищах, подвергнется еще более строгой ответственности, чем студенты университета. Вице-президент Глебов собрал 27-го числа студентов и объявил им мое предписание, упомянув в своей речи, что, вероятно, некоторые замеченные в сборищах студенты академии были привлечены одним любопытством; но при этих словах в толпе раздалось несколько голосов: «нет, нет». На другой же день, 28-го числа, в самой академии произошел такой случай: в химической аудитории, на лекцию профессора Сеченова, между 9 '/2 и 11 часами утра, собралось большое число студентов; но профессор почему-то не прибыл, а появился какой-то посторонний человек в сером пальто, обратившийся к студентам с речью, в которой убеждал их выразить свое сочувствие угнетенным студентам университета. Узнав об этом, инспектор студентов, а вслед за ним и сам вице-президент поспешили в аудиторию, и, когда они входили, в толпе раздались крики: «вон, вон». Вице-президент, обратившись к студентам, сказал: «если эти крики относятся ко мне, то я совсем оставлю академию»; тогда некоторые из студентов начали уверять его, что крики «вон» относились вовсе не к нему, а к появившемуся «чужому» человеку, который между тем мгновенно исчез. После того дано было приказание не впускать в академию посторонних лиц, ни университетских студентов; но распоряжение это осталось мертвою буквой.

28-го числа появилось объявление от обер-полицмейстера, подтверждавшее запрещение всяких сходбищ не только в стенах университета, но и вне его зданий. Несмотря на то, 2-го октября, утром, опять собралась толпа студентов пред университетским зданием. В этом сборище замечались не одни студенты, но разные подозрительные личности, возбуждавшие студентов к противудействию притеснениям со стороны начальства. Были даже женщины, говорившие речи, и несколько офи-

166

церов. На этот раз, по личному распоряжению обер-полицмейстера, арестованы были на месте 33 человека, наиболее выделявшиеся своим буйством, и затем толпа разошлась без дальнейшего сопротивления. Присутствовавшие при этом офицеры -5 артиллерийских и один морской — были также арестованы и преданы военному суду.

Между тем Министерство народного просвещения придумывало новые полицейские меры. Предположено было, пред возобновлением лекций в университете, раздавать матрикулы не лично проректором или его секретарем, как делалось прежде, а с некоторою торжественностью, в факультетах. Попечитель, заявляя об этом предположении совету, объяснил, что присутствие уважаемых студентами профессоров будет иметь нравственное влияние на молодых людей и придаст в их глазах матрикулам желанный авторитет. Но профессора были иного мнения: большинство их (15 из 29) отвергло предположенную меру как неудобную и не ведущую к цели; самые уважаемые профессора потеряли бы свой авторитет, если б стали поддерживать пред раздраженною молодежью такие распоряжения, которые они сами, по совести, не могли одобрить. В этом ответе профессоров министерство опять усмотрело сопротивление Высочайшей воле и потребовало от них письменных отзывов, вероятно, в том предположении, что они не решатся изложить такие мнения на бумаге. Оказалось однако же противное: еще гораздо большее число профессоров высказалось против предположенного порядка раздачи матрикул; но чтобы показать желание свое помочь правительству в успокоении умов, совет университета единогласно предложил две меры: во-первых -составить из профессоров комиссию для исследования бывших в университете беспокойств и причин их, а во-вторых- облегчить студентам способы уплаты денег за слушание лекций. Первое из этих предложений совета было решительно отвергнуто; по второму же граф Путятин согласился образовать из членов университета комиссию для пересмотра правил о порядке взыскания 50-ти рублевой платы за слушание лекций. 3-го октября, по распоряжению министерства, последовало от университетского начальства объявление, чтобы те из студентов, которые желают остаться в университете для окончания курса, присылали по городской почте прошения о выдаче им матрикул, которые и будут им высланы также по почте. Получившие матрикулы будут признаны зачисленными в число студентов; про-

167

чие же будут считаться оставившими университет. Распоряжение это посеяло между студентами новое семя смуты и раздора. К вечеру 7-го числа в правлении университета получено было до 552 прошений от студентов и 101 от вольнослушателей. Этим 653-м слушателям (из общей массы 1500) и были высланы матрикулы, а 10-го числа последовало объявление о возобновлении лекций на другой день, с предварением, что допущены будут лишь те слушатели, которые при входе предъявят полученные матрикулы.

С 11-го октября снова открылись двери университета на всех факультетах. В этот день явилось до 260 слушателей, которые однако же молча, в недоумении побродили по коридорам, не , заглядывая в аудитории; лекций не было. Большинство «матри-кулистов» не явилось вовсе из боязни преследования со стороны упорствовавших товарищей и вожаков волнений. И действительно, спокойствие продолжалось недолго: на другой же день, 12-го октября, с 10 часов утра начала опять стекаться к университетским зданиям большая толпа; по-прежнему среди нее появились ораторы, возбуждавшие к сопротивлению властям. Теснившаяся около них молодежь была до того наэлектризована, что весьма многие из студентов, уже принявших матрикулы, тут же уничтожали свои книжки и с увлечением присоединялись к буйствовавшей толпе.

И в это утро Великий Князь Михаил Николаевич собрал у себя совещание; положено было немедленно привести войска, чтобы оцепить собравшуюся во дворе университета толпу и переписать поименно всех участников сборища. Приказание это было исполнено с помощью прибывшей роты Преображенского полка, под начальством молодого офицера штабс-капитана Толстого, и взвода лейб-гвардии Финляндского полка. В то время, как это происходило во дворе, другая толпа собралась пред наружным фасадом университетского здания и начала было ломиться во двор чрез запертые ворота, выходящие к стороне биржевых пакгаузов. Командир Преображенской роты поручил подпоручику Корсакову с полувзводом стать в воротах и никого не впускать во двор; а вслед за тем начал выводить переписанных во дворе студентов между двумя цепями солдат. Когда эта колонна показалась вне университетского двора, в толпе студентов раздались крики: «нас бьют; народ, за нас..,» - и тогда стоявшая вне двора толпа бросилась с палками на полувзвод преображенцев, следовавший в замке, и на команду Финляндского полка. Столкнове-

168

ние это между толпою и солдатами произошло на глазах самого обер-полицмейстера генерал-адъютанта Паткуля. Некоторые солдаты получили удары палками до крови. Тогда войскам приказано было: «в приклады», и раздраженные солдаты начали расправляться не на шутку. Толпа отхлынула; некоторые из студентов также получили ушибы; но все арестованные были отведены в крепость. На пути они не переставали ругать солдат всякими неприличными словами и угрожали офицерам.

Число арестованных достигло 280 человек, так что встретилось затруднение в их размещении. Крепость была переполнена. Для подробного расследования происшедших беспорядков и для разбора арестованных учреждена была особая комиссия, под председательством назначенного от Министерства внутренних дел тайного советника Пущина, из делегатов от разных ведомств, в том числе и одного военного штаб-офицера; делегатом от университета был профессор Андреевский. По предварительному разбору всех арестованных лиц 240 человек из них были 17-го числа; посажены на пароходы и отправлены в Кронштадт, где и продолжалось дальнейшее расследование дела. Затем все еще оставалось в Петропавловской крепости 90 арестантов, частию студентов, частию посторонних участников в бывших беспорядках*.

Происшедшее в Петербургском университете отозвалось и в других университетах. В Харьковском студенты собрались 5-го октября и объявили ректору, что не согласны принять новые правила; однако ж ректору удалось образумить их, и сборище разошлось без дальнейших последствий. В Московском же университете не обошлось так спокойно; 12-го октября (в самый день главных беспорядков в Петербурге) масса студентов собралась в большой зале, в крайне возбужденном настроении; сам попечитель генерал-майор свиты Н.В. Исаков стоически выдержал настоящий приступ, и все усилия его образумить молодежь оказались напрасными. Толпа, человек в 500 (в числе которых было немало посторонних), устремилась к дому военного генерал-губернатора, на Тверскую площадь; здесь она дошла уже до открытого буйства, напирая на подъезд с криками и угрожая палками. Полиции и жандармам приказано было

' В числе содержавшихся в то время в крепост-и находился писатель Михайлов, преданный суду за составление и распространение в Петербурге напечатанного в Лондоне возмутительного воззвания: «К молодому поколению».

169

арестовать буянов, и до 340 человек было отведено на так называемый «Колымажный двор», остальные разбежались. На площади подобрано было полицией до полусотни брошенных больших палок и несколько кинжалов. При арестовании два студента и два жандарма получили серьезные ушибы. Комиссия, немедленно назначенная для разбора арестованных, удержала из них только 22 студента и 17 посторонних лиц; прочие же были выпущены.

Одновременность беспорядков, происходивших в нескольких университетах, давала повод полагать, что они были делом одних и тех же агитаторов, имевших целью — возбудить повсюду смуту и волнения.

170