Происхождение земских соборов

Состав представительства на соборах 1566 и 1598 гг. помогает разглядеть и те условия, которым земские соборы обязаны были своим происхождением. Превосходный ответ на вопрос об этих условиях находим в одном из сочинений г. Чичерина. Попытаемся в немногих строках изложить основные мысли, общий план этого ответа, развиваемого автором с последовательностью и ясностью, которые трудно воспроизвести.

При кочевой жизни населения в древней Руси долго не могли установиться крепкие общественные союзы, долго не могли завязаться корпоративные связи, которые сомкнули бы людей одинакового общественного положения в плотные классы, в сословия с крепкими сословными правами. При отсутствии таких классов не могло возникнуть из жизни и сословное представительство, требующее связности и дружной деятельности сословий. Дело соединения разрозненных общественных сил должна была взять на себя государственная власть, смыкая разобщенные общественные элементы в корпорации, в сословные и местные союзы не правами, а обязанностями, строя весь государственный быт на начале повинности, на государственном тягле. В этом деле власть не могла обойтись без содействия самого общества, не имея достаточно своих средств, не располагая ни достоверными сведениями о положении народа, ни надежными исполнителями своих мероприятий. Для этого она соединяет население в прочные союзы и посредством выборного начала призывает их

336

к участию в государственных делах, сперва в местной администрации и суде, а потом и и высшем центральном управлении в форме земских соборов. Таким образом, земское представительство возникло у нас из потребностей государства, а не из усилий общества, явилось по призыву правительства, а не выработалось из жизни народа, наложено было на государственный порядок действием сверху, механически, а не выросло органически, как плод внутреннего развития общества.

Изложенный взгляд на происхождение земских соборов— схема, метко схваченная со всего хода древнерусской жизни. Воспроизводя этот ход, автор привел в связь с ним появление земских соборов, отметил исторический момент, когда они появились, и обозначил общие условия, их вызвавшие. Эта схема останется прочным научным достоянием нашей исторической литературы. Как всякая схема, воспроизводящая закономерный, геометрически правильный план жизни, изложенный взгляд нуждается в реализации: задача специального изучения — указать конкретные явления, с видимо хаотического потока которых снят этот стройный план, обозначить те частные интересы, борьбой или взаимодействием которых созданы были общие условия, вызвавшие к жизни земские соборы.

Земские соборы, по крайней мере обыкновенные, не: избирательные, являвшиеся в исключительных случаях,, созывались не но требованию общества, а по нуждам правительства, которое через них надеялось получить от: общества недостававшие ему средства для устроения, государства и помимо нх не имело других способов найти; эти средства. Разумеется, оно созывало соборы в таком составе, какой находило наиболее соответствующим цели их созыва. Нуждами, заставлявшими правительство обращаться к помощи земских соборов, в значительной степени, если не преимущественно, указываем был и их состав. Таким образом, вопрос о происхождении земских соборов сводится к вопросу о том, что могли они дать правительству, чем могли помочь ему в том составе, в каком они созывались в XVI в. При недостатке прямых указаний в уцелевшей от того века письменности на происхождение земских соборов состав их остается единственным надежным хотя и косвенным, указателем причин, вызвавших к жизни это учреждение, указателем государственных нужд, заставлявших правительство созывать их, и услуг, каких ожидало от них правительство. Рассматривая состав земских соборов с этой стороны, прежде всего предстоит выяснить, воспользовалось ли правительство при созыве

337

первых соборов каким-либо готовым образцом или ему пришлось при этом создавать учреждение, какого на Руси еще не бывало. Если существовал такой образец, он должен был, сколько то было возможно, навязать свой склад земским соборам XVI в., и в таком случае состав последних мог отражать в себе насущные нужды и наличные цели московского правительства того времени лишь в такой мере, в какой способно было отражать их учреждение, рассчитанное на нужды и цели другого времени и другого порядка.

Еще в 1857 г. покойный Соловьев, полемизируя с К. Аксаковым, убедительно доказал в статье Шлёцер и антиисторическое направление, что земские соборы в Московском государстве не имели никакой исторической связи с древними областными вечами, от которых они отделены веками53. Объясняя происхождение земских соборов, скорее можно припомнить обычай наших древних князей советоваться с своею дружиной, со всей или только со старшей, с боярами, что бывало чаще. Этот более частый обычай потом, в московский период, превратился в особое правительственное учреждение, в Боярскую думу. Нашел ли и более редкий обычай совещаться со всею дружиной соответствующее выражение в системе московских государственных учреждений? Когда немногочисленная дружина древнего князя разрослась в многотысячный класс слуг московского государя, совещаться с этим классом стало возможно только при посредстве его представителей. В составе земских соборов XVI в. можно, пожалуй, даже найти некоторую поддержку этой мысли об их связи с древними дружинными советами: мы видели, что подавляющее большинство на этих соборах принадлежало служилому классу. Трудно сказать, помнил ли царь Иоанн этот обычай своих давних предков и участвовало ли это историческое воспоминание в созыве и в определении состава обоих земских соборов его царствования. Как бы то ни было, в состав земских соборов XVI в. входил элемент, которого не было ни в дружинных советах древних князей, ни в Боярской думе московских государей. Как древний дружинник, так и думный московский человек XVI в. никого не представлял в своем лице, имел значение в глазах своего государя сам по себе, но своим личным качествам или генеалогическому происхождению, а не по своей связи с каким-либо классом или местным обществом. В составе земского собора далеко не все члены имели такое непосредственное политическое значение. Весь состав собора по положению его членов в

338

упарвлении можно разделить на два разряда, на две неравные половины. К одной половине принадлежали члены Боярской думы, начальники и дьяки московских приказов: это все были руководители центрального управления. Другую половину сосгавляли все те служилые люди, которые призывались на собор но их должностному положению городовых воевод, командиров местных дворянских отрядов и стрелецких полков, пли как выборные депутаты уездного дворянства, также гости и старосты московских торгово-промышленных сотен: это были органы местного управления или представители отдельных местных обществ, те органы и представители тех обществ, которым приходилось исполнять распоряжения центральных властей. Первая половина представляла в управлении элемент распорядительный, вторая — исполнительный. Эта исполнительная половина собора и имела представитель-нос значение, какого не видим ни в дружинах древних князей, ни в Боярской думе московских государей.

В эту классификацию членов земского собора не вводим очень видного элемента в его составе, Освященного собора, который имел свое устройство и особое отношение к государственному управлению. Впрочем, и в его составе можно различить те же два разряда членов: распорядительный, состоявший из иерархов с епископским саном, и исполнительный, к которому принадлежали лица, носившие иерейский сан. Этим сходством возбуждается вопрос, не имел ли влияния как пример и образец на зарождение мысли о земском соборе и на самую его организацию совет иерархов, являвшийся во главе русского церковного управления с тех пор, как оно устроилось и занимавший первенствующее положение на земском соборе, так как члены его писались и подписывались выше других на соборном акте? Это влияние более чем вероятно, только трудно определить его степень и указать его следы. Первый земский собор был созван в то время, когда церковная иерархия в лице митрополита Макария и священника Сильвестра стояла особенно близко к престолу и ее. советы с особенным вниманием выслушивались молодым царем. Освященный собор в 1550 г. в составе земского собора и в 1551 г. отдельно от него призываем был царем к прямому и деятельному участию в предпринятых правительством работах по законодательству и устройству местного управления. В самом устройстве земского собора XVI в. была кроме указанной еще одна черта сходства с Освященным: в состав того и другого входили лица по положению в местном управлении,

339

церковном или государственном, каковыми были обычные непременные члены церковного собора, епархиальные архиереи, к которым иногда присоединялись архимандриты и игумены со старцами монастырских соборов, т. е. управители монастырей. Из церковного языка заимствован эпитет вселенский, который иногда прилагался к земскому собору. Наконец, самое название собора, усвоенное нашему собранию государственных и земских чинов, имело в древней Руси значение специального термина церковного управления и усвоялось повременно действовавшим коллегиальным учреждением церковного происхождения или с участием духовенства54. Все это указывает на -.некоторую генетическую связь земского собора с Освященным, нити которой живо чувствовались в древней Руси, но уже трудно уловимы для нас. Во всяком случае Освященный собор как авторитетный образец мог содействовать осуществлению практической разработки мысли, решать важнейшие государственные вопросы с помощью подобного ему по составу земского собрания, как скоро родилась такая мысль, но она родилась из государственных потребностей, возникших в XVI в. и только тогда заставивших обратить внимание на Освященный собор как на образец, могущий помочь при изыскании средств их удовлетворения. Московское правительство в ту эпоху вообще стремилось установить соответствие и взаимодействие между церковным и государственным управлением, устрояя то и другое по одному плану и приучая их помогать друг другу в общих делах, насколько допускалось это различием основ и задач того и другого. Особенно явственно обнаружилось это стремление в начертанном Стоглавым собором плане епархиального управления с его поповскими старостами и другими выборными органами из среды духовенства, которые поставлены были рядом с земскими старостами и целовальниками и в некоторых случаях действовали совместно с ними. Но этот самый план показывает, что тогдашние преобразователи стремились не столько приноровить государственное управление к церковному, сколько ввести в то и другое новые силы.

Эти силы надеялись вызвать к действию привлечением местных обществ к участию в управлении. На земских соборах XVI в. эти силы являлись в лице тех органов местного управления и депутатов местных обществ, которые составляли вторую исполнительную половину собора и которым можно придавать представительное значение. Органы местного управления, призывавшиеся на собор

340

правительством, и депутаты, которых посылали туда по выбору местные общества, конечно, черпали свои представительные полномочия из различных источников: для одних этим источником служила правительственная должность, т. е. доверие правительства, для других— общественный выбор, т. е. доверие общества. Но в то время между этими источниками не было такого антагонизма, какой существует теперь. Во второй половине XVI в. правительство старалось подбирать на должности но местному управлению людей, которые и независимо от своей правительственной должности имели связь с управляемым обществом. Подбор офицеров для уездных дворянских отрядов из лучших дворян тех же уездов был обычным явлением, если не был правилом; нередко воеводой города назначался дворянин, принадлежавший к дворянскому обществу того же города или имевший землю в его уезде. Такой правитель получал двустороннее значение органа — правительственного и общественного: правительство доверяло ему управление как влиятельному члену управляемого общества, а общество тем охотнее слушалось своего земляка, что он пользовался доверием правительства. Но если даже не существовало корпоративной связи у городового воеводы с дворянством управляемого им уезда, между ними устанавливалась связь служебная: в случае похода городовой воевода становился главным предводителем уездного дворянства. Таким образом, представительное значение на соборе и должностных и выборных представителей местных обществ слагалось из двух элементов: из должностной ответственности перед правительством за управляемое общество и из корпоративной солидарности с последним. В одних соборных представителях, например в городовых воеводах, не имевших корпоративной связи с дворянством управляемых ими городов, эти элементы разделялись, в других, например в предводителях уездного дворянства из его же среды, совмещались. Связь призыва на собор с положением призываемого в местном управлении и обществе особенно явственно обозначилась появлением на соборе 1598 г. старост и сотских московских торгово-промышленных сотен: они были призывные, а не выборные представителя на соборе; их призвали на собор по должности как правителей их обществ, но они явились на собор настоящими представителями своих обществ, потому что получили должность по их выбору. Совмещение тех же двух значений можно заметить и в выборных депутатах этого собора. Местные дворянские общества выбирали их из

341

столичных дворян, знакомых им по походной команде или землевладельческому соседству, из коллегий своих присяжных окладчиков, наконец, из высшею слоя своего состава, из разряда, называвшегося отбором; все это были классы, или разряды лиц, из которых и самим правительством назначались органы местного управления, военного и гражданского. При таком отношении обеих сторон, правительства и общества, не могло возникнуть и вопроса о сравнительном значении столь разнородных источников представительных полномочий, как правительственный призыв по должности и общественный выбор по доверию; вопрос, с которой стороны представителю получить свои полномочия, разрешался соображениями административного удобства, а не требованиями политического принципа, как скоро обе стороны и для назначения и для выбора представителей пользовались одним и тем же социальным материалом.

В условиях, установивших такое отношение между правительственным назначением и общественным выбором, и надобно искать зарождение мысли о соборном представительстве. Чтобы призывать на собор в качестве представителей местных обществ их управителей и предводителей, назначенных правительством, надо было и назначать таких управителей и предводителей, которые могли быть и выборными представителями местных обществ, т. е. при должностных отношениях к последним имели и корпоративную связь с ними. Трудно сказать, в какой степени выдерживалась эта связь в той половине состава земских соборов XVI в., которую мы назвали исполнительной; по крайней мере она явственно выступает, как мы видели, в некоторых группах, принадлежавших к этой половине соборного состава. Эта связь еще настойчивее проводилась в местном управлении: с половины XVI в. оно перестраивалось но правилу, чтобы во главе местных земских миров становились люди из их среды на место прежних управителей, которые на короткие сроки «наезжали» на свои округа со стороны, обыкновенно не имея никакой постоянной связи с ними. Таким образом, обнаруживается некоторое родство соборного представительства с реформой местного управления в XVI в.

Это родство состояло в том, что в происхождении и соборного представительства, и нового устройства местного управления участвовала одна политическая идея, практическая разработка которой принадлежит к числу любопытнейших процессов в устроении Московского госу-

342

дарства: это была мысль об устройстве ответственности местного управления.

Чтобы объяснить происхождение этой мысли, надобно припомнить некоторые черты того управления, которое господствовало в удельные пека, продолжало действовать с некоторыми изменениями в эпоху московского объединения Великороссии и только в царствование Грозного подверглось коренному преобразованию. Особенности этого управления, наиболее участвовавшие в возникновении означенной мысли, связаны были с древнерусскою системой кормления. Кормлением называлось управление, функции которого соединены были с доходами в пользу управителя. Эти доходы состояли или из кормов в собственном смысле, особых урочных сборов в пользу кормленщика, или из пошлин свадебных, торговых, судебных, писчих — за составлением письменных документов, или из доли общих казенных налогов и пошлин, которая в дворцовом ведомстве называлась путем. Родом и разнообразными сочетаниями этих доходов различались кормления высшие и низшие. В руках крупных кормленщиков, бояр путных, наместников и волостелей, соединялись разнообразные административные и судебные дела и связанные с ними доходы, тогда как мелкий кормленщик ведал одно какое-либо дело, одну доходную статью; иной получал какой-нибудь незначительный налог в известном округе или часть этого налога с условием самому собирать его, в чем и состояла его административная функция. Значит, в кормлении правительственные функции и охраняемые ими интересы общественного порядка отдавались в частное пользование из-за соединенных с ними доходов или, что то же, отдавались в такое пользование казенные доходы с теми правительственными функциями, посредством которых они получались. Таким непосредственным соединением правительственного дела с вознаграждением за него надеялись, вероятно, всего легче согласить и уравновесить интересы управителей и управляемых. Но по самой конструкции такого управления сторона кормленщиков должна была получить перевес: такая связь правительственного дела с кормом вела к тому, что не корм служил средством н поощрением к лучшему исполнению правительственного дела, а это дело становилось только средством или поводом к получению корма. Кормления давались служилым людям, но сами не считались службой. Служба, именно военная, была обязанностью, а кормление правом, приобретавшимся службой, за которую жаловали кормлением. Потому служилый человек

343

мог отказаться от назначенного ему кормления, мог съехать с него, когда хотел, не испрашивая отставки. Как право, не уравновешенное обязанностями и ответственностью, кормление поощряло управителя к произволу. Издавна приняты были меры с целью предупредить этот произвол и урегулировать аппетит кормленщиков. Кормленшику при назначении на попжность давали доходный, или наказиый, список с J&ЧJШЮ_Jгaкcoj^_д;oзвoлeнныx ему поборов, подробно указан был порядокГёбора кормов^при съезде управителя с кормления производился скрупулезный бухгалтерский учет корма, следующего ему «по исправе», т. е. по времени управления и по количеству действительно исполненной им правительственной работы55. Трудно сказать, с какого времени установился для поддержания этих мер и способ контроля кормлений, состоявший в праве управляемых жаловаться высшему правительству на незаконные действия управителей. Это право подтверждалось в уставных грамотах с конца XV в., и из него ко времени первого земского собора развился своеобразный порядок должностной ответственности кормленщиков. Почин в деле контроля местного управления предоставлен был самому местному населению. По окончании кормления обыватели могли обычным гражданским порядком жаловаться центральному правительству на действия кормленщика, которые находили неправильными. Обвиняемый правитель в этой тяжбе являлся простым гражданским ответчиком, обязанным вознаградить своих бывших подвластных за причиненные им неправды и обиды, если истцы умели надлежащими средствами тогдашнего гражданского процесса оправдать свои претензии, а правительство становилось между обеими сторонами беспристрастным и как бы даже равнодушным третейским судьей, только потому принужденным решать такие сторонние для него споры, что к нему обращались с ними. Таким образом, частный интерес становился блюстителем правительственного порядка и преследование административных злоупотреблений заменялось исками обиженных о возмещении убытков, причиненных местному обществу или отдельным его членам неправильными действиями органов управления. Конечно, это была для кормленщиков своего рода ответственность, и так как кормленщик отвечал не перед властью, а перед гражданскими истцами только в присутствии власти, то такую ответственность можно назвать гражданской. Может быть, она и устраняла какие-нибудь неудобства, которые могли произойти от несдерживаемого ничем произвола управителей, но в свою

344

очередь рождала множество новых затруднений, которые очень ярко изображены в памятниках XVI в. Установившийся способ защиты управляемых обществ от произвола управителей послужил источником бесконечного сутяжничества. Съезд с должности кормленщика, не умевшего ладить с управляемьши, был сигналом ко вчинению запутанных исков о переборах и других обидах. Изображая положение дел перед реформой местного управления, летописец в своем изложении закона 1555 г. о кормлениях и о службе говорит, что наместники и волостели своими злокозненными делами опустошили много городов и волостей, были для них не пастырями и учителями, но гонителями и разорителями, что с своей стороны и «мужичье» тех городов и волостей натворило кормленщикам много коварств и даже убийств их людям: как съедет кормленщик с кормления, мужики ищут на нем многими исками, и при этом происходит много «кровопролития и осквернения душам», так что многие наместники и волостели лишились и старого своего стяжания, движимого и недвижимого, «животов и вотчин»56. Значит, эти тяжбы «мужиков», как называет летописец тяглых земских людей, сопровождались тяжкими имущественными потерями для тех кормленщиков, которые их проигрывали. Слова летописца о кровопролитии и «осквернении душам» указывают на то, что в этих тяжбах приводились в действие самые сильные средства тогдашнего гражданского процесса— крестоцелование и даже судебный поединок. Литвин Михалон, знакомый с современными ему московскими порядками половины XVI в., прямо подтверждает этот намек московской летописи, с сочувствием рассказывая, что управители в Московском государстве могут быть привлечены управляемыми к суду и, осужденные за взятки, принуждены бывают драться на дуэли с обиженными, хотя бы последние принадлежали к низшему сословию, или ставить на поединок вместо себя других, т. е. своих людей, о которых говорит наша летопись; в случае поражения на поединке обвиняемый управитель платил пеню57.

Таким образом, установившийся в Московском государстве порядок административной ответственности поверг местное управление в состояние судебной борьбы управителей с управляемыми, запутывавшейся все более вследствие краткосрочности кормлений и частых смен кормленщиков. Как бы ни был беспристрастен и строг суд по таким делам и какими тяжкими последствиями ни грозил бы он недобросовестному кормленщику, добрые

345

плоды так устроенной ответственности но управлению покупались на счет общественной дисциплины и порядка; умалчивая о другом, достаточно припомнить судебные драки на площади, которыми разрешались административные споры между бывшими управителями и управляемыми, чтобы представить себе, как эти соблазнительные -\ зрелища должны были спутывать понятия о значении власти и о се отношении к обществу. Потребносгь цыпрсти местное управление из такого состояния привела к мысли о новом порядке ответственности его органов, который проводился бы в движение непосредственно высшею властью во имя общего, а не частного интереса. Политические понятия, которые могли служить материалом для устройства такого порядка, были уже готовы к половине XVI в. События, так глубоко изменившие положение московского государя с половины XV в., приподняли и его политическое сознание. По мере того как он становился единственным хозяином Беликороссии и уяснял себе свое национальное значение, его государево дело, т. е. государственный интерес, также становилось выше всех частных интересов. Складывалось требование, чтобы все общество поддерживало это дело всеми своими наличными силами. Трудно уловимым для нас процессом политических умозаключений и практических соображений установилось такое распределение государственного дела между правительством и обществом: первое с своими непосредственными органами взяло в свои руки всю организацию внешней народной обороны и распорядительную часть по устройству внутреннего порядка;.вся_подго-т^щггельная и исполните^ц2ная--чаек»---улфдвления.__должна была лечь^1ПГ]обТце^т1ю7^которое, таким образом, становилосьГ""не" только производителем, но и поставщиком средств, необходимых правительству для устройства внешней обороны. Так как прежние правительственные органы местного управления, кормленщики, признаны были неудовлетворительными, а других своих органов не было в распоряжении правительства, то все местные дела и некоторые общегосударственные, преимущественно дела финансовые исполнительного характера, переданы были земству. Но, оставаясь в местном управлении без рук, без собственных орудий, правительство тем более хотело, чтобы местные земские органы постоянно чувствовали на себе его глаз. И государственная важность дел, входивших в состав местного управления, и земское происхождение его новых органов требовали строгой отчетности, надежного обеспечения исправности и добросовестности

346

их действий. Между тем прежние средства этого обеспечения не могли действовать при новом порядке местного управления по самому его устройству. В кормлениях такими средствами служили собственная выгода кормленщиков и потом их страх перед управляемыми: так как правительственные дела соединены были с доходом для управителя, то за небрежность и упущения он наказывал сам себя потерей дохода, а за недобросовестность и притеснения его могли наказать потерпевшие иском и судебным взысканием. Земское управление налагалось на общество как повинность и не могло быть соединено с кормом. С другой стороны, неудобно было ограничивать контроль местного управления правом обиженных искать на обидчиках-управителях, выбранных миром и в выборе которых они сами участвовали, и это было тем неудобнее, что в делах общегосударственных, составлявших главное содержание земского управления, истцом прежде всего могла быть сама казна. Потому прежний порядок ответственности местных управителей не мог быть применен к новому управлению и должен был уступить место другому порядку. Но именно казенный интерес, получивший господствующее значение в ведомстве земских управителей, заставил воспользоваться для его обеспечения старинным институтом, которым прежде обеспечивалась исправность податных сборов,— круговою порукой земекг^^обществ. Теперь этот институт был распространен на все функции земского управления и на самый состав его, потому что земство должно было взять на себя и поставку органов этого управления и отвечать за нее. Так, когда приступили к реформе местного управления, сами собою выяснились элементы нового порядка ответственности его органов— элементы, послужившие основаниями и самой реформы: 1) управление как охрана общественного блага не может быть орудием частного интереса; 2) дела, входящие в состав местного управления, должны вести правительственные органы из среды местных же обществ; 3) ответственность за это управление должна падать не на одни его органы, но и на управляемые ими общества. Из этих понятий, вошедших в запас важнейших политических идей века и выработанных им с большим трудом под гнетом насущных нужд государства, сложился взгляд на ответственность по управлению, существенно отличавшийся от прежнего: неуправляемые миры или их члены ищут на органах управления перед правительством за нарушение своих интересов, а правительство взыскивает не только с органов управления, но и с самих управляемых миров за

347

действия мирских управителей, противные интересам общего блага. Такую ответственность в отличие от прежней гражданской можно назвать политической. Необходимыми средствами для установления такой ответственности были мирской выбор органов местного управления и мирская порука за выборных управителей.

Ход самой реформы местного управления достаточно известен, но не будет излишним напомнить некоторые его моменты, которые особенно ясно показывают, с какою осторожною, истинно московскою постепенностью складывалась и проводилась в преобразуемых учреждениях новая мысль о политической ответственности но управлению. Для этого правительство хотело воспользоваться наличными зачатками земского самоуправления. Издавна в местном управлении удельных княжеств рядом с непосредственными проводниками княжеской власти, кормленщиками, существовал другой ряд учреждений, представлявших собою местные земские миры и служивших вспомогательными орудиями управления при его княжеских руководителях: то были выборные старосты, сотские, дворские и другие земские власти, ведомство которых простиралось только на тяглое население, их выбиравшее, городское и сельское, и состояло преимущественно из хозяйственных дел земских обществ. По мере успехов политического объединения Великороссии московское правительство стало обращать все более заботливое внимание на эти земские учреждения, дотоле скромно и малозаметно действовавшие под властною и своекорыстною рукой княжеских кормленщиков. С конца XV в. эти учреждения заметно поднимаются: их авторитет растет, компетенция расширяется. Между прочим, по уставным грамотам конца XV в. старосты и «лучшие люди>^ являются на суде наместников н~ волостелей как оШ1затёльЖ1Т"^^ИТТеТ!тьТ:::^ТШблюдатели, следившие за ГГр1ГвЖ7ГьТ1о^ГгьТо"~Т1х~Т7диПроизводства. Присутствие таких ассистентов на суде кормленщиков, вероятно издавна допускавшееся в силу народного обычая, ко времени первого Судебника было установлено законом. Земские миры в то время пользовались уже правом выступить мс/ща.ми._ перед центральным правительством против кормленщиков, бывших своих управителей, если считали себя обиженными с их стороны; теперь в лице своих судебных заседателей они получали на суде кормленщиков значение правительственных свидетелей, которые в случае нужды при проверке дела могли бы дать центральному правительству показания о том, как производился суд. Это был

348

первый шаг в подъеме земства; второй состоял в том, что лучшие люди, простые свидетели дела, случайные поня-тые, ко времени второго судеоника превратились в цело-аальников, п"оСТТОПтгхзЩПсджЖТх^аседате;1ей "с более деятельным участием в отправлении правосудия, с правом блюсти судебный порядок и справедливые интересы сторон в качестве носителей мирской совести. Таким образом, земство в местном управлении и суде последовательно становилось в различные положения, из которых в каждом дальнейшем все яснее выступала из-за нрава обязанность: сначала частные истцы против обид кормленщиков, потом обязательные правительственные свидетели— наблюдатели их суда, земские миры теперь в лице своих старост и целовальников стали стражами правды на этом суде с нравственною ответственностью. Этим постепенным усилением элемента обязанности в судебном предегавпгсльсгве земства обозначился рост потребности в устройстве местного управления с строгою государственною ответственностью. Оставалось сделать последний шаг—передать земским мирам самый суд и все местное управление не только с нравственною, но и с формальною ответственностью перед правительством, и тогда на месте служилых кормленщиков с гражданскою ответственностью но искам управляемых миров стали бы мирские органы правительства с политическою ответственностью самих миров перед правительством по его взысканию.

Около половины XVI в. этот последний шаг стал необходим, но его необходимость условливалась такими нуждами, которые вместе с тем затрудняли его исполнение. Совокупность этих нужд составила вопрос о военной реформе, который разрешался в одно время с реформой местного управления и так запутанно с ней переплетался, что их трудно разделить. До половины XVI в. военно-служилый класс в Московском государстве имел двойственное значение, сложившееся еще в удельное время: он составлял главную боевую силу государства и вместе служил органом управления. В каждом значительном княжестве удельного времени управление, состоявшее из сложной сети мелких и крупных кормлений, давало занятие и доход массе ратных людей. С расширением Московского государства все сильнее стало чувствоваться неудобство такого совмещения двух различных назначений в служилом человеке. Напряжение народной самообороны росло по мере расширения государственной территории, и с начала XVI в. чуть не ежегодно поднимались

349

значительные силы на ту или другую границу государства, даже когда не бывало объявленной войны. Мобилизация должна была встречать крайнее затруднение в том, что множество ратных людей было рассеяно по «кормлениям и доводам», по доходным местам в областном управлении, а порядок управления страдал от того, что его органы должны были покидан, правительственные дела для иохо-* да. 'Гак обе ветви управления мелиали QM'iajjT>vroji. потому что одни и те же люди действовали вобёйх: будучи военными людьми, они становились неисправными управителями, а становясь управителями, переставали быть исправными военными людьми. Затруднение увеличивалось еще тем, что новые потребности общественного порядка, возникавшие в объединенном государстве, все более усложняли задачи управления, требуя от управителей все большей внимательности к интересам государства и нуждам населения, большей добросовестности и отчетности в делах, а служилые люди искони привыкли и продолжали смотреть на правительственные должности ТЗсТШочительно как на свои кормления, настоящее назна-^еижгтсоторТПГ— Пи110Лнять~йсхудалые служшгые животы для дальнейшей службы. Отсюда и развились, с одной стороны, те разнообразные злоупотребления управителей, а с другой — то страшное недовольство управляемых, о которых говорят памятники XVI в. Это была превосходная мысль московского правительства Иоанна IV восполь-зовМъёя зеШ^ШЩ^З'ч^ждёнияМ!' одновременно и для лучшего устройства местного управления, и для устранения недостатковjpeiUioiо строя. Попытка Грозного совсем устранить кормленщиков из местного гражданского управления, заменив их выборными и ответственными земскими властями, давала правительству возможность найти более надежные и дешевые органы управления и вместе с тем предоставить служилых людей в беспрепятственное распоряжение военного ведомства, ничем не отвлекая их от их прямого назначения. Самые крупные законодательные меры XVI в. были прямо или косвенно связаны с этою двойною реформой, земскою и военною. Какие затруднения встретило московское правительство при разработке и проведении земской реформы и как их побеждало, это всего яснее открывается из самого хода его преобразовательных предприятий. Первые известные грамоты о введении губных учреждений, относящиеся к 1539 г., показывают, что мыслью о передаче важных дел местного управления в руки местных обществ, правительство занято было еще в малолетство Грозного.

350

со(.1лп шч-дсглшпт./н.стпл ил гшмскпх омюрлх

Но некоторые колебания, обнаруженные им в устройстве 1убиых учреждений, заставляют думать, что многие подробности в этом деле тогда еще не были решены и обдуманы. Так, не было принято определенного решения по вопросу о том, в какие отношения друг к другу должны стать разные классы местного общества в устройстве охраны общественной безопасности от лихих людей. По первым губным грамотам все городские и сельские обыватели для поимки и казни разбойников выбирают голов из служилых людей, детей боярских, человека по 3 или но 4 на каждую волость, т. е. административный округ, и точно так же в помощь этим головам выбирают из своей среды старост, десятских и лучших людей. Значит, органам местной полиции, губным" головам и "их помощникам по источнику их полномочий предполагалось придать всесословный характер. Но но грамоте Соли Галицкой 1540 г. участковые полицейские надзиратели, сотские, пятидесятские и десятские, поставлены были под руководство городового приказчика, т. е. коменданта, который выбирался только служилыми людьми уезда и был, так сказать, предводителем уездного дворянства как корпорации, обязанной оборонять свой город. Позднее, при преемнике Грозного, выбор губного головы или старосты одним местным дворянством является нередким случаем. Напротив, там, где бьшо малочисленно служилое население или где его вовсе незаметно, руководство губною полицией, как это видно из уставной Двинской грамоты 1556 г., поручалось начальникам общего земского управления, излюбленным головам, выборным судьям, которые выбирались только земским тяглым населением58.

В первоначальном устройстве губной полиции еще не заметно намерения не только отменить кормления, но и стеснить права кормленщиков, хотя современники и видели в этом учреждении меру, направленную против наместников59. Губным старостам в первое время поручены были такие полицейские дела, которые не входили прямо в компетенцию наместников, и волостелей, и власть последних предполагалось точно разграничить с губным ведомством. Так, по губному наказу селам Кириллова монастыря 1549 г. тать, пойманный в первой краже, сначала подвергался простому гражданскому суду и взысканию со стороны кормленщиков, а после того уже поступал в распоряжение губных старост, которые наказывали его кнутом и выгоняли из округа60. Речь об отмене кормлений, по-видимому, не заходила и на земском соборе

351

1550 г., хотя некоторые меры, принятые не без его участия, служили прямою или косвенною подготовкой этой реформы. В Судебнике 1550 г. институт кормленщиков является еще без признаков колебания и их компетенция заботливо ограждается от вмешательства губных старост, которым статья 60 строго предписывает ведать только дела о разбое. Почти несомненно, что с ведома собора присутствие на суде кормленщиков особых присяжных судных мужей, выборных старост и целовальников, «которые у наместников в суде сидят», по Судебнику превращено было в повсеместное обязательное учреждение. По крайней мере в следующем году в речи к отцам Стоглавого собора царь поставил это дело в числе мер, на которые он получил от них благословение <*в предыдущее лето», т. е. на земском соборе 1550 г. Обязательным повсеместным введением в суд кормленщиков особой коллегии земских судных мужей крайне упрощалась отмена кормлений: оставалось только вывести из местного суда самих кормленщиков, передав их функции этой коллегии присяжных земских ассистентов с ее председателем, судным земским старостой. Распространение института, который вскоре лег в основание земского самоуправления, сопровождалось составлением местных уставных грамот, которыми должны были руководиться кормленщики и их земские ассистенты. Из слов царя на Стоглавом соборе можно заключить, что была даже выработана общая, так сказать, нормальная уставная грамота, «которой в казне быти» и которую царь предложил отцам собора на рассмотрение и утверждение вместе с новоис-иравленным Судебником. Вероятно, эта общая уставная грамота, предназначенная как образцовая и справочная для хранения в государственном архиве, так же относилась к местным, как наказ губным старостам 1571 г. относился к местным губным грамотам, содержала общие нормальные постановления, применявшиеся n отдельных грамотах к местным условиям. Из всего этого можно заключить, что главным предметом занятий собора 1550 г. были вопросы об улучшении местного управления и суда, чему посвящена едва ли не большая часть статей Судебника, пересмотренных и пополненных в 1550 г.; по крайней мере о других предметах занятий этого собрания не сохранилось известий. Нельзя не отметить этой черты деятельности первого земского собора при изучении происхождения земских соборов вообще. Такая законодательная тема указана была собору 1550 г. самим царем в той знаменитой речи его на Красной площади к митрополиту и

352

СОСТАВ ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВА НА ЗЕМСКИХ СОБОРАХ

народу, которой открыта была деятельность собора. Сущность этой речи, как изложил ее йотом сам оратор на Стоглавом соборе, состояла в том, что царь «заповедал* своим боярам, приказным людям и кормленщикам помириться «со всеми хрестьяны» своего царства на срок, т. е. предложил служилым людям покончить не обычным исковым, а мировым порядком все возникшие у них из-за кормлений тяжбы с «крестьянами», с земскими людьми, которыми они управляли. Заповедь царя исполнена была с такою точностью, что в следующем году он мог уже сообщить отцам церковного собора, что бояре, приказные люди и кормленщики «со всеми землями» помирились во всяких делах. Значит, господствующею мыслью, руководившею царем при созыве первого земского собора, было упорядочить местное управление и начать это дело мировою срочною ликвидацией бесконечных тяжеб земства с кормленщиками: царь надеялся такою решительною операцией устранить главный недуг, мешавший всякому улучшению местного управления и суда. Ни в самой речи царя, как она записана в летописном сборнике, ни в кратком официальном изложении ее на Стоглавом соборе нет сколько-нибудь уловимого намека на мысль отменить кормления. Между тем только эта мысль и делает понятным ^предложение царя о срочном окончании тяжеб по делам кормлений. Судебник 1550 г. вовсе не предотвращает продолжения таких тяжеб, а только подробнее определяет их порядок. Какую цель могла иметь необычная и спешная ликвидация этих дел, когда сам закон допускал их возобновление, оставляя обе боровшиеся стороны, кормленщиков и земские миры, в прежних отношениях друг к другу? Остается предположить, что в мере, принятой царем, сказалась впервые смутно почувствованная правительством потребность так или иначе покончить вопрос о кормлениях, но правительство еще недоумевало, какой избрать способ его решения, и пока хотело устранить затруднение, которое мешало разрешить его каким бы то ни было способом. Речь царя бросает некоторый свет и на самый состав собора 1550 г. Если этот собор был созван для того, чтобы при самом открытии своем выслушать заповедь царя кормленщикам— в назначенный короткий срок прекратить миром тяжбы с земскими людьми, и если эта заповедь была в срок исполнена, можно думать, что на собор и призваны были преимущественно кормленщики, люди верхних слоев служилого класса, бывшие ближайшими органами правительства, а таков был, как мы видели, состав и дальней-

12 В. О. Ключевский, т. 8             353

В. О. КЛЮЧ1ШСКНЙ

ших земских соборов XVI в. Может быть, для того и речь царя была произнесена на московской площади, чтобы в лице собравшегося здесь простонародья призвать все земство пойти навстречу кормленщикам в деле примирения, исполняя просьбу царя «оставить друг другу вражды и тяготы сноп». Так выясняется несколько политическая физиономия этого загадочного земского собора, оставившего -по себе такие неясные следы в исторических памятниках. Собор созван был главным образом для обсуждения средств устранить беспорядки в местном управлении и суде и состоял из лиц, которые, служа орудиями этого управления и суда, должны были взять на себя исполнение мер, принятых правительством по совещанию с собором.

Однако после ликвидации тяжеб с кормленщиками вопрос о кормлениях не долго оставался в нерешительном положении. То было время ускоренного движения внутренних реформ и внешних предприятий. Среди забот о церковных преобразованиях и приготовлений к казанскому походу делались по московской правительственной привычке предварительные опыты над новым порядком местного управления. Известен один из них, сделанный месяца за 3 до казанского похода: 21 марта 1552 г. по просьбе посадских людей и крестьян Бажского уезда им дана была грамота, отменявшая у них управление наместника и передававшая управу во всяких делах их излюбленным головам. Вскоре по завоевании Казани правительство с развязанными для внутренних дел руками и с необычайно приподнятым духом принялось за дальнейшую разработку вопроса о кормлениях. Тотчас по возвращении из похода, отправляясь в Троицкий Сергиев монастырь, царь приказал боярам «без себя о казанском деле иромышляти, да и о кормлениях сидети», т. е. обсудить в Боярской думе два вопроса: об устройстве новозавоеван-ного царства и об отмене кормлений. Бояре придавали второму вопросу такое важное значение, что поставили его на первую очередь, «начаша о кормлениях сидети, а казанское строение поогложиша». Мнение думы склонилось в пользу отмены кормлений, так что царь в ноябре 1552 г. мог уже официально объявить о принятом правительством решении устроить местное управление без кормленщиков. Днем Михаила Архангела началось трехдневное торжество по случаю падения Казанского царства. Служилым людям, героям подвига, розданы были щедрые награды вотчинами, поместьями и деньгами на 48 тыс. рублей около 2'/2 млн на наши деньги). Не было

354

забыто и неслужилое земство, которое понесло на себе финансовые тяготы похода: «а кормлениями государь пожаловал всю землю». Этому лаконическому известию, 'однообразно Повторенному к разных летописях, грудно придать другой смысл, кроме того, чго царь предоставил земским мирам ходатайствовать об освобождении их от кормленщиков или оставаться под их управлением, если они находили это для себя более удобным''1. Эту меру современники считали пожалованием, льготой для земства, и значительное количество земских обществ, городских и сельских, которые не замедлили ею воспользоваться, оправдывает этот взгляд. Но может показаться неожиданным то, что эту меру считали для себя выгодной и сами бояре, которые в этом случае были солидарны с прочими кормленщиками. Летопись, рассказывая о приказе царя обсудить в думе вопросы об устройстве Казанского царства и о кормлениях, не без горечи объясняет, почему бояре поставили на очередь второй из этих вопросов и отложили первый: «Они же от великого такого подвига и труда утомишася и малого подвига и труда не стерпеша докончат и нозжелеша богатеетва«''"'. Какие богатства могли сулить себе кормленщики от отмены кормлений и как одна и та же мера могла оказаться выгодной дгя обеих сторон со столь иротивоиложными интересами и с такими враждебными отношениями, в каких стояли тогда друг к другу кормленщики и кормившие их земские общества? Это объясняется условиями, на которых исполнена была земская реформа.

Кормление служилых управителей как земская повинность признано было подлежащим выкупу на счет земства. Но переход к управлению выборных земских властей как право земства не был сделан для него обязательным, а предоставлен был воле каждого земского мира. Если земское общество возбуждало ходатайство о замене кормления земским самоуправлением, все доходы кормленщиков,..им^уттравляиших^ак нрял1ые_1Сйрм'ы,' так и косвенные'по_щщ1±ы^1ег>екладыва^^^

/гТфсТБетШыи" оброк, который общество платило прямо в казну. -Эта тгерекладка, называвшаяся откупом, облегчалась тем, что в подлежащих приказах издавна велись книги с обозначением дохода, какой получался с каждого корТШгения; на существование этих книг' указывает одна статья Судебника 1550 г. Из откупных платежей по мере распространения нового порядка местного управления должен был составиться служилый бюджет: служилые люди получали из нового государственного оброка «пра-

355

ведные уроки», постоянные оклады денежного жалованья, соображенные с «отечеством и дородством» каждого, т. е. с его родовитостью и служебного годностью. Вместе с тем предпринято было «строение воинства», общая реорганизация обязательной службы служилых люден: установлена была «уложенная служба», нормальный размер военно-служебных обязанностей, падавших на служилого человека по его землевладению вотчинному и поместному, вырабатывались правила поместного верстания, надела служилых людей поместною землей. Таким образом, административно-судебные кормы заменялись частью доходом, какой сам помещик извлекал из своего помеси,я, частью казенным денежным жалованьем, средства для которого казна черпала из управляемого земского населения, став здесь на место кормленщиков. Значит, со введением земского самоуправления устанавливалась, как бы сказать, новая, более сложная и правильная канализация содержания служилых людей. Прежде они сами выбирали это содержание из неслужилого населения, главным образом посредством кормлений и в меньшей мере посредством поместного землевладения, которое было развито еще довольно слабо. Теперь средства первого рода притекали к ним в виде готового денежного жшюванья, через казну, которая выбирала их из земства посредством земских учреждений, а поместное землевладение, получив усиленное развитие одновременно с отменой кормлений, становилось все более господствующим источником содержания служилых людей и в этом значении занимало место прежних кормлений в устройстве этого содержания. Так было устранено финансовое затруднение, возникавшее из того, что с отменой кормлений закрывался один из главных источников военного бюджета, питавшего служилых людей. Реформа доставляла существенные выгоды обеим сторонам, и земским мирам, и кормленщикам: первых она освобождала от непосредственного гнета корыстных и часто самовольных управителей, последним давала возможность с большими удобствами, без затруднений и неприятностей, соединенных с кормлениями, получать в виде постоянного оклада жалованья прежний доход и даже больше того. Главное удобство нового порядка состояло в том, что размер этого дохода теперь поставлен был в зависимость не от случайной удачи в получении более или менее сытного кормления, а от условий, находившихся в распоряжении самих служилых людей. Это удобство служилые люди могли почувствовать уже при самом введении реформы.

356

По генеалогическому достоинству, по личным качествам, продолжительности и исправности службы, размерам вотчинного и поместного владения, вообще по всей совокупности условий, которыми тогда определялась военно-служебная годность, служилые люди были распределены гш разрялы. cmjimiiii. с особым окладом денежно-JiLZli!2l^ii)iiLiiL_IIOJIO>,cc,l,l,,,M ,la каждую статью, и занесены по статьям в служсбныс^^ш]ш1__и_,сп11ски, или и «подлинные разг^щы», как еще называет их летописец в изложении-указа 20 сентября 1555 г. о кормлениях и о службе. Так как кормления считались жалованием за службу, а денежное жалование заменяло доходы от кормлений, то эти росписи служилых людей стали называться кормленными книгами^ и самые оклады денежного жалованья, положенные взамен кормлений, кормленными окладами. Сохранился отрывок одной из таких книг, составленной после издания упомянутого закона 20 сентября и едва ли не бывшей прототипом тех кормленных книг, но которым впоследствии выдавали служилым людям денежное жалованье в приказах, ведавших это дело в четях Костромской, Устюжской и других61. Сколько можно судить по отрывку, в котором описаны всего только статьи 11—25, притом еще с пропуском статей 13-й, 14-й и начала 16-й, это кормленная книга высшего столичного дворянства, служилых людей, служивших <-по московскому списку». Отрывок изображает положение кормленщиков и земских обществ в 1555 г., т. е. в момент перехода тех и других к новому порядку, первых — к новому устройству содержания служилых людей, вторых— к земскому самоуправлению. Кормлениями жаловали по-прежнему, но земские общества одно за другим «давались в откуп», т. е. выпрашивали себе выборное управление, так что иные из пожалованных не успевали «наехать» на свои кормления. В отрывке отмечено до 30 обществ, городских и сельских, перешедших на откуп с 25 марта по 6 декабря 1555 г. Этот 1555 год был временем перелома в ходе земской реформы: убедившись по предварительным опытам, что -земство в ней нуждается, правительство решило превратить их в общую меру. Тогда была пересмотрена нормальная уставная грамота, составленная еще в 1550 г., которая была предложена на одобрение Стоглавому собору и предназначена на хранение в казне для справок. Эта грамота еще не имела в виду отмены кормлений и только вводила повсеместно в суд кормленщиков присяжных земских ассистентов. Согласно с дальнейшею разработкой плана реформы, эти присяжные

357

земские ассистенты но новому закону превращались в самостоятельную судебную коллегию, а кормленщикам, служилым людям, давалась новая сословная организация с более точным и уравнительным распределением между ними служебных обязанностей и служебного вознаграждения, как земельного, так и денежного. Официальное указание на новый закон встречаем уже u уставной грамоте, данной 15 августа 1555 г. Рыболовлей слободе в Переяславле, которая, как видно из рассматриваемого отрывка, перешла на откуп 10 июля того же года. В этой грамоте царь говорит, что он велел учинить старост излюбленных «во всех городех и волостех», разумеется, которые этого пожелают. Самый закон дошел до нас не в подлинном виде, а в изложении, помещенном в одном летописном своде и сделанном., по всей вероятности, современным летописцем ы.

Изучая ход дела в момент перелома, произведенного законом 1555 г., как этот момент изображается в уцелевшем отрывке кормленной книги, легко заметить некоторые неудобства системы кормлений и те выгоды нового устройства содержания служилых людей, которые побудили Боярскую думу вьгеказаться за отмену этой системы. Во-первых, кормления отличались чрезвычайною дробностью: рядом с многочисленными распорядительными и исполнительными судебно-административными должностями, соединенными с кормами и пошлинами, т. е. с окладными и неокладными доходами, встречаем кормления, которые состояли только в получении одного какого-либо мелкого налога, прямого или косвенного, и не соединены бьгли ни с какою особою ни судебного, ни административною функцией, кроме сбора самого налога. Причиной такой дробности, очевидно, было желание дать кормовьге места возможно большему числу служилых людей, нуждавшихся в корме. Тою же причиной объясняется и краткосрочность кормлений: их держали обыкновенно по одному или по два года, очень редко более двух лет и нередко менее года, иногда немногие месяцы. Сами кормленщики сокращали срок своих кормлений, иногда бросая их по своему произволу; иные даже не принимали назначенных им мест. Все это указывает на малодоход-ность многих кормлений. Несмотря на то, спрос на корм превышал наличность кормовых мест. Кормления не бьгли непрерывными, кормленщик не переезжал с одного питательного места прямо на другое, кормился с перерывами. Нередко кормовое пожалование состояло только в том, что пожалованному «давали ждати» назначенного ему

358

места, пока его не очистит предшественник, т. е. жаловали только кандидатурой на место. Для многих такие голодные промежутки продолжались два, три, даже четыре года. С другой стороны, в отрывке находим много указаний на отношение доходов от кормлений к новым окладам денежного жалованья, назначенным по закону 1555 г. Служилому человеку давали оклад денежного жалованья «на его голову», смотря по статье, в которую его записывали по его служебной годности, потом жалованье на «уложенных людей с земли», сколько их причиталось но штату с числившейся за ним вотчинной и поместной земли, наконец, добавочные деньги за «передаточных», сверхштатных вооруженных людей, которых он выводил с собой в поход, по расчету в 2'/: раза больше против штатных. H отрывке нередко указывается, сколько получал служилый человек с кормления и сколько пришлось ему получагь «по новому окладу» в силу закона 20 сентября 1555 г.; из этих сопоставлений можно видеть, что служилый человек при новом порядке обыкновенно получал не меньше прежнего и мог получить значительно больше, если умел и хотел. Этот порядок прямо рассчитан был на исправность, сообразительноеть и энергию служилых людей. Притом не надобно забывать, что прежний доход oi кормлений был прерывистый, а при новом порядке высшее столичное дворянство, состоявшее на постоянной службе, вместе с лучшими провинциальными дворянами, способными к ежегодной мобилизации, получали денежное жалованье ежегодно по кормленной книге «из чети», как тогда говорили, т. е. из подлежащего приказа в Москве, в отличие от рядового провинциального дворянства, от городовых детей боярских, которых мобилизовали не каждый год и которые получали денежное жалованье «с городом», т. е. только перед мобилизацией. Отмена кормлений сопровождалась важными и разнообразными следствиями для обеих сторон, которые она различала как для служилого класса, так и для тяглого земского мира. В этих следствиях мы отметим только то, что имеет .ближайшее отношение к вопросу о происхождении земских соборов. Прежде всего завершилось устройство сословного управления обеих сторон, и в этом завершенном устройстве со строгою последовательностью проведено было то начало, которое легло в основание соборного представительства XVI в., начало ответственности перед государством. Высшее столичное дворянство сомкнулось в цельный гвардейский корпус, пополняясь постоянно лучшими служаками, набираемыми из нровин-

359

циальных дворян. Разбирая состав собора 1566 г., мы видели, что члены этого корпуса не теряли служебной связи с местным дворянством тех уездов, откуда они набирались или где владели землей. Образуя офицерские кадры, столичные дворяне назначались предводи гелями походных отрядов, составлявшихся из их провинциальных земляков. В свою очередь и провинциальное дворянство сомкнулось в местные уездные общества, связанные землевладельческим и строевым соседством. Каждое такое общество, город, как оно тогда называлось, выбирало из своей среды присяжных окладчиков, коллегия которых обязана была знать как семейное и хозяйственное положение, так и боевую готовность всех служилых людей уезда и но ответственным показаниям которых присылавшиеся из столицы военные инспекторы, разборщики, верстали служилых людей уезда поместными и денежными окладами, по этим окладам распределяли их на статьи, или разряды, но этим статьям раскладывали между ними тягости службы, вообще устанавливали хозяйственный и военно-служебный строй уездного дворянского общества. Так как служилые люди уезда в случае внешнего нападения на их уездный город составляли его ближайший гарнизон, то они «веем городом», в полном составе своего общества, выбирали из своей среды городового приказчика, который ведал уездный город в качестве его коменданта и полицмейстера и вел текущие дела всего уездного дворянского общества в качестве постоянного местного его предводителя, как столичный дворянин-земляк часто бывал его временным походным предводителем. Выбор окладчиков и городового приказчика скреплялся порукой избирателей за избранных. Служебное поручительство развилось в сложную систему; это указывает на важное значение, какое придавали ему в местном сословном устройстве. Выбрав окладчиков, дворянское общество должно было дать правительству выбор (выборный протокол) за своими руками, т. е. взять на себя ответственность за качество выбора; то же было и при избрании городового приказчика. Все члены уездного дворянского общества и между собою были связаны цепью поручительства, имевшего разные виды. При верстании поместными и денежными окладами, при раздаче денежного жалованья каждый член общества должен был представить поруку в том, «что ему государева служба служит, на срок на службу приезжаги и до роспуску с службы не съезжати». Обычными общими поручителями были те же окладчики, по должности обязанные знать степень слу-

360

жебной благонадежности своих избирателей; впрочем, у каждого могли быть и свои частные поручители из рядовых дворян того же уезда. Кому окладчики «не доверивались в службе и деньгах», тот обязан был представить поручную запись от особого поручителя. В сомнительных случаях, когда окладчики не давали разборщику надежного ответа, «в спорных статьях допрашивали и всего города»; тогда, как и при выборе должностных лиц, все общество принимало на себя ответственность за свое решение. Так устанавливалась своего рода круговая порука уездного дворянского общества. Б разнообразии видов поруки, в строгости, с какою правительство ее требовало, выразилась настойчивость, с какою правительство проводило в местном сословном управлении начало государственной ответственности. Такая ответственность но взысканию власти за исполнение военно-служебных обязанностей служилыми людьми заменила собой прежнюю гражданскую, которой подлежали служилые кормленщики по жалобам обиженных.

То же начало настойчиво и последовательно проводилось во всех отраслях управления, сколько это было возможно. Известно, с какою строгостью требовалась общественная порука в губном и земском управлении как обеспечение личной ответственности выборных властей. Выбрав старосту, целовальников и дьяка, мир должен был протокол выбора, излюбленный список, с именами избранных и за руками избирателей прислать в подлежащий московский приказ; здесь этот излюбленны» список был нужен, чтобы знать, с кого взыскать, в случае если избранные своими действиями не оправдают ни доверия избирателей, ни ожиданий правительства; сами выборные за недобросовестное или небрежное исполнение своих обязанностей подвергались смертной казни, а их имущество шло на вознаграждение лиц, потерпевших от их неправильных действий, а также тех, кто уличал их в таких действиях. Такие угрозы закона и общественные заручки объясняют слова царя Иоанна, когда он говорил, на церковном соборе J551 г., что, исправив Судебник m предприняв улучшение судопроизводства и управления, он! «великие заповеди написал», тяжкие взыскания положил! за нарушение закона, «чтобы то было прямо и бережно и į суд бы был праведен».

Еще явственнее выражалось проводимое правительством начало в особом ведомстве, которое стало складываться также со времени Грозного. Издавна таможенные пошлины и другие доходные казенные статьи отдавались

361

на откуп или в кормление. В то время как правительство стало думать о развитии земских учреждений, начали пробовать новый способ эксплуатации этих финансовых источников, посредством верного управления, в чаянии, что этот способ окажется для казны прибыльнее прежнего. Мысль опытов была та, чтобы таможенных пошлин не отдавать на откуп частным предпринимателям, которые, разумеется, платили в казну только часть валового сбора с откупных статей, а выбирать эти доходы целиком, прямо в казну, посредством даровых и ответственных агентов, которых обязано было ставить земство, которым правительство поручало это дело на веру, под присягой и, разумеется, под ручательством ставившего их земского общества. В значительных торговых пунктах руководителями этого дела назначались с званием верных голов падежные люди из московского купечества, которым давали несколько присяжных помощников, целовальников, выбранных из местного торгового класса. Так, в 1551 г. таможенные сборы в г. Белозерске отданы были на веру двум москвичам и двадцачи белозерцам на год. Точно так же в 1571 г. указано было в Новгороде на Торговой стороне собирать таможенные пошлины на веру московским и новгородским гостям и купцам, которых новгородские наместники с дьяком «в головы поставят», и целовальникам, которых они «выберут», т. е. предпишут выбрать новгородскому торговому обществу. Так завязалась новая земская повинность, с течением времени развившаяся в целую сеть верных учреждений и падавшая тяжелым и ответственным бременем на многие земские общества. Новгородская таможенная грамота предостерегает верных голов и целовальников, что если они не будут исполнять ее предписаний, то государь накажет их опалой и пеней, а недобор перед прежними годами велит взыскать с них вдвое. Характер и цель верных учреждений открываются из того способа, как правительство пользовалось обоими порядками эксплуатации доходных казенных статей, откупным и верным, и как переходило от одного порядка к другому. По местам оно пыталось самому откупу придать характер принудительной повинности. В 1554 г. сдана была одной компании весовая пошлина в Великом Новгороде на год. Но тогда же правительство запретило вывоз сала и воска за границу, вследствие чего откупщики не выбрали откупной суммы и по тогдашнему суровому порядку взыскания долгов и казенных недоимок принуждены были стоять на правеже, т. е. подвергнуться участи неисправных плательщиков, которых пристава би-

362

ли прутьями по разутым ногам перед присутственным местом, приговорившим их к уплате или взыскивавшим с них недоимку. Откупщики били челом правительству пожаловать их, снять с них откуп по прошествии откупного срока, но просьбы их не уважили, продолжили откун и на 1555 г.; только но прошествии второго откупного срока в силу повторенного ходатайства откупщиков отставили и предписали новгородским дьякам выбрать из местного общества людей, которые бы собирали пошлину прямо на царя, т. е. верным порядком, по с обязательством собрать не менее той суммы, за какуго пошлина была отдана на откуп в 1554 г., именно 233 руб. 39 коп. (не менее 14 тыс. руб. на наши деньги), хотя откупной недобор того года равнялся целой трети этой суммы, именно 77 руб. 39 кон.; если же новые сборщики соберут больше того, то, как гласила царская грамота, «из их за то пожалую». Здесь казна перешла от откупа к вере, как" скоро откупной опыт указал ей на безобидную для нее норму сбора, какой можно было требовать от верных сборщиков и на которую едва ли можно было найти откупщиков-охотников. В других случаях казна поступала наоборот, пользовалась верною системой для определения нормальной откупной суммы. Таможенные пошлины в г. Орешке на 1563 г. отданы были на веру, и верные целовальники собрали 87 руб. 90 коп. (не менее 5 тыс. руб.). На следующий год казна отдала сборы откупщикам с наддачей 42% на собранную верными сборщиками сумму—за 125 руб.65 Чтобы прибыльно устроить систему верных доходов по всем значительным торгово-промышленным пунктам в государстве, казне необходимо было иметь иод руками достаточно надежный и многочисленный корпус ответственных агентов по неокладным сборам, своего рода финансовый штаб, подобный военно-административному, какой составлен был из столичного дворянства. Заслуживает внимания то обстоятельство, что оба штаба формировались почти одновременно и комплектовались одинаковым способом, посредством набора годных сил в столицу по провинциям. Лучшие торговые люди областных городов, оставаясь на своих местах, зачислялись в штат высшего московского купечества или же прямо сводились из своих городов в Москву. 'Гак, новгородский летописец рассказывает, что в 1571 г. одновременно свели из Новгорода в Москву 100 семейств лучших купцов гостей. Еще раньше переведена, была в Москву партия солидных купцов из Смоленска: «Эти-то «сведенцы смольняне, паны московские», как их величали в знак важного значения,

363

полученного ими в московской торговой иерархии, положили основание тому классу московского купечества, который в акте земского собора 1566 г. назван смольняна-ми, а ко времени собора 1598 г. превратился в суконную сотню, как бы сказать, вторую купеческую гильдию, и от которого, по всей вероятности, пошло название Смоленского суконного ряда в московском Китай-городе61'. На это московское купечество казна и возлагала важнейшие финансовые поручения, требовавшие торгово-промышленной опытности и ловкости и составлявшие настоящую, очень тяжелую и ответственную службу. Высшие его разряды и причислялись к служилым, пользовались известными привилегиями, даже некоторыми правами военно-служилых людей, например правом вотчинного землевладения, получали поместья и могли переходить на приказную службу, бывали дьяками.

Указанные реформы совершенно преобразили как местное управление, так и самый состав местного общества. Прежде служилые люди как правительственный класс противополагались людям земским; теперь провинциальная масса служилых людей вошла в состав земства, сомкнувшись в уездные корпорации, сама становилась земским классом, имея по землевладению и управлению много общих дел с другими классами. Прежде правительство вело местное управление посредством своих собственных органов, но должности, им поручавшиеся как кормления, эксплуатировались ими в свою пользу, служили частному интересу кормленщиков. Теперь взамен кормлений или рядом с их остатками в местном управлении возниюю множество таких дел, назначением которых было служить государственному интересу, но которые поручались не специальным агентам правительства, а людям из управляемого общества по его выбору и поручались, разумеется, не как награда за службу, подобно кормлениям, а как служебная повинность. И задачи управления, и независимое от правительства происхождение его новых органов требовали строгой отчетности, которой не ведали кормленщики, знавшие только гражданскую ответственность по искам отдельных лиц или обществ, которыми они управляли. С проведением частной и общественной поруки в отношения получивших самоуправление местных служилых и тяглых миров к правительству подо все областное устройство подведено было новое основание, которым послужила государственная ответственность перед центральною властью, контролирующею действия своих органов. Это основание,

364

состав представительства на земских соборах, развившись в сложную и суровую систему взысканий за упущения по службе, стало самою напряженною пружиной в механизме местного управления. Как только началась закладка этого основания, возникла потребность провести его и в центральное управление. Этим основанием указан был сосгаи соборного нредсгапительства XVI в., а этим составом определилось политическое значение тогдашних земских соборов.

Представительными элементами в составе земских соборов нельзя считать ни церковного Освященного собора, ни Боярской думы, ни начальников и дьяков московских приказов; это было само правительство, а не представительство управляемого общества перед правительством. Такими элементами можно признать городовых воевод и приказчиков, походных предводителей уездных дворянских отрядов, выборных депутатов уездного дворянства, впервые заметных на соборе 1598 г., и людей из московского купечества. Можно заметить отношение такого состава соборного представительства XVI в. к тому устройству, какое дано было местному управлению во второй половине этого века.

В этом отношении р. Ока своим изогнутым средним и нижним течением делила государство на две полосы, северною внутреннюю и южную украйную. Сословное самоуправление, служилое и земское, привилось в первой полосе, где было плотнее землевладельческое, земледельческое и торгово-промышленное население, сидевшее на давно насиженных местах. Здесь местными обществами руководили выборные власти, дворянские городовые приказчики, земские излюбленные судьи или старосты и избираемые всеми сословиями губные старосты. За Окой простиралась тогдашняя южная украйна государства с волжским Понизовьем, где шла усиленная земледельческая и военная колонизация и одна за другой вытягивались цени оборонительных укреплений. В городах, наполняемых военным людом и скудных торгово-промышленным населением, в уездах с крестьянством, еще не обсидевшимся на помещичьих землях, не было удобной почвы для земского самоуправления. Сколько известно но памятникам, распространение земских учреждений в XVI в. из всех городов по Оке только три имели их в полном составе, именно — Коломна, Касимов и Муром, а Арзамас был единственным таким городом южнее Оки. В этой боевой полосе все местное управление сосредоточивалось в руках воевод, военных губернаторов, которым были подчинены и выборные дворянские власти.

365

Само тамошнее дворянство, в большинстве пришлое, набиравшееся из разных классов общества, за исключением немногих уездов, имело в своей среде мало значительных людей, которые могли бы править и командовать им в походах. Читая уездные списки заокских служилых людей XVI и начала XVII в., чем дальше от Оки, тем реже встречаешь родословное имя. Поэтому правительство принуждено было посылать туда городовыми воеводами и отрядными головами столичных дворян, не имевших корпоративной, землевладельческой связи с дворянскими обществами того края.

Таким образом, местный социально-административный материал, которым могло располагать правительство для устройства ответственного местного управления, был распределен очень неравномерно: во внутренних округах, городах подмосковных и «замосковных», как тогда говорили, было достаточно служилых и земских людей, которые могли стать надежными ответственными агентами местного военного и финансового управления, а в городах заокских, где тех и других требовалось не менее, чем по северную сторону Оки, а первых даже гораздо более, таких агентов было очень мало. Правигельство начало собирать эти наличные местные силы и, не порывая их связей с местными обществами, взяло их в свое непосредственное распоряжение, придало им общеземское значение, образовав из них, так сказать, два генеральных штаба, военно-административный и финансовый; так поступило оно в 1550 г., зачислив лучших служак из уездных дворян в столичный дворянский корпус; с тою же целью стягивало оно в столичные гильдии провинциальных капиталистов-гостей. Так нажимом государственных нужд выдавливались из местных миров наиболее крепкие элементы, способные выдержать требования правительства, которое распределяло их по местам, сообразуясь с местными нуждами и тем восстановляя равномерность в распределении общественных сил. В текущих делах местного управления государственный интерес обеспечивался личною ответственностью каждого такого агента, скрепленною, где это было можно, порукой избравшего его общества. Но возникали дела чрезвычайные и касавшиеся всего государства, в которых правительству нужно было обеспечить себе дружное и усиленное содействие всех местных обществ. Держась принятого начала государственной ответственности, скрепленной порукою, и пользуясь силами, какие были налицо, правительство в таких делах могло обратиться только к тем же агентам,

366

которые могли, поручившись за исполнимость соборного приговора, принял, па себя н провестп в местные общества ответственное его исполнение: призыв таких исполнителей на общее совещание был мерой простого административного удобства, не возбуждавшею никаких политических пререканий, не затрагивавшею пи установившихся отношений верховной власти к подданным, ни вообще каких-либо основ государственного порядка. Таково было, по нашему мнению, происхождение соборного представительства XVI в.: оно само собою выросло из начала ] государственной ответственности, положенного в основа- j ние сложного здания местного управления и слагавшегося из личной ответственности местного правителя и из ответственности ручавшегося за него местного общества. Земский собор того века был завершением этого здания, начинавшегося сельскою волостью, и по своему представительному составу служил высшею формой поруки в управлении; только в местном управлении обыкновенно мир ручался за своего мирского управителя, а на земском соборе управитель ручался за свой мир.

Такой поворот поруки против поручителей понятен, когда идет от лица, за которое ручались, которое иоруч-ники уполномочили обращать на них свои обязательства. Но каким образом могло ручаться за мир лицо, за которое мир не ручался, которое наслано миру правительством, например городовой воевода? Чтобы понять это, надобно войти в понятия древней Руси и припомнить значение представительства и поруки в частных юридических ее отношениях. По этим понятиям лица, состоявшие в юридической связи, вольной или невольной, обязаны были представлять друг друга в суде, когда не могли искать или отвечать лично. Так обязаны были представлять в суде родственники друг друга, выборные общественные власти своих избирателей, крестьяне своих господ. Точно так же существовала и обязательная порука: обязательно было в случае надобности ручаться за лицо, с которым поручитель волей и неволей находился в какой-либо юридической связи, и подлежащая власть могла даже требовать этой поруки. Землевладелец сажал пришлого крестьянина на пустой участок в своем селе, соседи обязаны были по требованию землевладельца поручиться за пришельца в исполнении им принятых на себя поземельных обязательств, если не могли прямыми, положительными доводами оправдать своего отказа, дать такой отказ значило бы самому разорван, с обществом. Такие понятия из частной жизни целиком переносились в круг государствен-

367

пых отношений. Ставя даточного, рекрута, сельское общество по требованию наборщика обязано было поручиться, что новобранец будет служить государю п с государевой службы не сбежит. Дворянские выборные окладчики не могли отказать в поруке своим избирателям, если не могли ничего сказать против кого-либо из них в оправдание своего отказа. Такой взгляд на поруку распространялся и па отношения управляемых к управителю, не только выборному, но и назначенному. Уездное дворянство выбирало городового приказчика и обязано было поручиться за него; полковой воевода назначал командира, сотенного голову, тому же дворянству, и оно сто принимало; предполагалось, что оно этим самым молчаливо обязывалось ручаться за него, когда это понадобится: прием назначенного равнялся выбору излюбленного. Иногда правительство само назначало на выборную должность, опасаясь неудобного выбора, и все-таки требовало от общества поруки за назначенного как за выборного. Так, оно предписывало дворянскому обществу выбрать губным старостой лучшего человека из своей среды, записанного в одну из первых «статей» уездного служилого списка, в противном случае приказывало воеводе самому назначить старосту и взыскать выборную запись но нем «за руками» с тех, кто должен был выбирать старосту. Мы ничего не поймем в древнерусском земском соборе, если выпустим из вида эти древнерусские понятия о представительстве и поруке. Теперь они могут показаться недоразумениями древней политической мысли; тогда они были следствием тяжкой необходимости напрягать на служение государству все наличные силы народа, материальные и нравственные.

По происхождению и составу соборного представительства можно догадываться о тех политических целях или побуждениях, которые заставляли московское правительство созывать соборы именно в таком составе.

Наука государственного права различает несколько видов представительства по различию политических потребностей, которым оно удовлетворяет, и но уровню политического развития, при каком возникает тот или другой вид его. Одним из этих видов признается народное представительство, назначение которого состоит в обеспечении прав и интересов всего народа, всех граждан, даже тех, которые не избирают представителей, не имеют голоса на выборах. Другим видом является представительство сословное, которым ограждаются права и интересы

368

не всего народа, как их понимает представитель, а одного или нескольких сословий, пользующихся властью, как и в каких пределах уполномочен представитель ограждать нрава и интересы своего сословия. У обоих этих видов представительства общее то, что собрание и народных, и сословных представителей является участником верховной власти, самостоятельною силой в государственном управлении, облечено законодательным авторитетом. Третий вид представляют совещательные собрания, созываемые не в силу закона, а по усмотрению правительства и действующие как его вспомогательное орудие в пределах, им указанных, всегда неточно обозначенных и обыкновенно очень тесных. Но сходные но политическому весу, совещательные собрания разнятся по политическому употреблению, какое делает из них правительство, и по приноровленной к тому организации. Так, правительство, еще не успевшее запастись достаточными орудиями для изучения состояния народа, может обратиться к совещательному собранию, чтобы узнать народные силы и средства, какими оно может располагать для известного предприятия. В этом случае представительное собрание является заменой статистического бюро при министерстве внутренних дел и всего успешнее исполнит свое назначение, если составится не из лиц, пользующихся наибольшим доверием общества, а из сведущих людей, но своему положению имеющих наиболее возможности наблюдать и узнать состояние общества. Но и правительству, располагающему достаточными статистическими сведениями, может понадобиться совещательное собрание, если оно хочет действовать не только сообразно со средствами народа, но и согласно с его желаниями. В таком случае представительство заменяет периодическую печать и тем скорее достегает своей цели, чем большим доверием избирателей пользуются представители, чем более разделяют они нужды и желания народа и чем полнее, следовательно, могут выразить его мнения и настроения. Такое представительство имеет преимущественно нравственное значение, поддерживая взаимное доверие между обществом и правительством и их обоюдное расположение к дружному действию.

Земские соборы древней Руси обыкновенно причисляют к последнему из этих трех видов представительства, видя в них чаще прибор для статистических справок правительства о народе, реже — средство взаимного нравственного сближения обоих. Наиболее крупные и видные черты деятельности соборов оправдывают такую класси-

36У

фикацию: они не были постоянным учреждением, не имели ни обязательного для власти авторитета, ни определенной законом законодательной компетенции и потому не обеспечивали прав и интересов ни всего народа, ни отдельных его классов и г, и. Если, забывая общее направление деятельности земских соборов, всмотреться в перечень членов тех из них, которые были созваны в 1566 и 1598 ir., в их составе заметим очень своеобразные черты. В самом деле, что это за представительное собрание, в котором представителями народа являются все должностные, служащие лица? Ведь каждый из бывших на соборе 1566 г. дворян всех статей потому и попал на нею, что был исполнителем каких-либо военно-административных поручений редко по выбору дворянского уездного общества, к которому он принадлежал, чаще по назначению правительства, командовал сотней своего уезда, был городовым воеводой или приказчиком и т. п. Каждому из гостей и купцов столицы, подававших мнения на соборе, уже приходилось исполнять по очереди казенные поручения правительства и предстояло опять исполнять их, когда приходила очередь. Это были не столько представители народа, земских миров, сколько агенты военных и финансовых учреждений, т. е. представители самого правительства. Источником полномочий соборного представителя служило гораздо более это официальное, должностное его положение в местном обществе, чем выбор последнего. Очевидно, здесь мы встречаемся с таким своеобычным порядком представительства, при котором правительственное назначение и общественный выбор теряли то острое различие, какое обыкновенно им придается. Такое безразличие двух обыкновенно противодействующих источников полномочий объясняется свойством тех правительственных поручений, которые по выбору общества или по назначению правительства возлагались на земских людей и исполнители которых были призываемы на соборы. Эти поручения, как мы видели, были соединены не только с личною, но часто и с мирскою ответственностью, что сообщало земскому самоуправлению совершенно особый характер. Если предоставленный земству в XVI в. выбор на должности по местному управлению и можно назвать правом, то это было право очень колючее, обоюдоострое: оно больше обязывало и пугало ответственностью, чем уполномочивало и соблазняло властью. Вот почему далеко не все земские миры воспользовались отданным на их волю самоуправлением: неудобства, какие приносил с собою

370

правитель, назначенный правительством, уравновешивались риском ответственного выборного управления.

Тесная органическая связь соборного представительства с местным управлением, построенным на личной ответственности и мирской поруке, дает понять, для чего понадобилось оно правительству. Земский соборный представитель и помимо собора был ответственным дельцом местного управления. Самая важная для правительства особенность такого дельца заключалась в том, что его правительственная деятельность в своих отправлениях была гарантирована личною ответственностью и общественным поручительством. Соборное представительство входило в число этих отправлений, следовательно, и соборный приговор, был ли он внушен земскими представителями правительству или, наоборот, должен был закрепляться таким же обеспечением, а так как на соборе старались соединить по возможности все облеченное властью, все руководившее в разных отраслях местного управления и в таком значении признанное самим обществом, то и ответственность за исполнение соборного приговора, принятая представителем, распространялась прямо или косвенно и на руководимые представителями местные миры. Значит, общественная порука служила на соборе таким же приводным ремнем, передававшим соборное обязательство представителей их мирам, каким в современном народном представительстве служат выборы, посредством которых народная воля передастся избранным, т. е. избиратели заранее обязуются подчиняться закону, принятому депутатами. По-видимому, собор с своими членами из гарантированных земством или гарантировавших волю земства местных управителей только извилистым путем достигал того же, к чему прямее ведут выборы специальных депутатов в народном представительстве. Однако есть разница, происходящая от неодинакового способа передачи представительных полномочий, и эта разница такова, что в ней можно видеть существенное отличие древнерусского земского собора не только от законодательного, но и от совещательного собрания описанных выше видов: в последних существенный момент, выражающий самую цель представительства, состоит в передаче воли или мнения общества представителям посредством выборов, а в первом, наоборот, таким моментом служила передача соборного обязательства представителей обществу посредством общественной поруки. Получив от народного собрания согласие народа на известную меру или только приняв во внимание его мнение, правительство

371

действует уже своими собственными средствами; на земском соборе правительство только для того и спрашивало о мнении представителей, чтобы заручиться средствами исполнения, потому что члены собора именно и были главными исполнителями соборного приговора. Земский собор XVI в. тем существенно и отличался от народного собрания, как законодательного, так и совещательного, что на нем правительство имело дело не с народными представителями в точном смысле слона, а со своими собственными орудиями и искало не полномочия или совета, как поступить, а выражения готовности собрания поступить так или иначе; собор восполнял ему недостаток рук, а не воли или мысли. Собор XVI в. был, (конечно, совещательным, но не был вполне народным представительным собранием; это был, повторим еще раз, не столько законодательный совет власти с народом, сколько административно-распорядительный уговор правительства со своими органами,— уговор, главною целью которого было обеспечить правительству точное и новее-местное исполнение принятого решения, и такой характер соответствовал его происхождению: он родился не из политической борьбы, а из административной нужды. Поэтому и главною частью соборного протокола можно признать сопровождавшие его рукоприкладства, которыми члены собора подтверждали, что они «на своих речех государю крест целовали», как выразился летописец о соборе 1566 г.; этими подписями, сделанными собственноручно или за неграмотностью но доверенности и приложенными к соборному акту в подлинном виде, либо в систематическом перечне дьяка, закреплялись и существенный момент соборного представительства, и ею связь с местным управлением. Как дворяне Коломенскою уезда, выбрав из своей среды городового приказчика для города Коломны, подавали о нем правительству «выбор за своими руками», ручаясь за благонадежность выбранного, так и столичный дворянин первой статьи А. Ф. Щепотев, лучший человек и походный предводитель, сотенный голова того же коломенского дворянства, в этом качестве явившись на собор 1566 г., своею подписью под соборным приговором ручался за себя и за предводимое им общество в том, что они готовы понести тягости, какие падуг на них в силу этого приговора. Потомув составе соборов XVI в. мало заметен выборный элемент, если только он присутствовал. Первое прямое указание на его присутствие встречаем уже в XVII в. Один живший в России иностранец, рассказав в письме 1605 г. о гибели сына царя

372

Бориса, говорит далее, что но распоряжению первого самозванца были созваны выборные от народа для засвидетельствования этого печального события и имена выборных были внесены в списки на тог конец, чтобы в случае нужды они могли удостоверить, если бы кто стал выдавать себя за молодого царевича, что они видели его мертвым собственными глазами''7. У такого состава собора была n своя особая цель: представительство по должностному положению рассчитано было на то, чтобы призвать на собор наличных ответственных исполнителен соборного приговора; призыв выборных имел целью заставить само общество указать новых таких исполнителей, когда в них нуждалось правительство. Но при различии целей основа представительства оставалась одна и та же: это порука представителей перед правительством в исполнении того, на чем они дали ему свои руки.

ПОПРАВКА. В конце статьи о составе представительства на земских соборах древней Руси, обьясняя, почему в составе соборов XVI в. мало заметен выборный элемент, если только он присутствовал, я прибавил, что первое прямое указание на его присутствие встречаем уже в XVII в. Именно один живший в России иностранец, рассказав в письме 1605 г. о гибели сына царя Бориса, говорит далее, что по распоряжению первого самозванца «были созваны выборные от народа для засвидетельствования этого печального события и имена выборных были внесены в списки на тот конец, чтобы в случае нужды они могли удостоверить, если бы кто стал выдавать себя за молодого царевича, что они видели его мертвого собственными глазами». Так гласит русский перевод итальянского письма неизвестного по имени иностранца, напечатанный в издаваемой археографическою комиссией Русской исторической библиотеке68. Но но справке с подлинником перевод оказался не вполне верным. О составе созванного тогда собрания подлинник говорит: tutti //' principali del popolo si šono chiamati etc. По указанию знающих итальянский язык, это выражение можно понимать в том смысле, что были созваны все власти или старейшины, вообще лучшие, выдающиеся люди народа. Значит, в этих Ii principali del popolo скорее можно видеть представителей, призванных на собор но должностному положению или общественному значению, чем по специальному ad hoc мирскому выбору, и в таком случае это собрание как по

373

составу, так и по цели созыва было совершенно похоже на земские соборы XVI в.: властные или влиятельные люди были призваны, чтобы обязаться засвидетельствовать, когда это понадобится, факт, который они видели собственными глазами. Во всяком случае в приведенном свидетельстве нельзя видеть прямого указания на выборный состав собора 1605 г. После этого первым таким указанием остается известное свидетельство капитана Маржерета о другом соборе того же года, созванном неделями тремя позднее, на суд которого самозванец отдал кн. В. Шуйского, обвинявшегося в распространении слухов об его самозванстве. Капитан Маржерет, служивший тогда в Москве, в иноземной гвардии самозванца, пишет, что кн. Шуйский fut aceusė et convaincu en prescnce de pcrsonnes ehoisies de lous ėstais™. Это известие слишком лаконично, чтобы дать ясное представление о составе судившего кн. Шуйского собора, но бесспорно говорит о присутствии выборных на этом соборе: лица, выбранные из всех членов или сословий, едва ли могут значить что-нибудь другое.

374