Положение дел в Польше и Западном Крае в Августе, Сентябре и Октябре

При назначении генерал-адъютанта графа Ламберта исправляющим должность наместника в Царстве Польском и командующим 1-ю армией опубликован был данный на его имя Высочайший рескрипт, в котором подтверждалась воля Государя, чтобы дарованные Царству Польскому новые учреждения были приведены в полное действие, и выражалась надежда на здравый смысл народа, который должен понять, что единственно в правильном развитии этих учреждений может он найти обеспечение успеха административной автономии и общественного благосостояния страны, а отнюдь не в народных волнениях, препятствующих осуществлению благих видов Его Величества. «Призовите людей способных и благомыслящих к содействию вам, - говорилось в Царском рескрипте, - с тем, чтобы мне представлено было, чрез ваше посредство, изложение истинных нужд моих любезных подданных, как законное выражение общих желаний, зрело обсужденных людьми просвещенными и благонамеренными, - а не в виде проявления поддельного патриотизма, возбуждаемого врагами порядка».

С такою миротворною миссией прибыл граф Ламберт в Варшаву 14 (26) августа. С первых же шагов своих он видимо старался чрезвычайною мягкостию и вежливостию в обращении приобрести расположение подчиненных; он понимал, что назначение его должно было произвести неприятное впечатление на старых генералов, давно служивших в 1-й армии и не признававших за новым своим молодым начальником ни особых заслуг, ни каких-либо выдающихся достоинств. По гражданскому управлению польские чиновники, - и во главе их сам маркиз Велепольский, с первых же дней подметили, что нетрудно им будет забрать в свои руки молодого наместника; католическое же духовенство возымело надежду подействовать на него с религиозной стороны, чтобы приобрести авторитет и проводить с большею смело-стию свои революционные и властолюбивые виды.

Граф Ламберт, желая освободиться от некоторых из военных начальников, почему-либо для него не удобных, принял для того

173

странный порядок: без всякого официального представления и без объяснения причин он требовал секретными телеграммами смены того или другого корпусного командира или начальника дивизии. С этими телеграммами обращался он сперва ко мне, а потом уже прямо к Государю в Крым. Таким порядком был сменен командир 2-го армейского корпуса генерал от инфантерии Липранди, назначенный, по моему ходатайству, членом Военного Совета, а взамен его командиром корпуса назначен генерал-лейтенант Хрулев. Находя крайне неудобным повторение такого бесцеремонного распоряжения служебным положением старых, заслуженных генералов, я высказал откровенно свой взгляд графу Ламберту; по этому поводу возникла между нами колкая переписка, которая не привела ни к какому результату: граф Ламберт настаивал на необходимости таких отступлений от обыкновенного порядка дел при тогдашних чрезвычайных обстоятельствах. Мало того, он даже испросил, шифрованною телеграммою в Ливадию, предоставление ему права отдавать подозрительные личности в военную службу, не стесняясь никакими легальными формами.

Такой способ действий, под предлогом экстренности и необходимости энергических мер, в сущности выказывал только слабохарактерность графа Ламберта, не чувствовавшего в себе силы действовать прямо, открыто и легально. Ни по характеру своему, ни по способностям он не был в состоянии вести борьбу с явным восстанием и тайною крамолой. Граф Ламберт нашел край в полной анархии. Народные сборища в Варшаве, демонстрации разного рода, пение патриотических гимнов продолжались по-прежнему. На 23-е августа (4-е сентября) назначена была новая манифестация, под предлогом панихиды по «мученикам-братьям литовцам», будто бы умерщвленным в Вильне 6 (18) августа, а на следующие дни опять панихиды в память «мучеников 1831 года и взятия Варшавы москалями». 26-го августа в одной из улиц Варшавы (Наливки) образовалось сборище евреев, которое заставило городские власти закрыть лавку одного их же соплеменника, чем-то возбудившего их озлобление. Разные неурядицы происходили и в провинции: 22-го августа (3-го сентября) в городке Лен-чице проезжавший в Ченстохов епископ куяво-калишский подвергся оскорблениям и поруганию со стороны черни, а чрез несколько дней там же толпа бросала каменьями в роту, вступавшую в город; 26-го же числа, в годовщину коронации, в костеле, гимн «Тебя, Боже, хвалим» был прерван пением запрещенных

174

политических песен. В Радоме произведена была колоссальная манифестация, в которой участвовало до 18 тысяч народа и допущены были ужасные зверства.

В начале сентября объявлено было в Царстве Польском проектированное Военным министерством, обсуждавшееся в Комитете министров и Высочайше утвержденное 4 (16)-го сентября наставление военным начальникам на случай употребления войск при усмирении народных волнений и уличных беспорядков91. В то же время маркиз Велепольский, утвержденный в должности главного директора правительственной Комиссии юстиции, с оставлением и в прежней должности по духовным делам и народному просвещению, опубликовал свое наставление (также 4 (16)-го сентября) лицам судебного ведомства, чтобы они строго соблюдали, по долгу совести, законы, карающие публичные беспорядки и бесчинства. Вслед за тем, 19-го сентября (1-го октября) граф

175

Ламберт открыл первое заседание общего собрание Государственного Совета Царства Польского, и первым внесенным на обсуждение Совета делом - был вопрос об очиншевании92. Выборы в уездные и городские советы производились туго; в большей части уездов и городов совсем даже не состоялись. К концу сентября произведены были некоторые перемены в устройстве варшавской полиции, по примеру преобразования петербургской: полицейские будки на улицах сняты, а вместо того учреждены посты и обходы, с увеличением числа полициантов и назначением в состав их нижних чинов из войск. Однако ж в этом составе все-таки осталась большая часть прежних ненадежных полицейских, и все без исключения вновь назначенные были также из поляков.

Все, что ни предпринималось русскими властями в Царстве Польском для успокоения края и водворения в нем благоустройства, - оказывалось бесплодным. Безуспешность всех мер ставила в безвыходное положение не только графа Ламберта, но и такого человека, как Герстенцвейг, которому нельзя было отказать в стойкости и твердости характера. Вот что писал он мне 12 (24)-го сентября: «Наше положение здесь совсем отчаянное. Вы знаете, что во мне нет недостатка силы воли; но меня часто берет раздумье; я чувствую, что совершающиеся события выше моих способностей, а незнание польского языка ежедневно ставит меня в положение безвыходное. Движение в Польше, по своим размерам и характеру, гораздо значительнее, чем мы его воображали в Петербурге. Я сильно сомневаюсь, чтоб в настоящее время могли бы помочь не только меры сильной строгости, но и осадное положение. Дело зашло слишком далеко. Наружные беспорядки могут быть подавлены, но ненависть увеличится...»93

В другом письме, от 21-го сентября (3-го октября), генерал Герстенцвейг еще нагляднее изображает картину тогдашнего положения русской власти в Царстве Польском. Письмо это заслуживает быть приведенным почти целиком:

«Положение наше не изменилось; оно становится с каждым днем труднее; нельзя себе вообразить, до чего весь механизм управления расстроен. Весь край находится под гнетом терроризма, которому все повинуются. Вы спросите: почему мы не действуем? Но чем и кем? - Полиции в Варшаве положительно нет; тайной полиции не существует, а устройство хорошей полиции составляет одну из самых трудных задач всякого правительства. Чиновники центральных, а в особенности подведомственных учреждений совершенно заодно с революцией; всякая предполагаемая

176

мера оглашается; приказания не исполняются; о происходящем в губерниях я узнаю случайно из донесений жандармских офицеров, которые (т.е. донесения) поступают прямо в канцелярию наместника; но от губернаторов я или не получаю донесений, или весьма поздно, но всегда с сокрытием истины. Город ежедневно наводнен множеством объявлений и плакардов * самого возмутительного и враждебного направления; во всех церквах не перестает заказываемая служба за избавление от русских, за соединение Польши с Литвою, причем производятся сборы денег. На все это мы должны были смотреть, так сказать, сквозь пальцы, по многим причинам. Необходимо было первоначально ознакомиться с положением дел и с личностями, дабы найти путь в этом хаосе; предстоящие выборы парализовали, по нашему мнению, возможность принятия решительных мер; нам казалось необходимым дать свободу произвести эти выборы, дабы правительство jie могло быть обвиняемо, что даровав Царству новые учреждения, оно их отнимает при самом их осуществлении. Выборы производятся с наружным спокойствием; но везде избираются лица самые для нас враждебные; везде подписываются ад-ресы и прошения выборных, законом не дозволенные. По моему убеждению, не обойдется без военного положения; мы к нему деятельно приготовляемся; ибо учреждение действительного и сильного военного положения потребовало больших приготовительных работ; даже для этого мы не нашли на месте удовлетворительных данных. Вчера было открыто общее собрание Государственного Совета, в котором, по моему мнению, положение графа Ламберта и мое будет более чем затруднительно. Все члены знают очень хорошо дела края; нам же они мало знакомы; а главное - мы не знаем языка; придется говорить по-французски, которого многие члены не понимают, а мы не будем понимать того, что будут говорить по-польски. Одним словом, я часто падаю духом от убеждения, что не в состоянии быть полезным и оправдать ожидания Государя».

Таково было настроение генерала Герстенцвейга; отсюда можно легко себе представить, каково было состояние духа графа Ламберта, который вдобавок, как сам католик, должен был испытывать еще более затруднений в борьбе с католическим духовенством. 13 (25)-го сентября ему подан был от имени этого духовенства адрес, в котором высказывались жалобы на униженное

* Так в тексте. (Прим. публ.)

177

положение, до которого оно будто бы низведено сравнительно с былым его значением в Польше; правительству делались упреки в нарушении данных в разное время торжественных обещаний и затем настойчиво требовалось восстановление не только религиозных, но и политических прав католической церкви. Права эти были формулированы в 15 пунктах, из которых главными были: 1) отмена некоторых статей уголовного кодекса 1847 года, а также постановлений относительно смешанных браков; 2) отмена многих других постановлений, ограничивавших свободу духовенства в исполнении его религиозных обязанностей; 3) воспрещение правительственной Комиссии духовных дел вмешиваться в дела церковные, а взамен того учреждение при этой комиссии особого совещания из нескольких высших духовных лиц; 4) предоставление самому духовенству заведывания церковными капиталами; 5) скорейшее замещение вакантных епископских кафедр и возвращение к своим местам духовных лиц из ссылки; 6) разрешение прямых сношений католического духовенства с Папой по делам религии, и т.д. Заявляя эти требования, епископы с самоуверенностью грозили, что не станут долее подчиняться постановлениям, противным свободе церкви, и что молчание с их стороны было бы преступно.

Агитаторы продолжали придумывать всякие предлоги, чтобы подогревать польский патриотизм разными историческими годовщинами, по случаю которых затевались церковные службы и процессии. С конца сентября начало чаще выказываться намерение установить связь между демонстрациями в Царстве Польском и в Литве. Выше уже упомянуто о панихиде в Варшаве по мнимо убитым в Вильне; затем, 28-го сентября (10-го октября) затеяна была манифестация в годовщину «мученической смерти» полоцкого католического епископа Иосафата Кунцевича, убитого в 1623 году православным населением того края, доведенным до отчаяния жестокими преследованиями католического епископа. Годовщина эта совпадала с другою — с установлением в 1413 году, в пограничном городке Городло (на р. Буге) первых начал союза Польши с Литвою. В память этого события придумана была совместная колоссальная демонстрация с обеих сторон Буга к означенному местечку Городло. Несмотря на меры, принятые начальством, как варшавским, так и виленским, для воспрепятствования этой демонстрации, она все-таки состоялась: несколько тысяч народа, с духовенством во главе, с хоругвями, крестами и эмблематическими значками всех сорока областей бывшей Речи

178

Посполитой, стеклись в назначенный день к названному месту. Хотя большая часть толпы была разогнана войсками, однако ж это не помешало духовным процессиям, согласно составленному плану, соединиться на берегах Буга, и здесь, в присутствии полиции и войск, было торжественно совершено молебствие, а затем составлен акт, которым констатирована разыгранная театральная сцена, причем было выражено, будто бы целью соединения обеих процессий было принесение благодарности Всевышнему за то, что народы Польши и Литвы сохранили неприкосновенно патриотические чувства, соединившие их 448 лет назад, и молитва о восстановлении вновь их отечества, раздробленного насильственными разделами.

Между тем, 23-го сентября (5-го октября) в Варшаве скончался архиепископ Фиалковский, - что представило новый предлог для демонстраций. Погребение архиепископа совершено 1 (13-го) октября с особенною торжественностию; стеклась масса народа; вызваны были депутации от крестьян разных местностей; в процессии, пред глазами наместника и всего начальства, пронесли до 60 знамен и значков, короны польскую и литовскую; по окончании же погребения происходило роскошное угощение крестьянских депутаций, причем произносились пламенные речи об освобождении отчизны, о братстве сословий и проч., и проч. Проводы гостей, так же как и встреча их, были вполне театральные.

Демонстрации эти произвели, наконец, сильное впечатление на графа Ламберта; он должен был уступить настояниям генерала Герстенцвейга, давно уже предлагавшего объявить в Варшаве военное положение. Мера эта оказывалась тем более неотложною, что 3 (15)-го октября ожидалась новая демонстрация, под предлогом годовщины смерти Костюшки. Накануне этого дня, 2(14)-го числа, Варшава объявлена на военном положении. В воззвании по этому случаю наместник счел нужным изложить в следующем виде мотивы принятой им меры:

«Враги общественного порядка, приписывая снисходительность правительства не благим его намерениям, а вероятно, бессилию, с каждым днем становятся дерзновеннее. Толпы уличной черни насильственно врываются в жилища мирных граждан, разбивают лавки и мастерские, грабят в особенности оседлых здесь иностранцев и, стараясь, посредством внушения им страха, овладеть волею всех сословий, не остановились даже нанести бесчестие священному для народа сану епископа. Полиция нисколько не уважается, но ежедневно подвергается обидам. Войско, при-

179

зываемое для водворения порядка, встречается оскорблениями. Повсеместно распространяются возмутительные объявления и воззвания к народу. Под видом религиозных обрядов совершаются революционные демонстрации. Так, во время выноса тела умершего архиепископа варшавского в процессии были несены эмблемы возмутительные, изъявляющие соединение Литвы с Польшею. Потворство и преступное содействие некоторых лиц римско-католического духовенства превратили католические храмы в места враждебных правительству изъявлений. Священники проповедуют ненависть и неуважение к верховной власти. В костелах и вне оных поют воспрещенные правительством гимны, производят сборы денег и вещей на революционные цели, и наконец, в некоторых местах, совершавшиеся в высокоторжественные дни молебствия за Государя Императора заглушались пением тех же запрещенных гимнов. Все это составляет ряд таких преступлений, которые не могут быть терпимы. Но предстоявшие выборы в уездные и городские советы побуждали меня воздержаться от принятия решительных мер, дабы не нарушать свободного выполнения дарованных краю учреждений. Между тем ход выборов не оправдал моих ожиданий. Во многих местах они совершались под влиянием нравственного насилия и сопровождались теми же враждебными правительству заявлениями. Избиратели, забыв, что права, им предоставленные, состоят только в выборе членов и кандидатов в уездные и городские советы, подписывали прошения или адресы, строго законами запрещенные...» и т.д.

Манифест заканчивался увещанием, чтобы население Царства Польского не подчинялось наущениям или угрозам, чтобы исполняло свои обязанности в отношении к Монарху, дабы дать возможность снять военное положение и снова приступить к правильному развитию дарованных царству учреждений.

Ни воззвание наместника, ни военное положение, ни строгости полицейские не остановили предположенной на 3 (15)-е октября новой демонстрации. С 10 часов утра этого дня во все костелы варшавские стекалось множество народа, и вопреки объявленным полицейским правилам, все лавки и магазины были закрыты. Ввиду такого явного пренебрежения со стороны населения к распоряжениям правительственной власти, генерал Гер-стенцвейг, с согласия графа Ламберта, дал приказание окружить костелы войсками и полицией и арестовать, при выходе из церквей, всех ослушников. Из большей части костелов народ разошел-

180

ся еще до прибытия войск; но в трех костелах, именно в кафедральном Св. Яна, Бернардинов и Святого Креста, наполненных более других*, участники манифестации, несмотря на все увещания, продолжали упорно пение запрещенных гимнов и, запершись изнутри, не выходили из церкви. Войска оставались также на своих местах, сменяясь новыми частями. Граф Ламберт и все начальство были в совершенном недоумении, не зная, что предпринять. Прошел в этом напряженном состоянии целый день. С наступлением ночи разнесся слух, что исправляющий должность архиепископа прелат Белобржеский готовился идти во главе огромной процессии, со всем духовенством и при колокольном звоне к осажденным костелам, для «освобождения из-под ареста Христа и Святыни». Тогда собрались у графа Ламберта на совет генералы Герстенцвейг, Кры-жановский, Хрулев, Рожнов, - и решено было взломать двери костелов, ввести солдат без оружия и всех находившихся в храмах вывести по одиночке; из них женщин и детей отпустить, а мужчин арестовать в цитадели, с тем, чтобы потом всех молодых отдать в солдаты, а не способных к службе — отправить на поселение.

Решение было, конечно, слишком крутое; но в двух храмах: Св. Яна и Бернардинском оно было приведено в исполнение во всей точности; третий - Св. Креста найден был пустым: вся блокированная в нем толпа ушла потаенным ходом, который, как потом оказалось, был известен некоторым чинам полиции, и в том числе частному приставу Дзержановскому (которого и приказано было графом Ламбертом предать суду, как изменника, но который был помилован по ходатайству обер-полицмейстера генерал-майора Левшина, всегда потворствовавшего полякам). Число арестованных в двух первых храмах мужчин простиралось до 1684-х, которые и были отправлены в цитадель". Вся операция была окончена к 3 часам ночи, и тогда генерал Герстенцвейг приехал к графу Ламберту, который подтвердил ему прежнее, принятое вечером в совещании, решение.

На следующее утро, 4 (16)-го числа, едва отдохнув от ночных тревог и волнения и отдав необходимые приказания, генерал Герстенцвейг отправился в цитадель, чтобы сделать распоряжение относительно арестованных лиц. Каково же было его удивление, когда, подъезжая к цитадели, он встретил толпы арестантов, ухо-

' В соборе Св. Яна служили ежедневно панихиды по умершем архиепископе Фиалковском.

" В числе арестованных оказался один офицер - прапорщик Смоленского пехотного полка Садовский, который был предан военному суду.

181

дивших оттуда с криками и угрозами. Оказалось, что в 8 часов утра, граф Ламберт, призвав к себе обер-полицмейстера генерал-майора Левшина, приказал ему ехать в цитадель, разобрать арестованных поляков и освободить тех из них, которых он признает менее виновными. Но Левшин, действовавший во все время варшавских смут крайне двусмысленно, освободил почти всех арестованных. Герстенцвейг был страшно взбешен, особенно когда Левшин дерзко отвечал ему, что исполнил приказание наместника и только пред ним одним будет отвечать. Немедленно же Герстенцвейг поехал к графу Ламберту и без доклада вошел к нему в кабинет. В то же время приехал генерал Хрулев. Что происходило в кабинете между наместником и генерал-губернатором — осталось неизвестным; но лица, находившиеся в соседней приемной комнате, слышали громкий и горячий разговор, потом увидели бледное лицо графа Ламберта, выглянувшего в дверь, чтобы пригласить в кабинет генерала Хрулева, и несколько минут спустя вышедших вместе из кабинета Герстенцвейга и Хрулева, которые были оба страшно взволнованы и молча уехали из замка.

В тот же день узнали в Варшаве, что генерал Герстенцвейг заболел и никого не принимает, а граф Ламберт, пригласив к себе отставного полковника СМ. Барщова (которого, по старой приязни, вызвал из Ниццы в Варшаву), предложил ему немедленно возвратиться в Ниццу к своей семье. Там же находилось и семейство Герстенцвейга; Барщову было поручено просить жену Герстенцвейга приехать как можно поспешнее в Варшаву по случаю болезни ее мужа.

Между тем в самую ночь с 3 (15)-го на 4 (16)-е октября прелат Белобржеский собрал у себя капитул и пригласил еще некоторых духовных и даже светских лиц для совещания о последствиях совершившегося «осквернения» храмов. Постановлено было не только закрыть и запечатать те три храма, в которых были произведены аресты, но и прекратить богослужение во всех костелах Варшавской епархии. Постановление это было приведено в исполнение утром же 4 (16)-го числа", и в то же время наместник получил от Белобржеского письменное об этом уведомление, в котором он дерзко называл сделанные начальством распоряжения неслыханным варварством, постыдным для войска христианского государства, угрожающим возвращением ко временам

' Распоряжению этому не подчинился только настоятель Базильянского (униатского) монастыря, подведомственного епископу Холмскому.

182

Атиллы... и т.д. В этом заявлении упоминалось, будто солдаты вторгались в храмы с касками на головах, с оружием и расправлялись прикладами, — что было совершенно ложно, по всем имеющимся русским показаниям. В заключение прелат дерзко выразился, что отныне ничто уже не может восстановить доверие народа к правительству. Требование графа Ламберта, чтобы сделанное капитулом распоряжение было отменено, — отвергнуто; Белобржес-кий объявил, что он не иначе откроет костелы, как в том случае, если будет дано формальное обеспечение, что полиции и войскам будет решительно воспрещено входить в храмы, и если при том все арестованные будут освобождены.

Такой оборот дела крайне смутил графа Ламберта, который придал закрытию костелов чрезмерную важность, вообразив себе, что такая мера должна произвести в народе взрыв негодования и, быть может, вызвать открытое восстание. Однако ж ничего подобного не произошло; народ, на фанатизм которого рассчитывало духовенство католическое, не показал особенной скорби.

За болезнью генерала Герстенцвейга исполнение должности генерал-губернатора варшавского было возложено временно на генерала-адъютанта Мерхелевича. Генерал-майор Левшин был устранен от должности обер-полицмейстера (тогда как его образ действий заслуживал бы уголовного преследования); место его занял генерал-майор Пильсудский - родом поляк, начавший службу в гвардии, а в последнее время занимавший должность обер-полицмейстера в Петербурге. Вступив в должность 6 (18)-го октября, он немедленно же объявил, что сборища пред закрытыми костелами строго запрещаются и, в случае ослушания, будут разгоняемы войсками. В то же время объявлено все Царство Польское на военном положении.

Сам граф Ламберт, вслед за описанными событиями, телеграфировал Государю, что не может долее оставаться на своем посту, и убедительно просил о немедленном увольнении его за границу, для лечения от болезни. Увольнение его последовало 9 (21)-го октября, и вслед за тем граф Ламберт уехал втихомолку, ни с кем не простившись. Таким образом, его управление Царством Польским продолжалось всего два месяца. Однако ж он не совсем уволен был от должности; удалению его дан был вид отпуска, по случаю болезни, и на время отсутствия его, исправление должности наместника и главнокомандующего было возложено на старика графа Лидерса, который безоговорочно принял на себя это тяжкое бремя. В ожидании же приезда его из Одессы

183

Государем предложено было, по телеграфу, возвращавшемуся в то время из Германии в Петербург генерал-адъютанту Сухозанету вторично вступить в управление Царством Польским и в командование 1-ю армией.

Между тем генерал Герстенцвейг лежал в страшных страданиях. Как ни старались держать в тайне причины его болезни, скоро сделалось всем известно, что причина эта заключалась в покушении на самоубийство. Он прострадал 19 дней и кончил жизнь лишь 24-го октября (5-го ноября), десять дней спустя после выезда графа Ламберта.

Хотя обстоятельства трагической смерти Герстенцвейга остались тайною, однако ж никто не сомневался в том, что отчаянное решение его лишить себя жизни было последствием последнего свидания его с графом Ламбертом, в присутствии одного лишь свидетеля — генерала Хрулева, также сошедшего в могилу. Полагают, что генерал Герстенцвейг при этом свидании, в порыве негодования и досады, назвал графа Ламберта изменником и что между ними решено было покончить расчеты поединком по американскому способу. Известно, что Герстенцвейг, возвратившись к себе 4-го числа из замка, во весь тот день не виделся ни с кем, а на другой день, 5-го числа, в 7 часов утра выстрелил себе в голову два раза из того же самого пистолета, которым застрелился отец его во время венгерской войны, а впоследствии и сын его (Александр Данилович) в Туркестане. Одна пуля скользнула по черепу; другая засела в голове; она-то и причиняла больному такие продолжительные и мучительные страдания. Тело покойного было перевезено в Петербург; отпевание происходило 14-го ноября, со всеми военными почестями, в лютеранской церкви Св. Петра (на Невском проспекте), в присутствии Государя и большей части Императорской фамилии, а потом тело было погребено на кладбище Сергиевской пустыни.

По мере того, как революционное движение разгоралось в Царстве Польском, отголоски его все заметнее проявлялись в западных губерниях. В Северо-Западном крае, кроме упомянутой демонстрации в местечке Городло, в день годовщины союза Польши с Литвой, 28-го сентября, продолжались в самой Виль-не и других городах сборища, производившие демонстрации, с пением запрещенных гимнов. Когда же объявлено было распоряжение местного начальства об арестовании за пение этих гим-

184

нов, началось пение на тот же голос других песен, - и тогда пришлось снова объявить запрещение всяких песен вообще, не входящих в установленный церковный обряд. Смерть варшавского архиепископа Фиалковского послужила и в Северо-Западном крае предлогом к церковным демонстрациям. При таком положении края признано было необходимым отсрочить дворянские выборы впредь до снятия военного положения.

В Юго-Западном крае, в населении которого поляки составляют лишь незначительное меньшинство *, сосредоточенное преимущественно в городах, польская смута не нашла благоприятной почвы. Однако же и там с сентября месяца появились в городах польские национальные костюмы; и там начались панихиды по самым разнообразным поводам, пение патриотических гимнов и другие демонстрации по образу варшавских. В Житомире произошли довольно значительные уличные беспорядки, заставившие генерал-губернатора князя Васильчикова объявить этот город на военном положении. 9-го же октября произошел беспорядок в самом Киеве, опять под предлогом панихиды по варшавском архиепископе Фиалковском. Католический костел был переполнен народом, в глубоком трауре. При выходе из церкви толпа молодежи, увидев на паперти квартального надзирателя, начала буйствовать, немилосердно избила его палками и кулаками и наконец сбросила его с паперти, так что жизнь несчастного подверглась опасности. Совершив такое безобразие, толпа, человек в четыреста, двинулась по Крещатику с криками и ругательствами. Принятые вследствие этого прискорбного случая строгие меры полицейские и военные восстановили на время порядок и спокойствие; но в начале ноября возобновилось в костелах пение гимнов, снова появились траур и польские национальные костюмы.