К отставке опричнины

В грозных, бурно протекавших событиях, предшествовавших опричнине и развертывавшихся после учреждения ее, профиль опричника, если можно так выразиться, быстро изменялся.

Кн. Курбский в ярких красках обрисовывает «пресильный и превеликий полк сатанинский», который царь Иван стал подбирать и связывать особой присягой после опалы на Сильвестра и А. Ф. Адашева. В этот полк вошли родственники царя по жене, соперники и враги павших фаворитов, покладистые «потаковнпки» порочных наклонностей царя, всегда готовые между делом принять участие в шумных и непристойных, по тогдашним понятиям, пирушках царя, и разношерстная толпа честолюбцев и корыстолюбцев, жадных до царских милостей.

Возможно, что в новом окружении царя были люди «испытанной нравственности», как выражался С. М. Соловьев, принципиальные И бескорыстные сторонники нового курса внутренней а внешней политики, но, к сожалению, в источниках мы не имеем на это указаний, а от Курбского, конечно, нельзя ожидать всестороннего и беспристрастного описания «сатанинского полка».

Нет сомнения, что еще перед учреждением опричнины царь окружил себя довольно значительной группой доверенных людей, с которыми обдумывал и обсуждал план действий. Однако количество этих лиц было невелико и мало возросло в годы опричнины. Из тысячи «голов» составлявших Опричный двор, не менее девяти десятых составляли городовые^изтдиаоярхцще^а дворян в собственном смысле" слова, т. "ет правящей верху шки«ОсоЬого>>" двора, было не более ста человек.

Набор этой тысячи «голов» производился очень тщательно. О тех, кто не был известен царю п не имел хороших рекомендаций, производился всесторонний сыск — кому и как кто служил, кому служили его предки, с кем состоит в родстве по матери или но

190

жене, кто «к кому прихож» и с кем водит дружоу и знакомство. В опричнину принимали только тех, кто, как выражаются иностранцы, сами побывавшие в опричнине, не вызывал у царя никаких подозрений. В это время никто из испытуемых, как принятых в опричнину, так и забракованных, не мог еще предвидеть событий, которые развернулись в ближайшие за тем годы.

А эти события после учреждения опричнины стали развертываться с большой быстротой. Уже февральские казни 1565 г. виднейших бояр и вельмож, конфискации имущества и ссылка большого количества дворян и городовых детей боярских в отдаленные города должны были произвести силг.пое впечатление на очень широкие круги служилых землевладельцев. За этим последовали выселения многих и многих сотен людей из их поместий и вотчин в уездах, взятых в опричнину. А эти выселения, даже если вначале они производились, как говорят Таубе и Крузе, «терпимо», с соблюдением «некоторых приличий», были равносильны разрушению налаженных хозяйств, а иногда полному разорению.

В 1566 г. царь Иван выменял у кн. Владимира Андреевича удел старицких князей и «перебрал» в нем «людишек». Еще несколько сотен ни в чем не повинных людей подверглось выселению и разорению. Когда же в ближайшие за тем три года царь взял в опричнину такие большие уезды, как Костромской, Переяславский, Дмитровский и др., то количество выселенцев стало исчисляться многими тысячами и захватило весьма значительную часть всего класса служилых землевладельцев. С точки зрения социальной психологии не менее важным было то, что никто по знал и не мог предвидеть, на чем остановится это великое переселение и не дойдет ли завтра очередь до него самого.

Естественным следствием быстрого роста опричного двора было то, что не было никакой возможности производить новые наборы с первоначальной тщательностью. Да едва ли главари опричнины кн. Афанасий Вяземский и Григорий Лукьяновпч Малюта Скуратов прилагали к тому усилия. Дело в том, что борьба разгоралась и принимала все более и более острые формы. Глухое негодование переходило иногда в открытое сопротивление, учащались побеги за границу и всякие «измены», создавалась почва для заговоров. Царю Ивану приходилось уснлпватг> репрессии, употреблять все новые и новые средстна террора п закрывать глаза па эксцессы исполнителем! своих мероприятий.

C^jjjjyron стороны, для служилого человека при опричшша. появились новые стимулы добиваться зачисления в «особый» двор царя. До опричнины и в начале се стимулами были честолюбие, соображения карьеры н корыстолюбие. К этим стимулам позже пртеоединшюсь гораздо более раг.ирпг,трлцрт1>тп мпйгт^п д^тпо-ческой натуры — инстинкт самосохранения, а в обстановке террора — животный страх за жизнь, семью и имущество. Чтобы не стать наковальней, всякий стремился запять позицию молота;

191

чтобы но быть раздавленным событиями, каждый спешил присоединиться к тем, кто имел возможность давить. Таким образом, личный состав опричнины обогатился новым элементом — людьми, которые из страха за свою шкуру готовы были исполнять любое приказание п не уступали в своем служебном рвении отъявленным негодяям. В источниках есть много указаний на то, что с течением времени в опричнине дисциплина падала, и опричник стал вырождаться в простого разбойника.

Нет надобности приводить преувеличенные, во многом прямо фантастические свидетельства иностранных писателей, они слишком хорошо известны. Но у современников есть одно сообщение, над которым стоит остановиться и задуматься. Они рассказывают, что беззащитность от опричников всех земских ir их имущества, беспорядок в судах и администрации, своевольство и насилия опричников достигли такой степени, что население утратило способность отличать царского опричника от простого разбойника. В стране появились шайки самозванцев, выдававших себя за опричников. Земские не решались оказывать им сопротивление и покорно подставляли свои спины из опасения оказаться бунтовщиками и подвергнуться еще худшим бедствиям.

Так опричный террор по диалектике своей природы изжил сам себя. (У современников складывалось представление, будто царь «заповедал», т. е. приказал, опричникам грабить и убивать всех земских, отдал земщину «на поток и разграбление» опричнине^ Дьяк Иван Тимофеев писал, что царь от «зельной ярости» возненавидел «грады земли своей все» и «всю землю державы своея, яко секирою, наполы некако рассече» '. А составитель Хронографа объяснял опричнину тем, что царь, возлюбя междоусобную крамолу, «поустил», т. е. натравил, одну часть населения в каждом городе на другую. Напрасно С. Ф. Платонов отвергал с пренебрежением эти высказывания современников как наивные пересуды и болтовню обывателей, неспособных понять глубокие замыслы царя и государственный смысл опричнины. И дьяк Иван Тимофеев, и автор Хронографа, и другие современники если ошибались, то не в характеристике явлений и не в их житейской оценке, а в том, что считали вырождение опричнины в гражданскую войну преднамеренными действиями царя, ^л&гда как вырождение опричника в разбойника и всей опричнины в кошмарный погром было естественным и неизбежным следствием той наклонной плоскости беззакония и террора, на которую стал царь Иван и по которой неудержимо покатился, сам того не желая и не предвидь/

До сих пор речь была о рядовых опричниках, покорных и «проворных», по выражению Шлихтинга, исполнителях царских приказаний. Но то же разложение Опричного двора, хотя и в других

1 РИБ, т. XIII, стр. 271.

192

формах, мы можем наблюдать в немногочисленной правящей ворхушке опричнины.

За первые пять лет существования' опричнины еще неизвестно НИ одного случая царской опалы на кого-либо из видных опричников. Переломным моментом, по-видимому, следует считать 1569 г. или, точнее, конец этого года, когда у царя созревало решение разгромить Новгород, чтобы предупредить отпадение новгородцев на сторону 1Тольско-Лятовского государства. Возможно, что разногласия в среде руководителей опричнины начались еще во время процесса казначея Никиты Фуникова Курцева, думного посольского дьяка Ивана Висковатого и множества других видных представителей московского центрального приказного аппарата. ( ^Во всяком случае можно считать несомненным, что реальность новгородской измены и целесообразность похода на Новгород вызвали в правящих верхах Опричного двора раскол. Малюта Скуратов в погроме Новгорода отличился исключительной жестокостью. В погроме принимал участие ряд других видных опричников: кн. П. Борятинский, К. Д. Поливанов и др. Но одновременно такие столпы опричнины, как боярин Алексей Даниловтг Басманов, кн. А. Вяземский, [Иван Яковлевич Чеботов, были казнены или сошли со сцены].

Карамзин ставил отмену опричнины [в связь] с августовской победой 1572 г. над крымцами, не выражаясь, впрочем, определенно, и полагал, что это было для подданных [царя Ивана] «внезапной радостью». Сухотин сделал попытку дать более развитое объяснение. По его мнению, перелом во взгляде царя Ивана на опрцч-. нину начался в 1570 г., когда некоторые крупные опричники оказались замешанными в новгородское «изменнос» дело, а затем майский набег крымского хана, когда опричпая армия «не оправдала надежд царя», привел Ивана к решению отменить деление армии на опричные полки и земские. О возможной связи отмены опричнины с победой 1572 г. Сухотин говорит в тех же выражениях, что и Карамзин.

При более внимательном рассмотрении событий, предшествовавших отмене опричнины, возникает ряд вопросов и сомнений. Весьма возможно, что утрата доверия к опричникам играла некоторую роль, но дело было не в лицах, лишившихся доверия царя, а в учреждении или, точнее, в некоторых специфических опричных приемах управления.

Напомним некоторые факты. Весной 1571 г. Иван во главе большой армии опричных полков вышел в Серпухов навстречу ожидавшемуся нападению хана. При вести о приближении татар Иван отступил, обошел Москву, через Бронницы прошел в Александрову слободу, а затем в Ростов и Ярославль. С. М. Соловьев с невинным видом рассказывает об этом и прибавляет, что так же поступали в подобных случаях Дмитрий Донской и Василий Дмитриевич. Это сравнение Ивана с Дмитрием Донским рассказывается

/■*,

\

I!

Р/<

13 С. Б. Веселовский

193

так просто, что читатель не замечает тенденциозности историка. Донской был застигнут внезапным нашествием Тохтамыша врасплох и бросился на север не для того, чтобы спасти свою жизнь, а дли того, чтобы собрать возможно скорее силы для борьбы. Его поведен не на Куликовом поле говорит о том, что к нему были совершенно неприменимы эпитеты «хороняка и бегун», которыми Курбский наградил царя Ивана. Иван уклонился от встречи с ханом и ушел в Ярославль от армии своих опричников, а не собирать силы.

События следующего года освещают это бегство царя на север. После набега 1571 г. крымский хан потребовал уступки Астрахани и Казани и грозил новым карательным набегом. Царь Иван делал со своей стороны приготовления. На западном фронте были незначительные военные действия. Польский король был при смерти и доживал свои последние дни. Царь во главе большого войска выступил в Новгород против шведов, но шведы прислали послов, повели переговоры, и предположенное наступление было отложено. Тем не менее Иван на рождество 1571 г. приехал в Новгород, чтобы приготовить себе убежище на случай прихода крымского хана. Новгородский летописец рассказывает, что в Новгород были стянуты стрельцы из многих городов, которые стерегли государеву казну, сменяясь по 500 чел. в ночь. 9 и 10 февраля в Новгород привезли государевой казны на 450 возах. Приблизительное представление о ценности последней дает следующий расчет. Считая по обычной норме 20 пудов на подводу, [можно предположить, что] казна весила 9 тыс. пудов. В это время из фунта серебра чеканили по 3 руб. Таким образом, привезенную в феврале казну, не считая той, которая была привезена раньше, можно оценить минимально в 10 млн. руб.

На этот раз царь Иван пробыл в Новгороде недолго и 17 января поехал в Москву. [В начале мая царь] справил свадьбу с [Анной Колтовской]. 1 июня царь Иван с новой женой приехал вторично в Новгород и стал выжидать. Первые вести о наступлении хана с огромными силами были привезены в Новгород 31 июля, а 6 августа приехали сеунщики кн. Д. Ногтев н А. Давыдов с вестью о победе. 9 августа привезли взятого в плен Дивея-мурзу. По случаю победы в Новгороде служили в церквах и в монастырях молебны, звонили весь день и всю ночь в колокола, и государь на радости «воевод жаловал добре» 2. 17 августа царский поезд двинулся в Москву, а 30 августа «государьскые лубы из Новагорода повезли к Москве» 3. Так говорит летописец. Очевидно, речь шла о казне, упакованной, как это обыкновенно делали, в лубяные коробьи. Летописец не говорит, что царь перед отъездом отставил опричнину. Он сообщает только, что царь «оставил в Новигороди управу

2  Новгородские летописи, СПб., 1879, стр. 119.

3  Там же, стр. 121.

194

члнити людем без себе князя .Семена Даниловича Проньского да ДНяка своего Постника Суворова, да Василья Щербину» 4.

Указания источников на то, что опричнина была «отставлена», Настолько ясны и определенны, что следует только уточнить, когда ЭТО произошло и в чем выразилась отмена опричнины.

Л. М. Сухотин на основании известных ему источников, и в частности записок Штадеиа, пришел к таким заключениям. Доверив и благоволение царя к опричнине поколебалось со второй"поТпя-Вины 157(? г, в- связи с известным новгородским делом, в котором оказались замешанными некоторые главные опричники. После сожжения Москвы татарами в мае 1571 г., когда онрилная армия I не оправдала надежд царя и вызвала его гнев, прекратилось деление армии на опричную и земскую и, таким образом, был сделан «первый н важный шаг к примирению между земщиной и опричниной». «После победы над крымцамн в начале августа 1572 г. опричнина была уничтожена вовсе с запрещением поминать ее ненавистное для земщины имя, и правительство приступило к возврату тех поместий и вотчин, которые отбирали у земских людей при взятии целых уездов в опричнину» 5. Мнеппе о том, что опричнина после 1572 г. продолжала существовать под именем «двора», Сухотин совершенно правильно признает неосновательным.

В заключение Сухотин осторожно и скромно высказывает мнение, «что введение опричнины в определенную рамку (1565 — 1572) поможет определить истинную сущность ее» б. Мне кажется, что можно было бы выразиться увереннее и сильное: факт уничтожения опричнины без подмены ее «двором» настолько важен, что при правильном понимании его упраздняет большинство несложных и «остроумных» концепций, созданных различными авторами. Предположение Л. М. Сухотина о том, что отмена опричнины I произошла по частям, представляется правдоподобным, но к этому ' вопросу я вернусь позже, а пока буду говорить о более существен--,ных предметах.

Для понимания опричнины вообще, п в частности ее отмены, необходимо выяснить ее отношение к так называемому Государе-, ву двору.

Для нашей темы нет надобности говорить о многовековой истории двора московских государей. Достаточно будет охарактеризо-; вать [его] в кратких чертах.

Казалось бы, что для понимания опричнины было очень важно

i8HaTb, сколько лет она просуществовала, была ли она отменена и вели была, то когда и кем, а если царь Иван не отменил ее, то Куда она делась как учреждение после смерти Ивана. Историки,

*  Там же.

5 л. м. с

. 21.

•  Там же

5 Л. М. Сухотин. К пересмотру вопроса о опричнине. Белград, 1931,

13*           195

занятые широкими обобщениями и увлеченные своими домыслами, относились к этим вопросам с удивительным пренебрежением.

Н. М. Карамзин знал и говорил определенно, ссылаясь на Флет-чера, что опричнина просуществовала семь лет и что в разрядах она упоминается в последний раз в 1572 г. После августовской победы над крымцамп царь вернулся из Новгорода в Москву и «к внезапной радости подданных вдруг уничтожил ненавистную опричнину, которая, служа рукою для губителя, семь лет терзала внутренность государства. По крайней мере, исчезло сие страшное ими с его гнусным символом, сие безумное разделение областей, городом, двора,-приказов, воинства» 7.

Последней фразой Карамзин хотел сказать, что с отменой опричнины прекратилось «безумное разделение» государства, но это не значит, что прекратились опалы и казни.

Редактор Актов Археографической экспедиции, не опровергая мнения Карамзина, указывал на разряды 1578 г., в которых упоминаются земские и дворовые города, и сделал вывод, что опричнина была переименована в двор и по существу не была отменена8. Этому домыслу посчастливилось. Он был принят С. М. Соловьевым, С. М. Середониным (Середонин внес свою «поправку»: по его мнению, опричнина была отменена не в 1572 г., после семи лет существования, а в 1576 г., когда царь Иван сместил Симеона Бекбулатовича9), С. Ф. Платоновым и позже Р. Ю. Виппером. Платонов, несмотря на работу и акты, изданные в 1911 г. Сухотиным10, па материалы, изданные Самоквасовым", продолжал упорствовать в своих ошибках и в последней своей работе «Иван Грозный» пошел даже дальше: «Первоначальное ведомство нового „особного двора", образованное в 1565 г., непрерывно росло до самого конца царствования Грозного» 12.

Что произошло, когда опричнина была отставлена? Прежде всего прекратил свое существование опричный, т. е. особый, двор, а вместе с тем прекратился набор новых опричников, прекратились выселения людей из поместий и вотчин. Представление, будто опричнина продолжала существовать под новой «вывеской» Государева двора, основано на недоразумении и незнании структуры служилого класса, в частности Государева двора, существовавшего с незапамятных времен. Когда была учреждена опричнина, получилось два двора — двор старого состава, который, в отличие от

7  Н. М. Карамзин. История государства Российского, т. IX. СПб., (892, стр. 131.

8  ААЭ, т. I, примечания, стр. 9, № 63.

9  С. М. Середонин. Сочинение Джильса Флетчера «Of the Russe Common Wealth» как исторический источник. СПб., 1891, стр. 81.

10  Л. М. Сухотин. К вопросу об опричнине.—ЖМНП, СПб., 1911, № И; е г о ж е. Земельные пожалования в Московском государстве при цапе Владиславе. 1610—1611 гг. М., 1911.

11  Д. Я. С а м о к в а с о в. Архивный материал, т. II. М., 1909.

12  С. Ф. Платонов. Иван Грозный. Пг., 1923, стр. 122.

196

опричного, назывался земским, т. е. общегосударственным, п Опричный двор. При отмене опричнины это разделение прекратилось, употребление самого слова «опричнина», как говорят иностранные писатели, было запрещено, и псе дворяне, как бывшие опричники, так и бывшие земские, составили по-прежнему один двор.

Историков ввело в заблуждение то, что после отмены опричнины в разрядах и других официальных актах продолжали некоторое время упоминаться дворовые воеводы, дворовые приказы, дворовые города и чины. Например, в 1582 г. в приеме Антония Поссевина принимали участие земские и диоровые стольники, стряпчие и жильцы. Это объясняется просто и совсем не так, как полагали С. Ф. Платонов и его последователи.

Дело в том, что после учреждения опричнины старый двор продолжал существовать, одни лица умерли, другие были казнены пли убиты в походах, много лиц было пожаловано вновь и т. д. То же самое происходило и в Опричном дворе. За семь лет его существования в нем образовалась своя лестница лиц по чинам и по времени пожалования в тот или иной чин. Кто занимался этими «боярскими» или «дворовыми» списками, тому хорошо известно, с какой точностью и педантизмом подъячие вели эти списки, вычеркивая из года в год выбывавших и приписывая в конце каждого раздела списка новые лица в порядке их пожалования в тот или иной чин. Все лица записывались в списках в строгом порядке их служебного старшинства, а не по родовитости или каким-либо другим признакам. Это имело не только канцелярское, но и большое практическое служебное значение. Понятно, что при таких условиях соединение двух лестниц, просуществовавших раздельно семь лет, представляло большие служебно-кан-целярские трудности. Между тем государство и приказный аппарат переживали бурные времена, и не до того было, чтобы заниматься этим сложным делом, которое затрагивало весьма суще-|' ственные интересы трех-четырех тысяч дворян. Дело было отложено, и полное слияние обоих списков было произведено много позже, кажется, в начале царствования Федора Ивановича.

В подтверждение высказанных замечаний напомню аналогия-t . ные факты, имевшие место в истории не раз.

После ликвидации в 1485 г. независимости Твери московское правительство произвело разбор служилых людей бежавшего в Литву тверского князя п приняло их на свою службу. С городовыми детьми боярскими дело было просто — они образовали по-уездные организации, которые стали служить новому правительству так же, как служили тверским князьям. С людьми в дворовых чинах дело было сложнее. Слияние их сразу в один список со старыми московскими слугами без обиды для старых и новых слуг было ояець трудным и щекотливым делом. Поэтому тверияи, перешедшие на московскую службу до падения Твери, были приняты

Ш-                                                                                                               197

и зачислены в московские чины и в московский список, а все прочие тпернчн в дворовых чинах стали служить по «тверскому» списку, и так продолжалось лет 15, пока список не растаял сам собой вследствие вымирания занесенных в него людей.

То же произошло с дворянами кн. Юрия Ивановича, умершего в тюрьме в 1534 г. Когда часть их в 1550 г. в числе лучших дворовых слуг получила поместья под Москвой, то они были записаны в Тысячной книге особой категорией — как «дети боярские кн. Юрия Ивановича».

Имея в виду эти наблюдения и факты, можно сказать, что царь Иван, забирая в опричнину один город за другим и увеличивая, таким образом, свой двор, внес большую путаницу в служебные отношения старого и нового дворов, и поэтому немедленное их слияние в один список и расположение всех людей по одной лестнице представляло большую служебно-техническую сложность. Это дело было отложено, и правильнее [было бы] сказать, что от опричнины осталась одна вывеска. Нельзя сказать, что Государев двор, который упоминается в источниках после отмены опричнины, стал опричниной под другой вывеской.

(Если бы Иван, создавая опричнину, проводил какие-либо государственные начала и внес принципиальные структурные изменения в организацию служилого класса, то такая смена «вывесок» была бы невозможна. Но дело как раз в том, что опрнчнш1а_ле преследовала [государственных целей] и не внесла никаких существенных изменений в организацию двора, а временно разделила его на две враждующие или соперничающие части и оставила после себя только путаницу и скверные воспоминания.1 у То же произошло и в приказном строе центрального управления. Образованные в опричнине особые приказы ничем не отли-l чались от старых земских приказов, и если некоторые из них Хпросущестовали еще некоторое время под названием дворовых приказов, то это объясняется опять-таки приказно-техническими /затруднениями, которые возникали и миого позже всегда, когда //правительство соединяло и разъединяло приказы. Каждый, приказ I со своим, штатом подьячих, со своей сложной доморощенной бухгалтерией, с архивами, в которых подьячие находили дела но па-чмяти, был как бы живым огл^анизмом. Напомню еще одну очень важную черту финансового хозяйства Московского государства. В нем большая часть доходов носила целевой характер и была закреплена за известными расходами. Когда после отмены кормлений были образованы четверти, то к каждой четверти в соответствии с ее доходами было прикреплено раз навсегда определенное количество служилых людей. Если четвертчик выслуживался, то правительство никогда не повышало оклада его жалованья, если не было средств из так называемых «убылых» окладов, т. е. [окладов людей], умерших или выключенных. Такой порядок давал правительству возможность обходиться без смет и без сметных

198

предположений, но ясно, что при таких условиях вопрос о слиянии дворовых приказов был теснейшим образом связан с вопросом о слиянии опричных людей с земскими и был сопряжен с теми же ведомственными и приказно-техпическими затруднениями.

Вопрос о том, что стало с Опричным двором после его отставки, как и когда он был слит со старым Государевым двором, представляется второстепенным и неважным по сравнению с другим вопросом — о возврате вотчин лицам, выселенным из уездов, которые в свое время были взяты в опричнину. По этому вопросу новые источники дают возможность высказать следующие положения. Во-первых, возврат вотчин, а может быть, и поместий, был~~—-. не личнои' милостью, оказанной тем или иным лицам, а общей мерой. Само~~собой разумеется, что права на возврат пе имели те лица, которые во время опричнины уже получили эквивалент своих вотчин, отобранных в опричнину. Вероятно, возврат был невозможен, если опричник, получивший вотчину в поместье, не бросил ее, а продолжал владеть. Такие случаи, по-видимому, были редки, так как опричники запустошали данные им земли, «не проча себе и детям», т. е. будучи неуверены в прочности своего положения, а после отмены опричнины бросали [их].

По заведенным приказным порядкам, возврат должен был быть оформлен соответствующими записями в Поместном приказе в записных вотчинных книгах и в Разряде в поуездных десятпых списках служилых людей, но военные события и общее разорение населения сделали возврат выселенцев па старые места стихийным и сильно замедлили его.

Чтобы вернуться в свое разоренное гнездо, нужны были время и средства. При общем оскудении часто не было средств, чтобы восстановить хозяйство, и этим объясняется большое количество вкладов вотчин в монастыри. При взятии в опричнину Переяславского уезда из него были выселены в числе других старинные вотчинники Таратины. В 1574/75 (7083) г. они дали свою вотчпну в Кпнельском стану, пустое сельцо Селивано, Махрищскому монастырю и писали в данной грамоте: «Старая наша вотчина, отца нашего благословение, что нас государь царь пожаловал, велел нам тое вотчину отдати в 80-м году» 13*.

________                                                                                   [1945]

13 Архив Троице-Сергиевой лавры, кн. 531, л. 809.