Апрель и первая половина мая в Петербурге

Опасения и заботы, преобладавшие в петербургском официальном мире по поводу крестьянской реформы и варшавских беспорядков, несколько улеглись к концу марта, и восстановилось обычное течение дел.

К этому времени относится довольно важное распоряжение нашего правительства относительно Великого Княжества Финляндского. Страна эта, соединенная с Империей на особых основаниях51, определенных дарованным ей самоуправлением, была лишена в продолжение более полувека пользования своим конституционным правом - собрания государственных чинов (или сейма); а потому законодательство Финляндии оставалось во все это время в полной неподвижности. Накопилось множество вопросов, требовавших настоятельно разрешения законодательным порядком, то есть через сейм. Император Александр II, со вступления своего на престол, предприняв обширные преобразования в Империи, не мог обречь одну Финляндию на застой в гражданской и экономической ее жизни; поднят был вопрос и о созыве финляндского сейма. Уже в 1859 году последовало предварительно Высочайшее повеление финляндскому сенату о представлении ведомости делам, требовавшим разрешения в законодательном порядке52. Повеление это возбудило во всей Финляндии радостное чувство; но генерал-губернатор финляндский генерал-адъютант Берг, находя опасным созывать сейм при тогдашних обстоятельствах и настроении умов, оттягивал по возможности приведение в исполнение желания Государя, а в начале 1861 года, по соглашению с министром-статс-секретарем финляндским графом Армфельдом, убедил Государя отложить предположенную меру до более благоприятного времени. Между тем оба они не

* «Soyez surs que l'Empereur fera quelque chose pour la Pologne!» Будьте уверены, что Император сделает что-нибудь для Польши! {Пер. с фр.)

87

могли не признавать крайней необходимости неотлагательного разрешения некоторых законодательных вопросов; а потому придумали, в виде компромисса, учредить особую комиссию из 48 выборных лиц, представителей всех четырех сословий, по 12 от каждого (дворянского, духовного, городского и сельского) для обсуждения приготовленных сенатом законопроектов. Высочайшим Указом 29-го марта (10 апреля) 1861 года поведено было собрать означенную комиссию в январе следующего 1862 г. в Гельсингфорсе, под председательством сенатора Грипенберга53. Цель комиссии была объяснена в указе таким образом:

«Хотя созвание Государственных чинов тотчас же по приуго-товлении подлежащих дел более всего согласовалось бы с Нашим всегдашним сердечным желанием блага верноподданным финляндцам, однако другие, более важные государственные интересы, попечение о которых Провидением возложено на Нас как самый священный долг, - не позволяет Нам в настоящее время пользоваться сим правом, основными законами Финляндии Нам предоставленным».

Указ 29-го марта произвел в Финляндии сильное разочарование и неудовольствие. Собравшиеся в Гельсингфорсе влиятельные лица из разных частей края решили подать Государю адрес54, в котором заявляли, что Финляндия предпочтет, чтобы созыв обещанного законодательного сейма был отложен до более удобного времени, чем допустить нарушение конституции учреждением предположенной комиссии. Таким образом придуманная графом Бергом и графом Армфельдом комбинация оказалась совершенно неудачною; вместо успокоения края она повела бы к раздражению и волнению. Тогда решено было дать делу другой оборот: 12 (24) апреля последовало, в форме Высочайшего рескрипта на имя председателя комиссии, разъяснение Указа 29-го марта в том смысле, что задачей этой комиссии должно быть только предварительное рассмотрение составленной сенатом ведомости делам, дабы отделить подлежащие внесению в сейм от тех, которые должны поступить непосредственно на Высочайшее утверждение55. «Члены комиссии - сказано было в рескрипте -должны свободно и откровенно высказать свои мнения по тем вопросам, которые могут быть разрешены не иначе, как узаконенным коренными законами путем, и представить проекты предложений подлежащих обсуждению Государственных чинов». В том же смысле появилось официальное разъяснение Указа 29-го марта в «Journal de Sl Petersbourg».

88

Разъяснение это (или вернее поправка сознанной ошибки) успокоило финляндцев; но принятое Государем окончательное решение, вопреки мнению и настояниям графа Берга, было одним из поводов к оставлению им должности финляндского генерал-губернатора.

Еще до приведения в исполнение Положения 19-го февраля уже начали ходить слухи о предстоявших переменах в составе Министерства внутренних дел. Перемены эти ожидались на 17-е апреля - день рождения Государя; но в этом году 17-е число приходилось в понедельник Страстной недели, поэтому празднование дня рождения Государева было перенесено на 24-е апреля -второй день Пасхи; обычные же награды, производства, назначения - объявлены в самый день- Светлого Воскресения, то есть 23-го апреля.

Однако ж, в виде исключения, 17-го числа подписаны были Высочайшие рескрипты графу Панину, Ланскому и графу Блу-дову, с изъявлением им Монаршей благодарности и Высочайшего благоволения всем лицам, принимавшим участие в разработке Положения о крестьянах. Того же числа последовал Указ об учреждении медали в память этой великой реформы56.

Всех лиц, входивших в состав Редакционных Комиссий, граф Панин представил к наградам. Несмотря на Просьбы брата моего Николая и ближайших его сотрудников, князя В.А. Черкасского и Юр<ия> Фед<оровича> Самарина, о том, чтобы не включать их в представление, они, к величайшей досаде своей, получили соответствующие их рангам ордена. Первые двое не придали особенного значения полученным, вопреки их желанию, наградам; Самарин же не послушал совета своих друзей и возвратил графу Панину полученный орден, при письме, мастерски редактированном, но крайне удивившем как графа Панина, так и прочий чиновный люд, не постигавший, как можно обижаться получением награды. Как Черкасский, так и Самарин уехали из Петербурга немедленно по утверждении Положения и проживали сперва в Москве, а потом в своих имениях.

Брат мой, со свойственною ему чуткостью, предусматривал, что не ему суждено продолжать дело, к которому приложил он всю свою душу и все свои силы. Он предвидел, что и сам министр внутренних дел Ланской не удержится на своем месте; что дело крестьянское перейдет в новые руки. Поэтому он решил просить

89

увольнения в продолжительный отпуск за границу, для поправления своего здоровья. Великий Князь Константин Николаевич и Великая Княгиня Елена Павловна убеждали брата не покидать крестьянского дела и хлопотали, чтобы он был назначен министром, на место Ланского, которому тогда было уже 75 лет от роду. Но брат мой не обманывал себя на счет своего служебного положения. Если двумя годами раньше его выставляли в глазах Государя красным, демагогом, врагом дворянства; если тогда на его назначение товарищем министра последовало Высочайшее соизволение не иначе, как с титулом «временно исправляющего должность», - то могло ли быть вероятнее успеха его кандидатуры в министры после той роли, которую он играл в Редакционных Комиссиях, когда на него обрушились вся злоба и ненависть противников освобождения крестьян. Вскоре представилось тому и фактическое подтверждение: даже на представление Ланского об окончательном утверждении брата в должности товарища последовал со стороны Государя решительный отказ*. На прошение же брата об увольнении в продолжительный отпуск за границу состоялось 21-го апреля Высочайшее соизволение, с отчислением, конечно, от должности товарища, но с назначением сенатором и сохранением содержания.

Два дня спустя, в день Светлого Воскресения, и сам Ланской уволен от должности министра, причем получив графский титул и придворное звание обер-камергера. В Высочайшем рескрипте по этому случаю, как обыкновенно, прописаны были весьма красноречиво оказанные им заслуги и выражена была Монаршая благодарность. Вслед за тем Ланской также взял отпуск и уехал за границу.

Удаление Ланского и в особенности моего брата было неизбежным последствием той непрерывной интриги, которая велась противниками освобождения крестьян. Государь удерживался против течения, пока эти личности были необходимы для доведения крестьянского дела до конца; но раз, что цель была достигнута и новое Положение вошло в силу, Государь, по свойству своего характера, счел нужным смягчить неудовольствие, которое совершившаяся Великая реформа произвела на помещичье сословие, и примирить сколько возможно с новым Положением те личности, интересы которых были затронуты принятою

" Вопрос этот был поднят Ланским помимо моего брата и без его ведома. 90

государственною мерой. Для этого самое приведение в исполнение нового закона должно было быть вырвано из рук тех, которые навлекли на себя ненависть помещичьего сословия, и вверено таким личностям, которых нельзя было ни в каком случае заподозрить во враждебности к дворянству.

В этих-то видах преемником Ланского назначен был статс-секретарь Петр Александрович Валуев. Об этой личности мне придется упоминать часто в моих воспоминаниях, как об одном из видных действующих лиц в нашей официальной жизни. Поэтому следует здесь несколько очертить эту личность.

Служебная карьера П.А. Валуева началась с 1833 года (год и моего поступления на службу). Во время пребывания Высочайшего Двора в Москве из всей тогдашней московской молодежи,

91

которую Императору Николаю 1 случалось видеть на балах, особенное внимание его обратили на себя Валуев и Скарятин, о которых Государь отозвался как о молодых людях «образцовых». Оба они, по Высочайшему повелению, были определены на службу в I отделение Собственной Е.В. Канцелярии и, конечно, заняли видное место в петербургском высшем обществе. Но служба в означенном отделении не представляла пищи их честолюбию и желанию деятельности; поэтому при назначении генерал-адъютанта князя Александра Аркадьевича Суворова генерал-губернатором прибалтийских губерний Валуев охотно принял должность чиновника, состоящего при нем для поручений. Он отлично владел немецким языком и вообще обладал всеми свойствами, которые должны были сблизить его с немецкими баронами. Вскоре он был назначен губернатором в Митаву, а позже, по выбору министра государственных имуществ, Мих<аила> Ник<олаеви-ча> Муравьева, занял место директора Второго департамента этого министерства. В этой должности оставался он до 1-го января 1861 года, когда последовало назначение его управляющим делами Комитета министров, вместо умершего статс-секретаря Акинфия Петровича Суковкина. Валуев был женат сначала на дочери известного нашего поэта князя П.А. Вяземского, овдовев, он вторично женился в Митаве на дочери тамошнего полицмейстера Во-кульского. Валуев имел наружность внушительную: высокий рост, стройный стан, приятные черты лица; он отличался изящными формами, держал себя с большою важностью и бьш очень занят собой; особенно же старался блистать красноречием. Речь его всегда была вычурна, округлена, переплетена цитатами на разных языках; казалось, как будто он говорил не иначе, как подготовленными фразами. Как в речах, так и во всех приемах его неприятно выказывались искусственность и аффектация. В сущности это был человек с разносторонним образованием и европейскою культурой (чем отличался от большей части наших государственных людей), но с односторонним кругозором. Его воззрения, политические и государственные, всего ближе можно назвать аристократическим доктринерством. Сочувствовал он, например, английским учреждениям, порядкам в наших прибалтийских губерниях, и напротив того, претил ему русский демократизм. Наши русофилы и славянофилы, зная слабость П.А. Валуева к немцам, полякам и другим иноземцам, упрекали его в космополитизме. Аристократическая же или, точнее, помещичья партия имела полное основание рассчитывать на Валуева для осуществления

92

своих видов. Партия эта, не успев помешать осуществлению крестьянской реформы, старалась, по крайней мере, при самом введении в действие Положения 19-го февраля оградить сколько возможно свои интересы, затянуть составление «уставных грамот», замедлить выкуп крестьянами земельных наделов, замещать должности мировых посредников личностями, более расположенными угождать помещикам, чем блюсти выгоды крестьян и т.д.

Новый министр, при вступлении в должность, со свойственным ему красноречием и торжественностью, заявил свою программу действий. В отношении крестьянского дела он выразился в том смысле, что будет держаться буквально Положения 19-го февраля, но применяя его в духе примирительном. В личных отношениях с моим братом старался выказывать особенную любезность. Но действительное направление нового министра вскоре выказалось в выборе личностей на некоторые должности по министерству. Заметно давал он предпочтение лицам титулованным, принадлежащим к аристократическому кругу. Так по случаю назначения (в Светлое Воскресение) генерал-майора свиты графа Петра Андреевича Шувалова управляющим III отделением Собственной Ё.В. Канцелярии и начальником штаба корпуса жандармов на его место директором Департамента общих дел назначен был его родной брат, флигель-адъютант граф Павел Андреевич Шувалов, бывший пред тем военным агентом в Париже и не имевший никакого случая приобрести какие-либо знания в делах гражданского управления. Место директора департамента перешло как бы по наследству от старшего брата к младшему. Места директора и вице-директора Департамента полиции исполнительной, взамен деловых чиновников - тайного советника Жданова и действительного статского советника Титова, заняли действительный статский советник граф Дмитрий Николаевич Толстой и надворный советник граф Конст<антин> Ив<анович> фон дер Пален (впоследствии достигший поста министра юстиции).

Брат мой Николай, сдав свою должность тайного советника Тройницкому, начал готовиться к отъезду со всею своею семьей за границу, на продолжительное время. 6-го мая он откланялся Государю, который обошелся с ним весьма благосклонно, благодарил за службу и несколько раз обнимал его. Друзья, сослуживцы и почитатели брата дали ему прощальный обед, в котором приняли участие до 80 человек; при этом было высказано

94

ему много задушевного сочувствия, много лестного для минувшей его деятельности. Конечно, ему грустно было расстаться с делом, которому посвятил столько трудов и забот; еще грустнее было видеть, в чьи руки оно перешло и какое направление может быть ему дано при дальнейшем практическом осуществлении; но с другой стороны, после нескольких лет непрерывной работы, с постоянною борьбою против встречаемого противудействия, против интриги и клеветы, - ему необходим был некоторый отдых для восстановления утомленных сил физических и душевных57. Он рад был на некоторое время вырваться из душной атмосферы петербургской бюрократии и подышать свободным воздухом Западной Европы. Кроме того пребывание за границей могло принести пользу и для здоровья его жены и детей.

95

Выехав из Петербурга на Берлин, брат прибыл 18 (30) мая в Париж, где желал провести некоторое время с дядей своим графом Павлом Дмитриевичем Киселевым, очень любившим и ценившим его.

Кроме приведенных перемен в составе Министерства внутренних дел, в течение апреля произошли еще многие другие личные перемены, имевшие более или менее значение.

Вследствие варшавских происшествий должны были оставить свои должности дежурный генерал 1-ой армии генерал-лейтенант Заболоцкий и исправлявший должность варшавского обер-полицмейстера полковник Трепов. Оба они уволены 2-го апреля: первый с назначением в число состоящих при военном министре, а второй - с производством в генерал-майоры и увольнением в отпуск за границу на один год для лечения. В тот же день последовало назначение генерал-майора Крыжановского (начальника Михайловского артиллерийского училища) помощником начальника главного штаба Первой армии генерал-адъютанта Коцебу, который, по расстроенному здоровью, также просил об увольнении от должности. Увольнение его состоялось 19-го апреля*.

В числе объявленных в Светлое Воскресение многочисленных наград, пожалован орден Св. Андрея Первозванного графу Панину и генерал-адъютанту Чевкину **. В память заслуг, оказанных крестьянскому делу покойным Яковом Ивановичем Ростовцевым,

' Далее в автографе зачеркнуты два абзаца: «2-го же числа уволен от должности, за преклонностью лет и болезнью, командир 3-го армейского корпуса (входившего в состав Первой армии) генерал от кавалерии барон Карл Егорович Врангель. Место его занял другой барон Врангель, Карл Карлович, генерал-лейтенант, командовавший 4-м армейским корпусом, а на его место назначен начальник 7-й кавалерийской дивизии генерал-адъютант Безобразов, некогда подвизавшийся на Кавказе в звании командира боевого Нижегородского драгунского полка. Начальником же этой дивизии назначен командир Кавалергардского полка генерал-адъютант граф Бре-верн де Лагарди.

16-го апреля, по случаю двадцатой годовщины свадьбы Их Величеств, бывшие в то время при Государе адъютантами граф Александр Владимирович Адлерберг и Паткуль произведены в генерал-лейтенанты. Производством этим они обошли множество старших генерал-майоров, даже из числа генерал-адъютантов и генералов свиты». (Прим. публ.)

' Далее в автографе зачеркнуто: «и Св. Владимира 1 -й степени государственному контролеру генерал-адъютанту Н.Н. Анненкову. Из числа лиц, принимавших деятельное участие в крестьянском деле, государственный секретарь тайный советник Вл<адимир> Петр<ович> Бутков получил только короткий и довольно сухой рескрипт». (Прим. публ.)

96

пожалован его вдове и потомству графский титул. Назначены члены Государственного Совета - московский военный генерал-губернатор генерал-адъютант П.А. Тучков, генерал-губернаторы: рижский генерал-адъютант князь А.А. Суворов и виленский генерал-адъютант В.И. Назимов, с оставлением в должностях; также назначен членом Государственного Совета и варшавский генерал-губернатор генерал-адъютант Панютин, но с увольнением от должности, исправление которой возложено на генерал-майора Кры-жановского, сверх исправления должности начальника главного штаба Первой армии.

Генерал-адъютант граф Александр Влад<имирович> Адлер-берг заместил своего отца графа Владимира Федоровича в должности командующего Императорскою Главною Квартирой.

Начальник штаба корпуса жандармов и управляющий Ш-м отделением Собственной Е.В. Канцелярии генерал-адъютант А. Е. Тимашев, один из озлобленных противников освобождения крестьян, выразил свое неудовольствие оставлением своей должности; он был уволен в бессрочный отпуск и уехал за границу. Место его занял, как уже упомянуто, генерал-майор свиты граф Петр Андр<еевич> Шувалов, также не отличавшийся сочувствием к произведенной реформе, но человек более гибкий и менее желчный, чем Тимашев. Назначение графа Шувалова было, конечно, приятною новостью для помещичьей и аристократической партии.

Наконец, произошли перемены и в личном составе управления Кавказской армии. По ходатайству фельдмаршала князя Барятинского генерал-лейтенант Филипсон назначен членом Военного Совета, а на место его начальником главного штаба армии назначен А.П. Карпов, с производством в генерал-лейтенанты. Вместо прежних моих сотрудников генерал-майоров Карлгофа и Ольшевского назначены генерал-квартирмейстером генерал-майор Зотов, а дежурным генералом - полковник Лимановский.

В приведенном перечне пасхальных новостей упоминаю преимущественно о тех личностях, с которыми в последующем моем рассказе придется встречаться не раз.

На Фоминой неделе происходил обычный «майский парад» войскам гвардии, на Марсовом поле (или Царицынском лугу), а вслед за тем Царское семейство переселилось из Петербурга в Царское Село.

97

В это время в городе распространились тревожные известия о положении князя Алексея Федоровича Орлова. Болезненный недуг его делал быстро успехи, а 9-го мая он скончался. Погребение происходило 12-го числа, со всеми подобающими почестями. Государь, почти все члены Императорской фамилии, весь высший чиновный персонал собрались на вынос тела из дома (находившегося на Мойке, между Полицейским и Красным мостами) и присутствовали при отпевании в полковой церкви конной гвардии, в которой он и погребен.

В самый день погребения сын покойного, князь Николай Алексеевич Орлов, занимавший пост посланника в Брюсселе, назначен генерал-адъютантом.

О личности князя Алексея Федоровича Орлова я не стану распространяться; он так известен, что едва ли я мог бы сказать что-нибудь новое, тем более, что мне и не приходилось никогда быть с ним в личных отношениях.

Но здесь я должен приостановить свой рассказ и возвратиться несколько назад, чтобы объяснить собственное свое личное положение в описываемое время.

С самого приезда в Петербург, как уже я говорил, служебное мое положение было совершенно ненормальное, не соответствовавшее прямым постановлениям о должности товарища военного министра. Почти устраненный от дел министерства, я оставался лишь безучастным слушателем ежедневных докладов генерала Сухозанета Государю. В первое время я молчал в том соображении, что быть может, мой ближайший начальник считал нужным, чтобы я предварительно ознакомился с делами министерства и что по прошествии известного времени установятся надлежащий порядок занятий и законные отношения. Притом я не считал уместным поднимать личный о себе вопрос, пока в высших правительственных сферах продолжалось тревожное настроение по поводу крестьянского вопроса и варшавских смут. Таким образом я переносил свое неловкое положение более четырех месяцев; но когда наконец, в исходе марта, суматоха успокоилась и дела приняли обычное свое течение, я решился объясниться с генералом Сухозанетом. Ничего другого не домогался я как законной обязательной для меня деятельности в управлении министерством. Генерал Сухозанет не мог, конечно, не признать такое требование вполне основательным и отдал немедленно приказа-

98

ние, чтобы все доклады по хозяйственным департаментам присылались сначала ко мне, а потом уже от меня пересылались к нему; но при этом подтвердил, что все-таки, интересуясь всеми подробностями дела, желает, чтобы ничто не шло помимо его.

Сначала я принял было не в шутку это новое распоряжение министра и начал заниматься делами серьезно; но скоро увидел, что переменилась одна только формальная процедура, порядок пересылки бумаг, в сущности же мне предоставлялось столь же мало влияния на дела, как и прежде. Очевидно было, что министр более доверял директору канцелярии генералу Лихачеву, чем мне; наши взгляды были совершенно различны. Особенно часто расходились мы в вопросах по Кавказской армии. Генерал Сухозанет, озабоченный исключительно требованиями Финансового комитета о сокращении расходов, налегал на уменьшение их на Кавказе и для того настаивал на немедленном возвращении во внутренний район временно командированных на Кавказ 18-й пехотной и Кавказской резервной дивизий, с приведением их на мирное положение. При докладах министра Государю по этому предмету я позволял себе оспаривать мнение генерала Сухозане-та и даже представил записку, в которой доказывал цифрами, что от возвращения означенных дивизий непосредственного сбережения в расходах вовсе не будет, а между тем уменьшение войск на Кавказе неизбежно отзовется на ходе военных действий и снова придется отказаться от надежды на скорый конец войны. Доводы мои имели успех; Государь решил оставить дивизии на Кавказе еще на год, согласно настоятельным просьбам фельдмаршала князя Барятинского.

Смета кавказская также была поводом к разномыслию. Военный министр преимущественно по этому предмету обращался ко мне, как более знакомому с местными условиями Кавказа, чем все те лица, которые в Петербурге судили и рядили кавказские дела. Я предложил генералу Сухозанету вызвать в Петербург самого генерал-интенданта кавказского генерал-майора Колосовс-кого, для личного разъяснения возбужденных сомнений и недоразумений. Колосовский, как человек умный и ловкий, уладил все вопросы к общему удовольствию. Генерал Сухозанет должен был поддаться уму и бойкости кавказского генерал-интенданта; но продолжал считать меня адвокатом Кавказа.

Накануне 17-го апреля, вечером, Государь прислал за мною фельдъегеря. Крайне удивился я такому приглашению в неурочный час. Оказалось, что Его Величеству угодно было, чтобы в

99

приказе на следующий день внесено было назначение генерала Сухозанета шефом 2-й батареи 1-й резервной артиллерийской бригады, - той самой батареи, которою он некогда командовал. Государь желал, чтобы назначение это было сюрпризом для военного министра.

С переезда Государя в Царское Село я перестал присутствовать ежедневно при докладах генерала Сухозанета. Как и прежде, я мало принимал участия в делах, и меня начинала тревожить мысль, что Государь остается в заблуждении, считая меня деятельным и ответственным помощником министра. 4-го мая решился я написать к генералу Сухозанету письмо, в котором просил увольнения в отпуск за границу, на воды, с дозволением провести зиму в теплом климате. В тот же день вечером министр пригласил меня к себе для объяснения такой неожиданной просьбы. Я не скрыл от него, что не просил бы отпуска, если бы присутствие мое в Петербурге было сколько-нибудь полезно для службы, но что при полном моем бездействии служба ничего не потеряет, если я воспользуюсь свободным временем для отдыха и поправления здоровья своего и детей. На другой день, 5-го числа, просьба моя была доложена Государю, и я получил приказание в следующий понедельник, 8-го мая, приехать в Царское Село с докладом, вместо самого министра. Государь был чрезвычайно милостив и выразил положительную свою волю, чтобы я остался на своем месте, прибавив однако же, что в случае, если я действительно нуждаюсь в лечении заграничными водами, то отпустит меня не более, как на два летних месяца. После этих милостивых слов и после откровенного доклада о моем пассивном участии в делах, мне ничего другого не оставалось, как отказаться от своего намерения. Теперь совесть моя успокоилась; Государь уже выведен был из заблуждения, и меня не тяготила моральная ответственность перед Ним и перед общественным мнением.

Не прошло недели после моей поездки в Царское Село, как обстоятельства приняли вдруг совершенно неожиданный для меня оборот. 15-го мая получено было известие из Варшавы об отчаянной болезни наместника князя М.Д. Горчакова, и тогда же Государь решил, чтобы военный министр генерал Сухозанет немедленно отправился в Варшаву и вступил временно в управление Царством Польским и в командование Первою армией, на правах главнокомандующего и наместника. На время же отсутствия его управление Военным министерством возлагалось на меня. 16-го мая вышел приказ, как о назначении генерала Сухозанета,

100

так и о моем вступлении в управление министерством, на основании существующих на такой случай постановлений. На другой же день, 17-го мая, Н.О. Сухозанет выехал из Петербурга в Варшаву, одновременно с выездом самого Государя в Москву.

Внезапная эта перемена в моем положении наложила на меня тяжелую ответственность и массу забот при тогдашних, крайне трудных обстоятельствах и расстройстве в самом министерстве. Как временный заместитель министра, я не мог и помышлять о каких-либо мерах к исправлению этого расстройства, мне приходилось вести дело теми средствами, какие имелись.

Отъезд Государя в Москву пришелся для меня весьма кстати. Отсутствие Его Величества, хотя и кратковременное, облегчило мне первый приступ к делу, дало мне возможность спокойно ознакомиться со всеми частями министерства и завести свой порядок работы. Ко времени возвращения Государя, можно сказать, механизм всего министерского делопроизводства был уже в моих руках.