???

воеводам; в грамотах содержались ложные и преувеличенные сведения о количестве, местонахождении и передвижении московских полков. Гонец должен был, как бы по неосторожности, попасть в плен и своимп показаниями на допросе и грамотой ввести врага в заблуждение. Штаден изобразил это как обман царем Иваном своих собственных воевод, тогда как в действительности обманутым был крымский хан.

В пашой отечественной историографии очень рано утвердилось .скверное обыкновение подхватывать и принимать на веру всякую ложь п клевету на нашу родину, в особенности же на ее правителей, которую историки и читатели находили у инострапцев, писавших о России. Сообщения п высказывания иностранцев считались особо авторитетными как мнения «просвещенных европейцев», хотя незнакомство с русской жизнью, непонимание ее самобытного уклада и явно завистливое, враждебное отношение были очевидны. Чтобы предостеречь читателей писаний Штадена, позволю себе охарактеризовать самого автора и подвергнуть некоторой критике его сочинения.

Едва грамотный, необразованный и некультурный авантюрист Штаден был лишен каких бы то ни было понятий о чести и нравственности. С отвратительным ципизмом и преувеличениями он хвастливо рассказывает о своих проделках, убийствах и грабежах, которые он совершал, прикрываясь званием и положением опричника. Нельзя сказать, что он был лишен наблюдательности и ума, но его наблюдательность и сметливость сводятся к сметливости бессовестного и ловкого плута, который смотрит на все события с точки зрения возможности использовать их в целях наживы. Общим смыслом событий и мотивами действий царя Штаден не интересуется, да и по своей необразованности он не был способен их понять. При поверхностном знакомстве со строем Московского государства и вообще с условиями тогдашней русской жизни Штаден не вникает во внутренний смысл описываемых явлений н дает только внешние черты.

По низменности своей натуры Штаден меряет все и всех на свой аршин. При описании приказного аппарата центрального управления Штаден с видимым вкусом говорит главным образом о взятках и злоупотреблениях приказных, о том, как они обирали казну и население, как будто вся их деятельность сводилась только к этому. Приведу пример, который мне кажется характерным для манеры изложения Г. Штадена. В Московском государстве XVI—XVII вв. землевладельцы, освобождаемые по тем или иным причинам от военной службы, например отставленные от службы за старостью и увечьем, вдовы и сироты-недоросли, должны были давать со своих поместий и вотчин даточных людей или платить особый налог. Этим делом заведовал, между прочим, главный военный приказ — так называемый Разряд или Разрядный приказ. Конечно, в этом деле, как во всяком деле человече-

56

ских рук, были возможны злоупотребления, но вот как изобразил это Штаден и что он нашел нужным сообщить об этом важном приказе: «Иван Григорьевич (Клобуков, дьяк.—[С. В.}) был в Разряде (Krigscanzelei). Те князья и бояре, которые давали денег в этот приказ, не записывались в воинские смотренные списки (Krigsrruisterregister), а кто не мог дать денег, тот должен был отправляться (в поход), даже если ничего, кроме палки, не мог принести на смотр. В этом приказе ведались все польские дела». Вот все, что мог сообщить Штаден о Разряде б.

Еще пример, и на этот раз последний. Правительство не раз напоминало дьякам Ямского приказа, и ямские дьяки смотрели за подъячпмп. чтобы они не посылали нарочных гонцов с грамотами по маловажным делам, а накапливали по несколько грамот пли использовали для отправки их по городам попутчиков-челобитчиков, которые приезжали в Москву и бывали в Ямском приказе. Кроме этого небольшого дела отправки грамот в города, Ямской приказ ведал всей организацией и отправлением ямской гоньбыг [был] как бы Министерством связи. Вот что сообщает об этом важном приказе Штаден: «В Ямском приказе (Postcanzelei) обычно, когда приказывали отправлять грамоты (Brife), устраивали так: копили ребята (т. е. подъячие.— [С. В.]) все грамоты вместе и отправляли их на ямских (auf die Post) все зараз. А затем представляли полный счет — сколько раз и когда лошади (будто бы) были наняты, п оставляли себе деньги, которые должны бы лежать (!?—[С. В.]) в казне»7. Как ловкий плут, Штаден сразу смекнул, что в этом небольшом деле можно было жульничать, и только об этом нашел нужным сказать для характеристики Ямского приказа.

Для общей характеристики писаний Штадена приведенных примеров вполне достаточно.

По вопросу о начале опричнины и первых годах ее существования Штаден дает очень мало нового и еще меньше достоверного. Его сообщения о некоторых наиболее выдающихся жертвах опричнины сделаны без соблюдения последовательности событий и зачастую недостоверны. Исключительную ценность для истории города Москвы представляет у Штадена обстоятельное, какого мы еще не имели, описание расположения строений, их внешнего вида и назначения московского Опричного двора. В связи с другими сведениями о Москве и рассказом о майском пожаре Москвы 1571 г., во время набега Девлета, описание Опричного двора Штадена дает много нового.

Особую ценность писаний Штадена представляют те места, где он говорит о последних годах опричнины, когда он сам служил опричником и писал как очевидец.

6  Генрих Штаден. О Москве Ивана Грозного, стр. 80

7  Там- же, стр. 81.

57

<С_, Если говорить вообще о положении вопроса (об опричнине) в нашей историографии, то можно сказать, что причины ее «от-

С__-/ ставки» в 1572 г. были для историков не меньшей загадкой, чем

ц_ мотивы и цели ее учреждения.

/ ■ Карамзин почерпнул у иностранных писателей сообщение, что опричнина просуществовала семь с половиной лет, по, не имея сведений в наших источниках, обошел вопрос и ограничился замечанием, что если казни и опалы не прекратились, то, по крайней мире, исчезло «ненавистное имя» опричнины. Автор примечании к 1 тому «Актов Археографической экспедиции» высказал предположение, ни на чем не основанное, что «двор», «дворовые» приказы и города, которые упоминаются в источниках после 1572 г., суть то же, что опричнина, но под другим названием. Соловьев принял мнение Карамзина и редактора ЛАЭ, и оно в различных формулировках повторяется у последующих историков, включая С. Ф. Платонова. Об отставке опричнины в 1572 г. либо умалчивают как о незначительном факте, либо трактуют ее, надо признаться, довольно наивно, как «перемену вывески» на том же учреждении, так как старая «вывеска» всем опротивела и название Опричного двора стало ненавистным. /—, Записки Штадена дают ценные сведения по этому существен-/ному вопросу: Штаден, сам того не подозревая, в ярких красках / рисует разложение опричнины как учреждения, дает некоторый материал для суждения о причинах отмены опричнины и, наконец, сообщает очень интересные факты из своей жизни, из которых видно, во что на практике вылилось упразднение Опричного двора. Сообщения Штадена не разрешают всех вопросов, но, несмотря на свою недостаточность, не оставляют никаких сомнений в том, что отставка или упразднение в 1572 г. Опричного двора было государственным актом царя Ивана, гораздо более важным, чем «перемена вывески» или ставшего всем ненавистпым названия.

Близость опричников к источнику всех милостей и благ и особое покровительство царя сами по себе оказывали на опричнину развращающее влияние. Штаден отмечает, что служба опричников оплачивалась, по сравнению с земскими, гораздо лучше и деньгами, и поместьями, и прочим, не говоря о том, что иногда опричники получали долю в добыче, а то и просто разрешение брать все, что им угодно, у населения, подвергавшегося репрессиям. Он цинично хвастается, как, отправляясь с царем на погром Новгорода, он выехал на одной лошади; «вернулся же я (в Москву.— [С. В.]) с 49, из них 22 были запряжены в сани, полные

1 добра»5.

По словам Штадена, после учреждения Опричного двора., «ве-

» ликий князхпбслал в земщину (in die Semsky) приказ (Mandat):

8 Генрих Штаден. О Москве Ивана Грозного, стр. 145. 58

Судите праведно, наши (т. е. опричные.— [С. В.]) виноваты не были бы» 9. Никто из земских судей и дьяков не оемеливался_вы-нести по суду решение не в пользу опричника.

Бели опричник жил где-либо по соседству с земским, то он мог не боясь никакой ответственности, отнимать у соседа землю, имущество и т. п. Поскольку в это время крестьяне имели еще право отказа и выхода, опричники, пользуясь своим привилегированным положением, сманивали крестьян из поместий и вотчин земских, а «кто не хотел добром переходить от земских под (власть.— [С. В.]) опричных (unter die Aprisna), тех вывозили наспльством» (mit Gewalt geholet) 10.

Подобные беззакония бывали и раньше, но теперь, в условиях опричного террора н безнаказанности опричников, они стали нормальным явлением, заурядной формой отношений опричных слуг царя Ивана к его «холопам» из земщины. Учреждая Опричный двор, царь Иван указал испомещать опричников «с одного», т. е. вместе и не чересполосно с земскими. Для этого всех земских выселяли из уездов, взятых в опричнину. А сверх того, лица, принятые на службу в опричнину, должны были приносить особую присягу в том, что они не будут иметь никакого общения с земскими, не будут вступать с ними в браки, «а если у опричника были в земщине отец или мать, он не смел никогда пх навещать» ".

По мере усиления террора и количественного роста Опричного двора царю Ивану приходилось быть менее разборчивым в выборе своих слуг, и в опричнину «примазалось» множество подонков общества, по выражению кн. Курбского, «похлебников и отовсюду злодеев, во всем согласующих злостям» даря. У Штадена мы находим на это прямые указания. Например, он рассказывает, что опричники, отправляясь по делам службы в отдаленные от центра уезды Поморья, составляли подложные наказы п вымогали у богатых торговых людей и крестьян деньги под предлогом, будто царь вызывал их и их красивых дочерей в Москву, и за взятку освобождали от этой поездки. «Опричники обшарили всю страну> все города и деревни в земщнпе, на что великий князь не давалу им своего согласия. Они сами составляли себе наказы, будто бьг великий князь указал убить того или другого из знати или купца, если только они думали, что у него есть деньги, убить вместе с женой и детьми, а деньги и добро забрать в казну великого князя. Тут начались многочисленные душегубства и убийства в земщине. И описать того невозможно!» 12.

Во время кошмарных погромов Новгорода, Твери и Пскова и непосредственно вслед за ними разгул опричнины дошел до того,

9  Генрих Ш т а д с п. О Москве Ивана Грозного, стр. 86.

10  Там же, стр. 95.

11  Там же, стр. 93.

12  Там же, стр. 95—96.

59

что стал вызывать восстания, избиения опричников и поднял со дна общества отбросы, которые переодевались опричниками и пользовались тем, что население утратило всякую способность отличать опричника—царского слугу от простого разбойника. У Штадеиа мы находим много свидетельств полного разложения опричнины.

В рассказе о погроме Новгорода Штаден, между прочим, говорит: «Опричники увели также несколько тысяч посадких девушек. Некоторые из земских переодевались опричниками и причиняли великий вред и озорство, таких выслеживали и убивали» 13. Несколько выше он говорит: «Великое горе сотворили они по всей земле! И многие из них были тайно убиты» н. Столкновения земских с опричниками иногда принимали размеры целых сражений. Возвращаясь в Москву после погрома Новгорода, Штаден «получил известие, что в одном месте земские побили отряд в 500 стрелков-опричников» 15.

ЦТогромы и разграбление целых областей, таких, как новгородские пятины и Псков, и широко разлившиеся по стране спорадические разбои, происходившие на фоне голода и чумной эпидемии, приняли в 1570—1572 гг. характер большого государственного бедствия. У современников, естественно, складывалось представление, будто царь Иван «возлюбил междуусобную крамолу», натравливал одну часть населения на другую и «заповедал», т. е. приказал, опричникам насиловать, грабить и убивать земских. Нет надобности говорить, что царь Иван никогда не ставил себе подоб-..ных. целejjjУчреждая Опричный двор, он имел в виду в первую | очередь обеспечить себе личную безопасность, а затем получить свободу действий, но употребленные им для этого средства вызвали такие гетерогенные, непредвиденные и нежеланные следствия,. что исказили до неузнаваемости ето замысли и намерепияЛ

Сообщение Штадеиа о конце опричнины, несмотря на присущую ему сумбурность и поверхностность изложения, представляют исключительную ценность; таких важных сведений мы не находим ни у одного другого писателя. Сопоставляя показания Штадеиа с другими источниками, можно представить себе дело так.

Эксцессы опричников во время погромов Новгорода, Пскова и других городов привели Ивана к решению обуздать опричников, подтянуть, если можно так выразиться, и навести некоторый порядок в Опричном дворе. «По своей прихоти и воле опричники так истязали всю русскую земщину, что сам великий князь объявил: довольно!» 16.

ГК этому приблизительно времени относится загадочное исчезновение со сцены одного из самых больших опричников, боярина

13  Генрих Штаден. О Москве Ивана Грозного, сгр. 91.

14  Там же, стр. 87.

15  Там же, стр. Т45.

16  Там же, стр. 96.

GO

Алексея Даниловича Басманова. По словам Курбского, А. Д. Бас-маноп был убит по приказанию царя собственным сыном Федором. Подтверждения этому в других источниках мы не находим, но, как бы то пи было, А. Д. Басманов, как говорит перечень думных людей «выбыл» из числа бояр.

, Но опалой царя на отдельных опричников дело не ограничилось' Раньше царь покровительствовал безнаказанности опричников так что земские не могли найти па них управы ни в одном суде. 'Теперь, непосредственно после погрома Новгорода, во всяком случае не позднее первых месяцев 1571 г., «великий князь сыграл обратную игру»: он приказал собрать во всех земских приказах "все иски земских к опричникам и взыскать с опричников все полностью. Земские получили бы очень большие суммы, если бы майский пожар Москвы 1571 г. не истребил все дела и документы в приказах. «Это решение (царя.—[С. В.]) пришлось не по вкусу опричникам. Тогда великий князь принялся расправляться с начальными людьми из опричнины»^.

Далее Штаден, путая последовательность событий, сообщает имена некоторых опричников.

Кн. Афанасий Вяземский «умер в посаде Городецком в железных оковах» '8. По словам Шлихтинга, причиной опалы царя было то, что А. Вяземский выдал Григорию Ловчпкову тайное намерение царя разгромить Новгород врасплох.

Про Басмановых Штаден сообщает: «Алексей Басманов и его сын Федор, с которым великий князь обыкновенно предавался разврату, были убиты» 19. Мы не знаем времени и обстоятельств гибели Басмановых, несомненно только, что Федор погиб приблизительно через год после отца. Во вкладной книге Троицкого монастыря в 7079 г. (т. е. в 1571 г.) записано, что по его душе царь пожаловал 100 руб. Чем объясняется эта исключительная заботливость царя о душе Федора Басманова, можно только догадываться.

Далее Штаден перечисляет десяток крупных опричников, погибших, несомненно, в разное время. Так, поместный дьяк Постник Суворов, Григорий и Никита Грязные погибли после отставки в 1572 г. опричнины. Для нашей темы следует отметить те казни, которые произошли до отмены опричнины. В работе о «Синодике опальных» я показал, что известный опричник Петр Васильевич Зайцев [погиб] в июле или августе 1571 г., т. е. приблизительно за год до отставки опричнины. Тогда же, по-видимому, погибли кн. Василий Темкин Ростовский и менее значительный опричник Григорий Дмитриевич Ловчиков, о котором Штаден не упоминает. По словам Штадена, В. Темкин был утоплен,

17 Генрих Штаден. О Москве Ивана Грозного, стр. 96. '» Там же. '» Там же.

61

а П. Зайцев повешен на воротах своего дома «перед спальней» 20.

О смерти царского шурина кн. Михаила Темрюковича Черкасского Штаден говорит, что он был зарублен алебардами и топорами Стрельцов, но связывая его казнь с майским набегом крымского хана Девлета. И далее, в рассказе об этом событии и о пожаре Москвы, Штаден ничего не говорит о несомненном влиянии этих событий на решение царя упразднить опричнину.

Напомню главные факты, дискредитировавшие в глазах Ивана опричнину как личную охрану царя и как военную организацию вообще. Весной 1571 г. в ^Москве переживали... большую тревогу в ожидании грозящего набега хана Девлета. Было известно, что Девлету удалось привлечь к своему предприятию ногайских мурз. и кабардинских князей, которые обыкновенно враждовали с крым-цами и не раз наносили им по сговору с Москвой или по своей инициативе тяжелые удары. Во главе опричных и земских полков, расположенных по обыкновению на Оке и в заоцких городах, царь Иван поставил своего шурина кн. М. Черкасского и воевод из опричнины.

Сам Цсфь. находился, в. ставке кн. М. Черкасского, когда стало известно, что сДевлетом идет на Москву его тесть, отец его покойной жены Марьи Темрюковны ж ее брата, главнокомандующего кн. Михаила, кн. Темрюк. Айдарович. По-видимому, эта весть была причиной гибели кн. Михаила. По одним известиям, он был посажен на кол. Штаден говорил, что он был зарублен стрельцами. Несколько позже московские послы в Крыму на вопрос, за что был казнен Михаил Черкасский, должны были говорить, что он не был казнен, а пропал без вести в смятении, которое произошло, когда полчища Девлета без боя, не встречая сопротивления, прошли через московские полки и сожгли беззащитную Москву.

К сожалению, сохранившиеся источники не дают возможности установить последовательность событий, т. е. казнь ли главнокомандующего вызвала пагубное смятение в московских полках или страх перед превосходящими силами Девлета и неспособность опричных воевод были причной постыдной робости и бездеятельности, открывших Девлету дорогу на Москву и вызвавших казнь М. Черкасского.

.... Как бы то ни было, растерявшийся царь в панике бросил свои

j полки и, не задерживаясь в Москве, скрылся в Ростов. Это дало

i возможность Девлету не только сжечь Москву, но и отступить,

; уводя с собой огромное количество пленных и увозя богатую до-

\бычу, не считаясь с полками, расположенными в городах па путях

его отступления.: Именно этот прискорбный в жизни царя Ивана

эпизод" подал"п овод кн. Курбскому называть его «бегуном и хоро-

някой». Так, можно сказать, что если эксцессы опричнины време-

20 Генрих Штаден. О Москве Ивана Грозного, стр. 97. 62

ни новгородского и других погромов побудили Ивана мерами строгости обуздать и дисциплинировать опричнину как учреждение, то набег Девлета и сожжение Москвы в 1571 г. подорвали веру

Ивана в опричнину как: Ъхрану личной" безопасности и как воен-1?укГ~6рганизацйю'. Такая оценка событий 1570—1571 гг. подтверждается тем, что в следующем году, когда Девлет предпринял вторичный набег, царь Иван поручил командование земским воеводам, подчинил им опричные полки, смешав их с земскими, и во главе поставил земского воеводу кн. Михаила Ивановича Воротынского, героя взятия Казани, в 1562 г. сосланного в опале на Бе-лоозеро и в 1566 г. помилованного.

Известно, что Воротынский и земские воеводы вполне оправдали доверие Ивана и наголову разбили Девлета. Во время второго набега Девлета царь Иван находился в Великом Новгороде. 6 августа он получил весть о поражении Девлета, а в последних числах августа вернулся в Москву и «неожиданно для своих подданных», как выразился Карамзин, объявил свое решение «отставить» опричнину. Факты, сообщаемые Штаденом, дают право сказать, что отмена опричнины произошла не неоя^идано, по крайней мере для виднейших опричников, что ей предшествовали опалы и казни многих крупных опрпчников и что дело было далеко не в смене «вывески» или в новом названии организации, оказавшейся негодной.

Посмотрим, что дает Штаден. для понимания интересного и до сих пор не выясненного историками вопроса, в чем состояла «отставка» опричнины. Напомню, во-первых, что Опричный дворец в Москве, сожженный Девлетом в мае 1571 г., не был возобновлен, и царь Иван, бывая после этого в Москве, останавливался по-прежнему в кремлевском старом дворце.

Отменяя разделение государства на земщину и опрпчнпну, царь запретил, по словам Штадена, поминать даже самое слово «опричнина»; виновного в упоминании этого слова велено была наказывать: обнажив до пояса, бить на торгу, т. е. публично, кнутом.

Очень важны сообщения Штадена о последовавшем после «ne-N ремены вывески» пересмотре штатов бывшего Опричного двора, об удалении со службы наиболее скомпрометированных лиц и о возврате вотчин и поместий лицам, выселенным в свое время из-' уездов бывшей опричнины.

«Опричники должны были возвратить земским их вотчины. И все земские, кто оставался еще в живых, получили своп вотчины, ограбленные и запустошенные опричниками» 2I.

«Когда эта игра (die Spil) (т. е. опричнина.— [С. В.]) была кончена, все вотчины были возвращены земским, так как они выходили против крымского царя. Великий князь не мог далее без них

v- Генрих Штаден. О Москве Ивана Грозного, стр. 110.

63

обходиться. Благодаря этому я лишился моих поместий и вотчин и уже не числился в боярской книге» (in tier Knesen unci Boia-ren Musterregister) 22. Увольнение со службы Штаден объясняет простым недоразумением: ero-де вычеркнули из старого списка дворовых людей, предполагая, что он записан в смотренном списке служилых иностранцев, а в список немцев не внесли, потому что предполагали, его записанным в дворовом списке.

Ясно, в чем было дело. Отставка опричнины сопровождалась «разбором», как тогда говорили, людей, увольнением признаных негодными и составлением новых списков. Из рассказа Штадена об его участии в отражении второго набега Девлета видно, что он вел себя совсем не геройски. Он отбился от своей части, спрятался где-то на берегу Оки, затем при помощи крестьян поймал бегавшую по лугу татарскую лошадь и благополучно спасся бегством. Если бы он бился «явственно», как тогда говорили, то, конечно, был бы награжден, как были щедро награждены, но его же словам, все участники победы кн. Воротынского. Судя но хвастливым рассказам Штадена о его плутнях в опричнине, можно думать, что репутация его стояла невысоко. «Так при пересмотре меня и забыли». Храбрый вестфалец не нашел удобным напоминать о себе, «бросил все, уехал в Рыбную слободу (позже Рыбинск.— [С. В.]) и выстроил там мельницу» 23.

гДалеко не всем опричникам удались так благополучно поставить крест на своем прошлом и перейти к более мирным и полезным занятиям, чем служба в Опричном дворе. Из разных источников нам известны десятка два-три опричников, казненных непосредственно после отставки опричнины.?

Важное сообщение Штадена о возврате вотчин прежним владельцам, выселенным в свое время из уездов, взятых в опричнину, может дать несколько упрощенное представление о сложности этой меры. В действительности дело было далеко не так просто, как представил его Штаден. Во-первых, многие лица получили в свое время при выселении полный или частичный эквивалент своих вотчин в земских уездах. Некоторые устроились на новых местах п не пожелали вернуться в прежние вотчины. Другие успели дать новые вотчины монастырям или отчуждать их тем или иным образом. Едва ли можно сомневаться, что такие выселенцы не могли претендовать на возврат старых вотчин. Во-вторых, неизбежно должны были возникнуть затруднения при отобрании земель у бывших опричников и испомещенин их на новых местах. Наконец, каждую сдачу владения и получение прежней вотчины следовало оформить у местных властей и в центре — в Поместном приказе. Не следует при этом забывать, что дело шло о мно-

22  Генрих Штаден. О Москве Ивана Грозного, стр. 152.

23  Там же.

.64

гпх тысячах бывших вотчинников и тысячах же оывишх опричников.

Дело возврата вотчин и 'испомещення бывших опричников осложнялось неблагоприятной политической и экономической обстановкой. Постоянные походы отвлекали служилых людей от их домашних дел. Разорение и разброд населения очень затрудняли восстановление хозяйства в вотчинах, побывавших в руках опричников. Приказная и местная админпстрация не могла справиться с большим количеством дел. Этим объясняется то, что возвращение выселенцев на старые пепелища затянулось на много лет п при царе Федоре приняло стихийный характер, т. е. вотчинники самовольно возвращались в своп вотчины, не оформляя возврат в Поместном приказе, и завладевали своими землями «по старым крепостям», т. е. по тем документам [на] владения, которые у них были на руках. Нетрудно представить себе, что это обратное переселение многих тысяч людей открывало путь к различным злоупотреблениям в вопросах службы с земли, уплаты податей и т. п., не говоря о многочисленных тяжбах.^

Ниже я подробно буду исследовать и опишу это «гетерогенное» последствие непродолжительного существования опричнины, а пока закончу критику писаний Штадена вопросом по адресу тех историков, которые в попытках осмыслить учреждение Опричного двора навязывали царю Ивану такие планы и замыслы, которых он наверное никогда не имел. Если Иван, учреждая опричнину, поставил себе цель искоренить землевладение бывших удельных княжат, то при чем же здесь были многие тысячи разоренных выселениями мелких и средних землевладельцев? Какую оценку государственного ума и деятельности правителя мы должны сде-дать. если он. поставив себе цель разорить несколько десятков . княжат, в действительности разорил многие тысячи рядовых слу- ) жилых людей, а затем отказался от своих намерений и предложили всем, княжатам и некняжатам, вернуться, как ни в чем не бывало, в своп разоренные владения? Затевать подобные дела, чтобы в кон- i Не концов от них отказаться, мог только совершенно умалишен- I ный человек. А ведь царь Иван вовсе не был сумасшедшим! Ка- J кое же основание имели историки, выдумавшие нелепую концеп- / цию опричнины, долженствовавшую как будто возвеличить Ивана/ как государственного деятеля, приписывать ему действия, на ко/ торые способен только сумасшедший^)

Поскольку Штаден. удаленный из Опричного двора, не дает нам ничего но вопросу о Государеве дворе после отставки опричнины, я закончу на этих вопросах к историкам критику писаний Штадена.

5 С. Б. Веселовгкий                                                                                                                      55

Иоганн Таубе и Элерт Крузе

«Послание» яифляндских дворян Таубе и Крузе литовскому гетману Яму Ходкевичу было известно Карамзину, но неисправность дошедших до нас списков «Послания» и неясности текста были, по-видимому, причиной, по которой оно долгое время оставалось ни переведенным на русский язык. Впервые «Послание» было издано в 1922 г. в переводе М. Г. Рогннского под редакцией проф. 10. В. Готье24. В переводе Рогннского много неясных, иногда до явной нелепости, мест, но, не имея под руками оригинала, нет возможности сказать, какие неясности можно приписать переводчику и что объясняется неисправностью текста, которым пользовался Рогпнский.

Взятые в плен в одном из первых походов русских войск в Ливонию, Таубе и Крузе около 1564 г. получили свободу, были приняты на русскую службу, сумели втереться в доверие к царю Ивану и получали от него кое-какие поручения дипломатического характера. В 1571 г. они изменили своему покровителю и бежали в Литву, где рассчитывали продолжать свою карьеру авантюристов и интриганов.

На последней странице своего «Послания» они вполне ясно [раскрывают] крапленые карты своей игры. Побочным мотивом составления «Послания» было самооправдание в измене и побеге, но главная цель состояла в том, чтобы побудить Я. Ходкевпча и других влиятельных деятелей Польско-Литовского государства к интервенции и разгрому Московского государства на пользу всех «христианских» народов, и фервую очередь, конечно, их родной Ливонии.

По мнению Таубе и Крузе, Московское государство так разорено, ослаблено и истощено «тиранством» царя Ивана, казнями знатнейших лиц, эксцессами опричнины, эпидемией и голодом, что легко может быть разгромлено и завоевано. Не следует только откладывать это дело, чтобы московский царь не успел оправиться и не заключил союз с крымским ханом и Турцией. Указанные мотивы определили содержание и свойства «Послания» Таубе и Крузе. Хронологические рамки «Послания» определились тем, что Таубе и Крузе только в 1564 г. были выпущены из тюрьмы, а во второй половине 1571 г. бежали. Сидя в тюрьме, они не имели возможности что-либо видеть, и только события 1564—1571 гг. описываются по собственным наблюдениями и по рассказам очевидцев. Если прибавить, что Таубе и Крузе не знали русской жизни и русского языка и были неспособны поэтому многое понять даже из того, что происходило на их глазах, то станет ясным, что в их «Послании» мы находим очень мало достоверного, а их сужде-

24 «Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе».— «Русский исторический журнал», кн. 8. Пг., 1922, стр. 8—59.

66

ния о событиях не имеют никакой цены. В общем ни один сообщаемый ими факт, ни одно высказывание Таубе и Крузе не могут быть использованы в историческом исследовании без самой строгой критики и без проверки при помощи других, более достоверных источников. Эта неблагодарная и целом задача отвлекла бы меня далеко от темы исследования, и потому я постараюсь извлечь из этого мутного источника только то, что может быть признано достоверным и ценным для истории опричнины.

«Послание» начинается рассказом об отъезде царя из Москвы в Александрову слободу в декабре 1564 г. и о переговорах царя с митрополитом Афанасием п боярами об условиях, на которых царь согласился взять обратно свой отказ от власти. Рассказ Таубе и Крузе в существенном не противоречит тому, что нам известно из официозного летописца. Домыслы и рассуждения авторов по этому поводу не представляют интереса. Заслуживает внимания только одна подробность, которую они сообщают,— относительно того, как была принята в слободе московская делегация духовенства и бояр: «Когда же они пришли на место (т. е. в Александрову слободу.— [С. В.]), были они тотчас же, как явные враги, приведены под охраной и стражей к нему на аудиенцию, сам же он (т. е. цар,— [С. В.]) расположился как в военном лагере» 25. Это замечание Таубе и Крузе следует сопоставить с показанием Штадена, что царь выехал из Москвы, не объявляя своих намерений, потому, что опасался мятежа. Из других источников известно, что Александрова слобода действительно была превращена в укрепленный лагерь. В такой обстановке царь продиктовал, наконец, свой ультиматум об учреждении Опричного двора.

«На третий день после этого»,— продолжают авторы «Послания»,— начались казни наиболее видных бояр. Из летописи и других источников мы знаем, что казни начались в первых числах февраля. «На следующий день» после первых казней царь приказал вызвать в Москву всех служилых людей, т. е. помещиков и вотчинников, Суздаля, Вязьмы и Можайска, взятых в опричнину. Из других источников мы знаем, что первый набор опричников происходил в марте-апреле 1565 г.

Далее Таубе и Крузе рассказывают, как происходил набор опричников, и эта часть «Послания» является едва ли не самой ценной, несмотря на некоторые неточности н свойственные авторам преувеличения. Предварительно следует заметить, что описанный в «Послании» набор опричников и разбор служилых людей из уездов, взятых в опричнину, происходил в существенных чертах в порядке обыкновенных смотров, разборов и верстаний служилых людей. Разница была только в том, что при наборе опричников принималась во внимание политическая благонадежность, о чем не было речи при обыкновенных разборах, да в том, что разбор

25 «Русский исторический журнал», кн. 8. стр. 32—33.

5*             ' «7

происходил па г»тот раз и присутствии самого царя, тогда как обыкновенные разборы производили бояре и разрядные дьяки.

Когда вызнанные служилые люди прибыли, рассказывают Таубе и Круае, царь сел со своими советниками Алексеем Басмановым, кн. Афанасием Вяземским, Петром Зайцевым (у Таубе Soyll) и «приказал каждому отдельному отряду воинов, число которых было 6000, явиться к нему и спрашивал у каждого его род и происхождение» 26. Обычно разбор и верстание новыми окладами производили под наблюден нем бояр и дьяков выборные окладчики из числа наиболее заслуженных и уважаемых в уезде людей, иногда отставленных от службы за старостью и ранами. Таубе и Крузе, по-видимому, этого не знали и описывают разбор в таких внешних чертах: «Четверо из каждой области (т. е. уезда.— [С. В]) должны были в присутствии самых знатных людей (? — [С. В.]) показать после особого допроса происхождение рода этих людей, рода их жен и указать также, с какими боярами н князьями они вели дружбу» 27. Ниже будет показано, что при наборе в опричные дворцы Кормовой. Хлебный и Сытный низшего персонала Опричного двора (хлебников, сытников, трубников, истопников и т. п.) также производился сыск, кто с кем в родстве и «кто к кому прихож», т. е. с кем водит знакомство. «После того как он (царь.— [С. В.]) осведомился об этом, взял он себе тех, против кого у пего не было подозрения и кто не был дружен со знатными родами» 28.

Далее Таубе и Крузе по незнанию русской жизни или, быть может, намеренно допускают неверное утверждение, которое порождало в нашей историографии легенды о мнимом демократизме царя Ивана, проявившемся будто бы в составе Опричного двора: «Если опричник происходил из простого или крестьянского рода п не имел ни пядп земли, то великий князь давал ему тотчас же 100. 200 или 50 (? — [С. В.}). G0 (? - [С. Н.)) и больше гаков земли»'29. Ниже авторы «Послания» называют опричников «мужиками», которые «были привычны ходить за плугом и не имели вдобавок ни полушки в кошельке»30, и сдабривают свое презрительное отношение к родовитости опричников тяжеловатой шуткой: «И случилось так, как поется в старой песне: где правит мужичье, редко бывает хорошее управление» *'.

Если бы подобные высказывания иностранцев о составе Опричного двора не имели успеха у историков, то о них бы не стоило и говорить. Нетрудно доказать, что мнение лнфляндских дворянчиков, продиктованное злобой, завистью и высоким мнением авто-

26   «русский исторический журнал», кн. 8, стр. 35.

27  Там же.

28  Там же.

29  Там же. .

30  Там же, сгр. 36.

31  Там же.

68

ров о своем собственном происхождении, не отвечает действительности.

Исключительно по личной годности, независимо от происхождения, в Московском государстве служили только низшие разряды военных сил армии: стрельцы, казаки, пушкари, воротники и т. и. Эти разряды служили, как тогда говорили, «по прибору». Этим служилым людям «по прибору» источники противополагают конницу из дворян, городовых детей боярских, которые были набраны и поверстаны денежными и поместными окладами жалованья «по отечеству». При зачислении па службу новиков, т. е. молодежи, конечно, принимали во внимание п личную годность человека, «кто канон собой» и с каким вооружением явился на смотр, но правительственные разборщики всегда должны были . строго наблюдать, чтобы выборные окладчики записывали новиков в службу и верстали их тем или иным окладом денежного и поместного жалованья только из детей боярских «по отечеству», «по породе», т. е. но службе их отцов, дедов и т. д.

Поэтому нет никакого сомнения, что в числе служилых людей, вызванных царем в 1565 г. из Суздаля, Вязьмы. Можайска, Вологды. Галича и других городов, не .могло быть никого из «простого народа», тем более из «мужиков», т. е. крестьян. В низах городовых детей боярских, да и в низших слоях дворянства всегда было много безземельных, еще не устроившихся «детишек боярских», и вполне естественно, что в этой: среде легко было найти отзывчивых на царские щедроты, послушных и надежных исполнителей любого приказания царн^»

В странах Западной Европы того времени была хорошо известна фигура благородного бедного рыцаря, который сам ходил за своим плугом. Л у пас в Московском государстве было много мелких безземельных «детишек боярских», которые, как тогда говорили, «сидели на пашне», обрабатывая собственными силами небольшие участки своей земли или своих более состоятельных родичей.

В местнических спорах и перекорах более состоятельные мест-ники. чтобы унизить своего противника, говорили, что он сам и его предки «сидели на пашне», и обзывали их «пашенными мужиками». Царь Иван, всегда внимательный к родовитости своих слуг и хорошо в этом осведомленный, называл таких людей «страдниками», т. е. простыми рабочими. Мы не можем сказать, как велико было в составе Опричного двора относительное количество подобных «страдников», Ивашек Пересветовых, но это представляется не важным, во-первых, потому, что в опричнине они играли роль черной рабочей силы, а во-вторых, самое тщательное исследование происхождения и состава класса служилых землевладельцев до сих пор не может обнаружить ни одной фамилии, про которую можно было бы сказать, что она сделала карьеру в опричнине; поднялась пз низов и прочно заняла место

69

в более высоких слоях класса привилегированных землевладельцем.

Из верхнего слоя Опричного двора в настоящее время известно более сотни имен опричников, и мы имеем, таким образом, вполне достаточное основание сказать уверенно, что командная верхушка Опричного двора в генеалогическом отношении была ничуть не ниже титулованного и нетитулованного дворянства ста рого Государева двора. Об этом речь будет ниже, а пока верпемся к посланию Таубе и Крузе.

Из служилых людей, явившихся на смотр, не многие были приняты и опричнину. По словам Таубе и Крузе, из 12 тыс. чел. в Опричный двор было принято только 570 чел. Нее прочие подлежали выселению из своих вотчин и поместий в уезды земщины, чтобы дать место нсномещению опричников «с одного».

С первой страницы «Послания» и до последней Таубе в Крузе не останавливаются ни перед чем, чтобы очернить ложью и клеветой самого царя и его опричнину. Выселение земских служилых людей из уездов, взятых в опричнину, они изображают совершенно в нелепом виде. Выселению подлежали не одни «представители знатных родов», а все помещики и вотчинники, за исключением принятых в опричнину. Затем Таубе н Крузе ни слога не говорят о том, что выселенцы имели право получить эквивалент отобраишых у них земель: за поместье — поместье, а за вотчину — вотчину же. Срочное принудительное выселение несомненно, было само по себе разорительным для выселяемых, но случаи ограбления их при этом, о которых Таубе и Крузе рассказывают, не жалея самых мрачных красок, были, конечно, злоупотреблениями и эксцессами, а не общим правилом.

Во всем рассказе Таубе [и Крузе] о выселениях следует отметить только одно замечание, что вначале выселения производились «с соблюдением некоторых приличий, все-таки терпимо, не чем дальше, тем хуже». В этом замечании есть значительная доля правды. Фонд пригодных для раздачи выселенцам земель был невелик; он состоял главным образом на волостей черных и оброчных крестьян и небольшого количества вотчин и поместий, конфискованных у опальных людей. Этот фонд был быстро исчерпан в первые два года опричных выселений. По мере роста территории опричнины, в особенности после взятия в опричнину таких больших уездов, как Переяславский и Костромской, количество выселенцев стало исчисляться многими тысячами, выселенцам приходилось либо брать пустые земли, либо оставаться совсем без возмещения за отобранные у них земли.

Пр другой стороны, следует заметить, что опричные выселения первого года не преследовали никаких политических целей, земских помещиков и вотчинников переселяли из уездов, предназначенных для поселения опричников, и давали им эквивалент, чтобы они были в состоянии по-прежнему нести ратную службу. На

70

втором году выселений (из уездов бывшего удела старнцких князей) уже заметно влияние политического мотива — разрушение гнезд служилых землевладельцев, преданных старицким князьям. Наконец, выселения землевладельцев из Костромского, Переяславского н Ярославского уездов на третьем году опричнины отмечены определенной политической [тенденцией], намерением разгромить сплоченные поуездные организации землевладельцев этих уездов. Естественно, что при таких условиях первоначальные «приличия» были отброшены, и выселения стали похожими на погромы.

Разорительность опричных выселений не только для служилых землевладельцев, но и для крестьян, а в конечном счете и для всего государства не подлежит сомнению. Но в этом деле была другая сторона, не менее пагубная: хозяйничанье новых помещиков — опричников. В наших источниках есть немало указаний на то, что опричники, «не проча себе» данные им земли, т. е. не уверенные в прочности своего положения и владения, пустошили их. /Подтверждением этим указаниям служит то. что после отставки Хопрнчнпны прежние владельцы получали обыкновенно свои владения в виде пустошей. Таубе н Крузе с обычными для них преувеличениями рассказывают об этом так: «Когда те, кто были привычны ходить за плугом и вдобавок не имели ни полушки в кошельке, должны были выставить в поле сто и больше (? — \[С. В.)) лошадей, стали они брать с бедных крестьян, которые им были даны. все. что те имели; бедный крестьянин уплачивал за один год столько, сколько он должен был платить в течение десяти лет. Огромные имущества были разрушены в расхищены так быстро, как будто бы прошел неприятель, и все-таки эти люди (т. е. опричники.-- [С. В.]) не могли, как подобало, выступать в чдоле» 32. Так опричные переселения подрывали военную мощь государства с двух сторон: выселенные в земщину помещики и вотчинники были разорены п не были в состоянии нести прежнюю службу, а новые, внезапно разбогатевшие помещики оказались неспособными нести службу соответственно данным пм поместьям п разоряли крестьян непомерными требованиями. «Таким образом,— заканчивают Таубе и Крузе свой рассказ,— прежде состоятельные люди были превращены в нищих п были ограблены природными нищими» 33.

Сообщение Таубе и Крузе о наборе опричников и об опричных переселениях мне казались заслуживающими подробного анализа как но важности предмета, так и потому, что в других источниках мы не имеем по этим вопросам сведений. Все следующим части «Послания» лпфляндских авантюристов представляют гораздо меньшую научную ценность.

32  «Русский исторический журнал», кн. 8, стр. 36.

33  Там же, стр. 37.

71

Альберт Шлихтинг

«Понос известие» Шлихтинга. вышедшее в 1934 г. в переводе А. И. Маленпа ", еще не получило в исторической литературе пад-л ежа щей оценки, jr поэтому я позволю себе высказать по поводу пего несколько замечаний, которые могут быть полезными последующим исследователям этого источника. Переводчик в предисловии сделал попытку «показать историческую достоверность» ппнествонаппя Шлихтинга, но не справился со своею задачей. Насколько плохо Маленн разбирался в событиях времени, можно видеть из того, что он рассматривает и трактует как единый «грандиозный заговор» 1570 г. три различных дела: дело, пли будем называть его условно, заговор боярина Ивана Федорова 1567 г., дело старицкнх князей 1569 г. и погром Новгорода 1570 г.

Критики отдельных сообщений Шлихтинга у Малепна пет, а вместо нее мы находим весьма ответственные высказывания общего характера, не основанные на знании источников. По поводу не дошедшего до нас «каменного дела» новгородского владыки Пимена н других лиц 1570 г., которое хранилось в делах Посольского приказа и известно по описи дел этого приказа, спасенных от пожара Кремля 1626 г., Малеин авторитетно и уверенно заявляет; «Подлинник этого дела бояре постарались уничтожить». Какие бояре и когда постарались уничтожить это дело? Зачем его хранили 55 лет, если, по предположению Малепна, оно было неприятно боярам, и постарались его затем уничтожить? Наивность заявления Малепна объясняется, по-видимому, его желанием лишний раз оплевать боярство, в противовес «нашей исторической науке», «обслуживавшей классовые интересы общества и неспособной понять насыщенного событиями времени Грозного»35!

1) изложении Шлихтинга следует различат!, его суждения и рассуждения от фактических сообщений. Его суждения представляют вообще небольшой интерес, страдают преувеличениями, а иногда имеют характер не поддающихся проверке слухов и даже сплетен. В сообщаемых им фактах много неточностей, по если учесть это и внести надлежащие поправки, то многое в его сообщениях является весьма ценным.

О событиях, предшествовавших учреждению опричнины. Шлихтинг сообщает следующее: «После взятия Полоцка (начало 1563 г.— [С. В.]), как это обычно бывает в счастливую пору, тиран обнаглел от удач судьбы и начал замышлять, как ему уничтожить своих приближенных, а особенно тех из них, которые отличались знатностью и древностью рода. Он считал таких лиц себе врагами за то, что они часто советовали ему править, как подобает спра-

и Альберт Шлихтинг. Новое известпе о России времени Нвпна Тронного. Л., 193-4.

!5 Там же, стр. 12.

72

ведливому государю... воздерживаться от несправедливых и недозволенных войн... если же он хотел быть благородным н великодушным и стремился к войне, то должен был обратить свои замыслы и оружие против врагов креста Христова, татар п гурок, которые, как он видел, часто опустошали соседнюю с ними Московию» 36. Далее Шлихтннг рассказывает о тех уловках в коварст-вах, которые царь Иван употреблял, чтобы губить «великих и знатных древностью рода мужей», и в частности о гибели кн. Дмитрия Федоровича Овчинина Телепнева Оболенского. Это сообщение разобрано мной подробно, и я не буду к нему возвращаться S7.

После рассказа о смерти кн. Д. Ф. Овчинина Шлихтпнг пишет: «'Пораженные жестокостью этого поступка, некоторые знатные лица и вместе верховный священнослужитель сочли нужным для себя вразумить тирана воздерживаться от столь жестокого пролития крови своих подданных невинно без всякой причины и проступка... Несколько пораженный этим внушением и особенно тревожимый стыдом пред верховным священнослужителем, он, не находя никаких причин к оправданию, подал надежду па исправление жизни и в продолжение почти шести месяцев оставался в спокойствии. Между тем среди этого нового образа жизни он помышлял, как устроить опричнину...» 38.

Это — чрезвычайно ценное сообщение. Некоторые неточности рассказа и не всегда удачный перевод Маленна не должны нас смущать.

Эпоха кровавых опал и гонений началась не после взятия Полоцка, когда «тиран обнаглел от удач судьбы», а несколько ранее, приблизительно с конца I5H2 г. Полоцкому походу и участию в нем самого царя предшествовал почти год опал, побегов, измен и в ответ на них новых опал. Полоцк был успешно взят 15 феврали [563 г. Возвращение царя Ивана в Москву из полоцкого похода было обставлено очень торжественно, но ни блестящая победа, ни торжество возвращения не внесли успокоения и не разрядили атмосферу. Расправы царя с виновными или только заподозренными в измене продолжались и вызывали новые побеги. Показателен для этого времени отъезд с русской; службы кн. Дмитрия Нпшневецкого, который в 1558 г. предложил московскому правительству сноп услуги, принимал участие в диверсиях русских войск по Днепру против крымского хана, оказал в этом предприятии большие услуги. В 1563 г. он отъехал в Польшу.

Поражение московских полков под Оршей на р. Уле по оплошности главного воеводы кн. П. П. Шуйского вызвало большой

36  Там же, ст|>. 50.

37  С. Г). В ее е л опеки й. Синодик опальных царя Ивана как исторический источник.

38  Алберт III ли х т и и г. Новое известие о России времени Пиана Грозного, стр. Г)2.

73

гнев царя и многочисленные опалы. К этому времени относится побег кн. Курбского (апрель 1564 г.) в сообщаемое Шлихтингом обращение бояр во главе с митрополитом к царю, которое следует рассматривать как попытку внести некоторое примирение. Дело в том, что митрополит Макарий умер в конце 1563 г. В свое время он пользовался большим авторитетом и влиянием как у молодого царя, так и в боярской среде и не раз выступал примирителем и авторитетным арбитром столкновений царя с его советниками. По мягкости своего характера, а также из-за старости и болезней Макарий стал уклоняться от неблагодарной роли примирителя и, видя свое бессилие, почти не выходил из своей кельи. После его смерти митрополитом был поставлен но указанию царя Ивана его бывший духовник, старец Чудова монастыря Антоний. Вероятно, часть боярства рассчитывала при помощи нового митрополита повлиять на царя Ивана и внести примирение в разгоревшуюся вражду и обратилась к царю с ходатайством, о котором рассказывает Шлихтинг. По-видимому, это произошло весной 1564 г., после побега кн. Курбского. Во всяком случае наши источники дают право сказать, что решению царя учредить Опричный двор (декабрь 1564 г.) действительно предшествовал приблизительно полугодичный перерыв в опалах как передышка столкнувшихся сторон перед ноной, еще более жестокой, чем прежде, схваткош)

Опричнину Шлихтинг понимал как организацию отряда телохранителей «проворных» и готовых на все «убийц, чтобы под защитой их охраны явиться на всеобщее избиение.» 39, и дает краткое описание Опричного двора на Воздвиженке в Москве, под стенами Китай-города. Описания дворца в Александровой слободе Шлихтинг ие дает и говорит о нем позже, очевидно, только по слухам, с чужих слов.

Общая характеристика образа действий и поведения опричников», которую дает Шлихтинг, производит кошмарное и нелепее впечатление. Ясно, что on не настолько хороню знал русскую жизнь и события, чтобы быть в состоянии отличать намерения и действия царя Ивана от эксцессов опричников. При упоминании лиц Шлихтинг часто ошибается или допускает неточности. Например, известного боярина И. П. Федорова он называет князем. Ниже говорит, что кн. И. Д. Вельский и И. Ф. Мстиславский были у царя в особой милости, «хотя в один и тот же день он отравил •его (чьего? — [С. В.]) брата и жену» 40. В действительности ни у Вельского, ни у Мстиславского братьев не было, и жены их не были отравлены. Казначея Хозю (Хозяина) Юрьевича Тютнна он смешивает с дьяком Казарпным Дубровским. Но стоит ли ставить такие промахи в вину' иностранцу, пробывшему недолго в России,

39  Альберт Шлихтинг. Новое известие о России времени, Ивана Грозного, стр. 52.

40  Там же, стр. 57.

74

когда и Мал вин, редактор и переводчик, не разобрался в этой путанице и пе потрудился отметить ее в своих примечаниях.

Наряду с грубым искажением фактов, доходящим иногда до карикатуры, мы находим у Шлихтннга ценные сообщения а верные факты. Так, рассказ Шлихтннга о разгроме вотчин боярина Ивана Петровича [Федорова] подтверждается сообщениями других иностранцев, кн. Курбским и таким первоисточником, как Синодик опальных царя Ивана.

При оценке рассказа Шлихтннга о новгородском погроме, который он описал явно не как очевидец, а с чужих слов, необходимо сопоставлять и проверять отдельные показания с показаниями других источников. Только путем тщательной критики можно выяснить то верное и ценное, что даст Шлихтинг для понимания этой ужасной катастрофы. В работе о Синодике опальных я показал, что Шлпхтннг дает очень цепное сообщение о казни новгородских гостей Сырковых, допускай при этом небольшие преувеличения и неточности.

В той же работе я показал, что рассказ Шлихтннга о гибели в опричнине шести человек из-за похищенной кольчуги Ивана Петровича Федорова подтверждается записью казненных Миха-пла Дымова и Козьмы Козина в Синодике.

Издание «Нового известия» Шлихтннга в переводе и под редакцией А. Малепна показывает, что научное издание подобных источников невозможно без предварительного их изучения и комментирования. Нельзя преподносить читателю Дмитрия Сыркова в виде Ширкова, в виде Дымова и т. п. Нельзя оставлять упоминаемые Шлихтннгом имена без расшифровки. Редактор должен был пояснять, что «Дмитрий Васильевич» — окольничий Дмитрий Васильевич Данилов; «воевода Владимир»—это Владимир Васильевич Морозов; «старец Борис Титов»—государев сытнпк Борис Иванович Титов; Григорий, «по прозвищу Ловчпк»,— Григорий Дмитриевич Ловчпков; «воевода Иоанн» — боярин Иван Петрович Федоров, которого Шлихтинг называет «князем»; «Николай Фуникоп» в действительности — Никита Афанасьевич Фу-пиков Бурцев; «Иван Михайлович, секретарь тирана и заместитель казначея»,— думный дьяк и печатник Иван Михайлович Впсковатый и т. п.

Описание казни И. М. Внсковатого и его сообщников (всего 116 чел.) Шлихтинг дает, по-видимому, как очевидец, и подробности, сообщаемые им по этому поводу, очень ценны.

В общем «Новое известие» Шлихтннга, при всех ошибках, неточностях и преувеличениях, доходящих иногда до фантастичности, пропзводпт благоприятное впечатление тем, что в нем нет той злостной лживости и преднамеренной клеветы, которыми проникнуто послание лнфляндекпх дворянчиков Таубе и Крузе.

В заключение приведу одно замечание Шлихтннга из области социальной психологии, [которое] мне представляется очень цен-

75

ным. Он говорит, что когда польский король призывает к себе

кого-нибудь, то приглашенный радуется и считает себя счастливым из-за внимания государя и надежды на милости. Совершенно противное бывает в Московии. «Если он (т. е. царь.—[С В.]} прикажет придти к себе какому-либо знатному сенатору или воину, тот, собираясь пойти к тирану, прощается с женой, детьми, друзьями, как бы не рассчитывая их никогда видеть. Он питает уверенность, что ему придется погибнуть или от палок, нлп от секиры, хотя бы он и сознавал, что за ним нет никакой вины»41.

Опасность делового и вообще бытового приближения людей к царю Пиану, конечно, преувеличена Шлпхтпнгом. по по существу она отмечена правильно, а главное, дает верное представление о том страхе и даже ужасе, которые вызывал царь Иван у своих слуг и вообще лиц. приближавшихся к нему.

Очень интересно объяснение, которое дает этому ужасу Шлих-тинг: «Московитам врождено какое-то зложелательство, в силу которого у них вошло в обычай взаимно обвинять и клеветать друг на друга перед тираном и пылать ненавистью один к другому, так что они убивают себя взаимной клеветой. А тирану все :>то любо, и он никого не слушает охотнее, как доносчиков и клеветников, не заботясь, лживы они или правдивы, лишь бы только иметь удобный случай для погибели людей, хотя бы многим и в голову не приходило о взведенных на них обвинениях»42.

Так писал Шлихтинг под свежим впечатлением террора царя Ивана, когда люди вовсе не из «врожденного», как говорил Шлихтинг, «зложелательства». а из чувства страха или мести клеветали друг на друга и разжигали подозрительность царя Ивана доносами и клеветой. Одни доносили и клеветали, чтобы перестраховать свою шкуру, другие надеялись сделать на .этом карьеру, третьи сводили свои старые счеты и мстили за старью обиды. Напрасно Шлихтинг приписывает царю Ивану особую любовь, к доносам. Не предилекция к доносам и не жажда человеческой крови сделали царя Ивана подозрительным и склонным слушать доносы, а тот путь безудержного произвола, неосмотрительных опал и быстрых казней, на который он стал в конфликте со своими приближенными. И чем тяжелее были его удары, тем больше возрастала в нем уверенность в отрицательном отношении к нему даже близких ему людей и росла его подозрительность. Так возгоревшийся «пожар лютости» и «великого гонения», о котором говорил Курбский, бросал в объятия Ивану доносчиков и перестраховщиков и делал его самого игрушкой того водоворота событий, над которыми он хотел быть хозяином и господином.

[1940 г.]

41  Альберт Шлихтинг. Новое известие о России времени Ивана

Грозного, стр. 53.

42  Там же.